ела от механика, от его профессионализма, добросовестности, честности! А летчик, как правило, доверял механику почти что безоглядно. Кому можно так свою жизнь доверить? Разве что отцу родному. Так как же тут не появиться не просто привязанности, а очень большой человеческой близости?
В боях за Керчь только наш гвардейский 43-й штурмовой авиаполк потерял тридцать человек. Большие потери были и в других полках дивизии. Поэтому ветераны 230-й Кубанской штурмовой авиадивизии после войны и соорудили здесь памятник своим павшим боевым товарищам.
Об этом памятнике уже немало написано и сказано, но и я не могу не добавить хоть несколько слов.
Дело было так. Собрался в Москве совет ветеранов и решил к 20-летию Победы установить памятник нашим погибшим товарищам. Так и сказали: если не мы это сделаем, то кто? Откуда взять деньги на памятник? Да оттуда же, откуда издавна собирали деньги на памятники на Руси: жертвовали ветераны, члены семей погибших, жители Керчи. Кстати, объясню, почему появилась идея установить памятник именно в Керчи. Летчики гибли в разных местах, и могил у них чаще всего не было. Но потерь было больше всего в боях над Крымом, самыми кровопролитными они для нас оказались. Так и определилось место для памятника - Керчь. Тем более что городские власти от души нашу идею поддержали и пообещали всяческую помощь. И слово свое сдержали. Но от кого какая помощь мы особенно не считались. Ведь дело-то святое, общее. Бесплатно работал художник. Помню, ходили мы в Моссовет "выбивать" дефицитный черный мрамор, светильники. Начальник, от которого это зависело, только вздохнул: "Разумеется, это категорически запрещено, но разве я имею право вам отказать?" - и сразу же подписал нужную бумагу. На открытие съехались ветераны, родственники погибших. Человек пятьсот, а может, и больше. Никакая гостиница, разумеется, столько народу вместить не могла. Выделили специально под проживание профилакторий одного предприятия.
Открыли памятник. Установили в нише капсулу со списком погибших и обращением к грядущим поколениям - на ней надпись: "Вскрыть в 2000 году". Потом на фабрике-кухне (какой ресторан может столько народу принять?) помянули погибших. Все, как говорится, по-людски, по традиции. Традиции надо чтить, потому что без них теряет человек нравственный стержень, и тогда кто угодно лепи из него что угодно. Но это - так, к слову.
13 апреля 1944 года линия фронта проходила уже далеко за Феодосией. Летчики делали все, чтобы нанести максимальный урон отступающим частям врага.
Группа комэска Евгения Ежова летела вдоль дороги в правом пеленге. Вдали показалась пыль: это шли автомашины удиравшего противника. Огромное количество машин. Ежов, зная, что неподалеку наши танки, решил если уж не разгромить (на это боеприпасов не хватит), то хотя бы остановить колонну. Ударами с двух самолетов была разрушена дорога впереди колонны. Создалась пробка, машины начали сбиваться в кучу. Развернувшись, группа нанесла штурмовой удар с бреющего полета. В это время другая группа, возглавляемая Тихоном Кучерябой, не обнаружив в указанном районе противника, шла на юг и тоже "напала" на скопление вражеских автомашин. Сбросив бомбы на зенитные батареи, прикрывавшие отход гитлеровцев, группа ударила по основной колонне. Разгром был полный!
Отдельная Приморская армия действовала так стремительно, а партизаны - так активно, что немцы не смогли, отступая, разрушить дворцы на Черноморском побережье. Жаль только, что не побывать в них Косте Атлеснову. Как и майору Хвостову, исполнявшему обязанности командира истребительного полка. В его эскадрилье 446-го истребительного я был оружейником. О его гибели рассказал нам Александр Журавлев, замполит:
- Андрей Олимпиевич вылетел во главе четверки. С ним были Истрашкин, Рубцов, Сонюшкин. При подходе к Судаку увидели отступающих немцев. Они сгрудились у переправы через небольшую горную речку. Хвостов дал команду: "В атаку!" Удар был точным, бомбы рвались в гуще врагов. Но тут ударили эрликоны. Иван Рубцов увидел, что самолет Хвостова круто полез вверх, а потом свалился на левое крыло и начал падать. "Прощайте..." - последний раз услышали по радио друзья голос командира, а его истребитель устремился на переправу. Столб памяти поднялся высоко над землей. Скажете, что я слишком красиво говорю? Но о подвиге и надо говорить красиво!
К 20 апреля враг занял заранее подготовленные позиции под Севастополем и перешел к обороне. Нам же нужно было подтянуть тылы, перегруппировать войска для штурма.
Немцы построили многополосные оборонительные сооружения, опиравшиеся на цепи больших и малых возвышенностей, полукольцом опоясывающих город. На этих высотах в 1941 - 1942 годах сражались воины Красной Армии и моряки Черноморского флота, фашисты еще сильнее укрепили в инженерном отношении все линии обороны под Севастополем и до предела насытили их огневыми средствами. Сапун-гора была превращена в настоящую крепость.
Наш полк перелетел на аэродром Тумай, севернее Симферополя. Оттуда мы наносили удары по врагу, поддерживали наступающую пехоту. А что же в это время делали немцы? Ведь положение у них было тупиковое. Осознавали ли они это?
