— Умеешь ты заинтриговать, — вскинула брови Баженова. — Что же такое должно случиться, о чем я не могла даже догадываться? Не подскажешь? Просто намекни. Мне хочется догадаться самой…
— Ты не совсем верно оценила уровень нашего Лицея, — криво улыбнулся я. — Уже четыре поколения наследников в семье Летовых обучалось в этом учебном заведении.
— Это намек?
— Довольно прозрачный, — подтвердил я.
— Еще скажи, что ты… — начала девушка, и вдруг закрыла рот ладонями. — Ты?
— Четвертый, — подтвердил я. — Только пока — это страшная тайна.
— Почему? Зачем? Зачем это? — Баженова, судя по отголоскам эмоций на лице, и верила, и не хотела этому верить.
— Нас ждут великие дела, дева щита, — глядя прямо в глаза, заявил я. Вышло как-то излишне пафосно, но я имел на это право. — И я бы хотел, чтоб ты и дальше была рядом. Кроме тебя, у меня больше нет друзей…
— И все это время, ты скрывал…
— Но очень много врагов. Думаешь, они дали бы мне спокойно доучиться? Выбор был между правдой, которая не принесла бы пользы ни тебе, ни мне. И молчанием, которое дало три спокойных месяца.
— А я-то, как дура, гадала…
— Ты не дура, — строго сказал я. — Среди моих друзей нет дураков. Ты сделала выводы, не зная обо всех нюансах здешней жизни. А я не стал тебя разубеждать. Боялся…
— Боялся он, — шмыгнула носом Ксения. — Не сочиняй.
— Боялся, — кивнул я, и даже не стал ругать себя за то, что пошел на поводу у инстинктов. — Как бы изменилось твое отношение ко мне, если бы я не скрывал правды? Что бы если ты испугалась, и…
— Да уж, — выговорила девушка, и, вдруг, хихикнула. — Вспомнила, каким ты был, когда только заявился в наш Лицей. Княжич, тоже мне…
— Каким?
— Диким, — уже не скрываясь засмеялась Баженова. — Провинциалом, сбежавшим из какого-то медвежьего угла. Еще и одевался, как… Будто, в перешитое из вещей старших родственников.
— Да я таким и остался, — заразился я весельем Баженовой. — Только тряпками обзавелся новыми.
— А вдруг — нет? — снова неожиданно нахмурилась Ксения. — Что, если это сейчас ты вроде как извиняешься передо мной. А потом интересы рода утащат тебя в неведомые дали, и ты забудешь школьных друзей?
— Если это вдруг когда-нибудь и случится, школьные друзья к тому времени, станут уже дворянами и землевладельцами, — развел я руками. — Так что, если не будет желания последовать за мной в неведомые дали, скучать не придется.
— Ну уж нет, — ткнула в меня пальчиком девушка. — Так просто ты от меня не избавишься. Я хочу лично увидеть, как ты станешь встряхивать этот мир. Ты ведь это намерен делать?
— О, да, — разулыбался я. — Этот мир точно ждут потрясения. Ну, этот город — точно!
Из коридора донесся сигнал оповещения, а после и объявление о том, что через пять минут, начнется тестирование. Члены комиссии уже входили в аудиторию, и рассаживались за столом у доски. Прямо перед ними, на отдельной — совершенно банальной — тумбочке тускло поблескивал шар, выточенный из кварца. За тысячелетия потентики так и не выдумали ничего технологичнее обычного природного материала. Единственное, от оправы, на которой шар покоился, отходила широкая медная полоса манопровода. Излишки Силы, как нам объяснили на маговедении, будут слиты в Лицейский накопитель, и потом использованы, на нужды учебного заведения. Вроде последнего подарка от одаренных для любимого Лицея.
Одноклассники засуетились. Те из них, кто еще не успел найти себе подходящее место в огромной комнате, торопливо плюхнулись там, где застал сигнал. Пусть для большинства этот тест ничего в жизни не менял, все-таки церемония была частью традиции. Последний урок в долгой Лицейской жизни. Опять же: если не себя показать, так хоть на людей посмотреть. Так, кажется, говорят славяне?
— Внимание! — постучав прежде карандашом по стеклянному графину, зычно выкрикнул Рославский. Как, в некотором роде — специалист по всему магическому, именно Ратимир Ратиборович был назначен главой комиссии на испытаниях по потенции. — Господа! Мы начинаем.
Последние шепотки и шуршание одежды стихло. Старшеклассники, которых от порога взрослой жизни отделяли считанные часы, приготовились к занимательному зрелищу.
— Итак! — продолжил «медведь». — Сегодня, в Трибогов день, одна тысяча сто сорок восьмого года, в присутствии правомочной комиссии, в Первом Сибирском Лицее проводятся испытания потенции. Согласно имперскому Закону, тестироваться будут все выпускники старшего класса. К шару подойдут даже те, кто считает, что никак не отмечен милостью Небожителей, или кому, в силу семейных традиций и обычаев, это делать не следует.