Помните, я цитировал книгу командира зенитной дивизии люфтваффе Пикерта? Вот что он пишет об этой ситуации. Командование 17-й армии понимало: удержать Севастополь невозможно. Поэтому 28 апреля генерал-полковник Енеке вылетел в ставку Гитлера. Оттуда он уже не вернулся. Командующим 17-и армией был назначен бывший командир 5-го армейского корпуса генерал от инфантерии Альмендингер. Отозвали из Севастополя и командира 49-го горнострелкового корпуса генерала Конрада. Поступил приказ Гитлера: удерживать Севастополь до последней возможности. Тогда в городе, по данным Пикерта, находилось еще не меньше 70 тысяч немцев. А вот данные по его дивизии на 24 апреля. 1944 года: "Несмотря на большие потери в личном составе и в орудиях при отступлении от Керчи и Перекопа, в дивизии насчитывалось по прибытии в Севастополь 18 батарей зенитной артиллерии крупного калибра, 18 батарей орудий среднего калибра (37 мм), не считая эрликонов. Личного состава в дивизий: 250 офицеров, 7400 рядовых и унтер-офицеров".
Как видите, враг был еще силен, и зениток в наши самолеты было нацелено немало. Откровенно скажу: страшно летать меж разрывов зенитных снарядов. Только струсить - еще страшнее.
Однажды из штаба дивизии позвонили на наш КП и сообщили: "Ваша группа произвела всего лишь один штурмовой заход на позиции противника. В результате наши пехотинцы не смогли продвинуться ни на шаг". Объясню, чтобы было понятней читателям: главной задачей штурмовиков в то время была поддержка пехоты, которой доставалось больше всех.
Чувствовалось, что командир в ярости, но он подчеркнуто спокойным тоном потребовал объяснений от командира группы капитана Шкребы. Тот, на мой взгляд, довольно убедительно объяснил, что во время штурмовки над его группой прошли наши бомбардировщики, которые, как ему показалось, заходили на ту же цель. Шкреба побоялся, что "илы" попадут под их бомбы. Остальные летчики и воздушные стрелки молчали.
Соколов принял решение:
- Начальник штаба! Передайте в штаб дивизии: я поведу эту же группу сам.
Через полчаса летчики взяли курс на Севастополь. На этот раз они сделали семь заходов на цель. Я старательно наблюдал за воздухом, но и это не помешало мне увидеть, как раз за разом рвутся бомбы и эрэсы среди вражеских орудий, видел я, как взорвался и склад боеприпасов. Только категорический приказ командира дивизии заставил Соколова дать команду выходить из боя. Туда уже подходила другая группа "илов".
Хороший урок дал летчикам Соколов? Недаром его называли "батей", хотя, как я уже писал, был он всего лет на десять старше нас. Такие вот дела.
Севастополь. Буйно цвели той весной сады
Наступило утро 7 мая 1944 года. Нам зачитали приказ о штурме Севастополя. А накануне я получил письмо от сестры из Харькова. Как могла, описала она, что им пришлось пережить в оккупированном городе, сообщила, как погибли трое моих школьных товарищей: их повесили на глазах жителей поселка. Представляете, каково мне было читать такое?
Я лечу на боевое задание в самолете командира группы - штурмана полка Коновалова. Сам напросился лететь с ним, заменив заболевшего стрелка. Задача: нанести удар по артиллерийским позициям немцев юго-западнее Сапун-горы, откуда велся огонь по нашим изготовившимся к штурму войскам.
Ракета... Взлет! Собираемся в группу, берем курс на Севастополь. Через несколько минут проходим над аэродромом, с которого взлетают истребители прикрытия. Слушаю их переговоры по радио, узнаю знакомые голоса. Вот зависает над нашим "илом" истребитель, по номеру узнаю комэска Истрашкина. Слышу Татарникова, Рубцова.
На Севастополь идут бомбардировщики, штурмовики, истребители и с других направлений. Некоторые группы уже возвращаются с боевого задания. Я впервые вижу в воздухе такое количество самолетов. Какая-то фантастическая картина, честное слово!
Командир группы Коновалов докладывает по радио на КП комдиву генералу Гетьману о готовности группы:
- Я "Стрела-3"! Прошу уточнить цель!
- "Стрела-3"! Из района северо-западнее Балаклавы ведут огонь фашистские батареи. Заставьте их замолчать!
Я посмотрел вниз. Под нами Сапун-гора, которая, кажется, сплошь покрыта разрывами. На штурм ключевой позиции к Севастополю идут наши войска.
Наша группа уже начала противозенитный маневр. Еще бы: с земли по нам ведут ураганный огонь. Но Коновалов и сам маневрирует умело, и летчикам успевает подсказывать. Вот и артиллерийские батареи противника, те самые, что ведут огонь по нашим атакующим частям.
"Илы" снижаются, бьют из пушек, затем пускают эрэсы. Беспрестанно маневрируя, подходим к цели, пикируем. Теперь на батареи летят бомбы. Две подавлены сразу же. На третью бросает бомбы летчик Лебедев. Отличные попадания! Батареи замолкают. Делаем второй заход. Хотя в воздухе у нас и полное преимущество и истребители надежно прикрывают, внимательно слежу за воздухом.