Легкий шум в классе. Что-то подобное Рославский уже озвучивал на последнем своем уроке. Но тогда это не звучало так жестко и категорично. Закон в империи выше традиций, но старые ряды и соглашения признаются более значимыми, чем даже уложения Кодекса. Не сомневаюсь, некоторые семьи имеют полное право не участвовать в этих развлечениях для обывателей, и проходят тестирование кулуарно. Если хорошенько покопаться в древних свитках, не сомневаюсь: я и для себя отыскал бы такое послабление. Только это не совпадало с моими планами. Согласно Великому Плану, я должен был выйти из безвестности ярко. Так, чтоб это сразу разошлось в народе. И ничего лучше, чем испытание на уровень Силы, и придумать было нельзя. Выход Силой — это так символично!
— Вызывать станем по одному. По фамилиям. В порядке, установленном предками для старших руских рун.
И это тоже было ожидаемо. На самом деле, и существовало-то всего два варианта: латинский алфавит, или рунная таблица. И если бы в империи снова была мода на все римское, победила бы латиница. Но в чести были деяния предков, русы — защитники славян, и эпоха морских походов. Значит — руны.
Буквы латинского алфавита — это графическое отображение звуков, а руны — по большей части — глифы — знаки-понятия, более близкие к иероглифам египтян, чем к греко-римской записи звуков. Тем не менее, это не означает, что рунами нельзя записывать звуки. В конце концов, даже в самой большой таблице, в старшем футарке, понятий в сотни тысяч раз меньше, чем вещей, что нас окружает.
В старшем футарке — полной таблице рун — двадцать четыре знака. В алфавите римлян — двадцать шесть. Так что, по большому счету, разницы не было никакой. Единственное, в латинице «L» двенадцатая. В первой трети. А в футарке — двадцать первая. И в моих интересах было выйти на испытание в конце, а не в начале. Хотя бы уже потому, что последнее лучше запоминается.
— Тот из вас, чья фамилия будет названа, выходит сюда. Встает сюда, накладывает руку на шар, и изо всех сил старается выплеснуть максимум энергии. После того, как комиссия засвидетельствует результат, испытуемый может быть свободным. Остаться, и наблюдать за испытаниями других, так же не возбраняется… Если не вопросов, то мы готовы начать.
Краткая, секунд на десять, пауза, и Ратимир Ратиборович выкрикивает первую фамилию. На «Ф». Потому, что футарк — это шесть первых знаков рунной грамоты.
Первые четверо так и не смогли из себя выдавить ни капли Силы, и под смех класса, вернулись на свои места. Уходить никто и не подумал. Зрелище само себя не посмотрит.
— Ромашевич! — сверившись со списком, объявил «медведь», и Вышата, осторожно, старясь не свернуть по дороге мебель, прошел к шару.
— Давай, великий маг! — выкрикнул с места Варнаков, и его свита дружно засмеялась.
— Ха, — выдохнул, словно бы собирался вбить кварцевый шар в тумбочку, Вышеслав, и накрыл его рукой. И спустя два удара сердца, индикатор тускло засветился красным. Едва-едва. Не прикрой его Ромашевич от света из окон, быть может, никто бы и не заметил.
— Красный, — воскликнула Ксения.
— Красный уровень, — подтвердил Рославский. — Господин Ромашевич, примите наши поздравления. Вы отмечены милостью Богов.
— Молодец, Вышеслав, — вырвалось у меня. Новость была неожиданной, но весьма приятной. Пусть великим воином Ромашевичу-младшему было не стать, но даже самый низший из уровней потенции давал человеку очень и очень многое.
Кто-то из одноклассников даже принялся аплодировать. Многие, и мы с Ксенией, его поддержали. Покрасневший от смущения Вышата еще минуты три раскланивался на все четыре стороны, пока его не прогнал со «сцены» Ратимир Ратиборович. Здоровяк, в один миг приобретший некоторую даже степенность, основательность, пробрался узковатыми для него проходами, и уселся возле нас с Баженовой.
Кеназ, Гебо, Вуньо, Хагал, Наутис, Исс — как бы не пыжились обладатели фамилий начинающихся на эти звуки, как бы не напрягали то, чего не имели, шар презрительно безмолвствовал. Милость Богов в дефиците. По статистике, которую раз в год приводит журнал «Современная Потентика», даром от Небожителей обладает менее одной сотой процента населения империи. Один на десять тысяч. Наверняка найдутся школы, где в этот день ни один из выпускников так и не смог заставить шар засветиться.
Варнаков стартельно делал вид, что ничего от куска кварца и не ждал. А вот я бы не удивился, узнав, что у потомка мэра города все-таки какие-нибудь Силы бы нашлись. Уж кто-кто, а Советники миллионного города могли себе позволить обзавестись талантом заряженного магией серебра.
Йера, Эйвас, Перт, Альгис, Соул, Тейваз. Мимо.
— Баженова. Мельникова — приготовься.
Между рунами «бъяркан» и «маннас» есть еще «эйвас». Но на «Э» ни у кого в классе фамилия не начиналась.
Ксения пронеслась по классу, как комета. Два удара сердца, и девушка уже наложила руку на потеплевший от прикосновений кварц.
— Зелень, — констатировал «медведь». — Поздравляю, сударыня. Насколько мне известно, ваши матушка с батюшкой обладают точно такой же потенцией?
— Да, Ратимир Ратиборович, — звонко ответила Баженова.
— Ваши дети, при сохранении уровня Силы, получат личное дворянство, — слегка поклонился учитель. — А при его превышении, и наследуемое.
— Я знаю, — ничуть не смутившись, — заявила Ксения, и, почему-то, посмотрела на меня.