7. Руна Фе
Ваше высокопревосходительство!
Сим довожу до вашего сведения, что несмотря на все усилия, изучить багаж прибывшего в Берхольм наследника инородческого князька Ашина, Ашин Шелтран-шана не представляется возможным. А.Ш.Ш. прибыл в сопровождении многочисленной свиты, одной из обязанностей которой, является непрерывный контроль личных вещей княжича. Зафиксирована повышенная активность А.Ш.Ш.
Он сам, либо его подчиненные контактировали со многими значимыми людьми города. Заключались коммерческие сделки. Повторных контактов А.Ш.Ш. с поднадзорным А.Л. не замечено.
В некоторых селениях юго-западных фюльке княжества, в ночь перед днем Великого Велеса до сих пор славянские бабы выставляют на порог связки колосьев и пучки льна, и отбивают скот в хлеву от призрачной «коровьей болезни». Ладно, хоть не напиваются до белой горячки стоялыми медами, и не лупят мужей палками. Вроде как, чтоб скотина — та, что рогатая, а не та, что на двух ногах — весь год была ласковой, а коровы давали больше молока. А ведь еще лет пятьдесят назад, если верить старикам-воспитателям, и это было в порядке вещей. Традиции. И этим все сказано.
Но вот что мне всегда нравилось в этом древнем славянском празднике, так это обязательные к употреблению сдобные пышки со свежим маслом. М-м-м… вкуснятина.
Только в начале февраля, для тех, кто считает, будто молоко рождается на полках магазинов, коровы рожают телят, и на столах селян появляется свежее молоко. Ну, и конечно — масло. Потому что, как они верят: у Велеса и борода в масле. А встречать посвященный этому божеству день без главного символа скотьего изобилия, как-то не по-людски.
В ВеликоВелес вся империя отдыхает. Выходной. Славяне считают, что работа в этот день может навлечь болезни на скот. Причем, обихаживать домашних животных — это вроде и не работа. В праздник Скотьего Бога — это вроде выказывания уважения повелителю славянских одаренных, и властелину всего живого на Земле.
На завтраке в Лицейской столовой пышки были. И масло. Но, наверняка, и то и это — произведено было не руками домашних мастериц, а на конвейере какого-нибудь пищевого комбината. Из сырья идентичного натуральному. Выглядели они красиво, но на вкус были так себе.
На ужин, для тех, кто оставался на три праздничных дня в Лицее, планировалось застолье. Богатое. Иначе, по приметам, и весь следующий год станет скудным, а с уходом Зимы, из дома пропадет и счастье. Верила администрация в древние приметы и верования, или нет — понятия не имею. Но рисковать не желало. В таких вопросах лучше не рисковать. Предки тысячелетиями объедались до колик в животе в этот день, и нам завещали. Вполне в рамках «славного традициями» учебного заведения.
Ну, в смысле не нам всем. Славянам. Но какой рус откажется хорошенько набить живот? В скудных скандинавских землях хорошая еда — уже сам по себе праздник. А в честь кого именно — это уже дело пятое.
Я на невкусные пышки не налегал. Берег место в желудке. В тот день я должен был аж дважды попасть за праздничные столы. Во-первых, у Капонов. И, Слава Богам, что Ксения в этот раз не могла меня сопровождать. Ее еще вчера забрала мать. В их роду этот праздник почитается особенно, и празднуется исключительно в семейном кругу. Так что услышать, или увидеть что-то не предназначенное для ее глаз и ушей, Баженова у Капонов не смогла бы.
На ужин пригласил Варгов. Первым порывом было отказаться. Уж лучше с почти незнакомыми людьми в лицейской столовой и невкусную пищу, чем за одним столом с женщиной, за десять последних лет ни разу не потрудившейся поинтересоваться моим здоровьем.
И все-таки, согласился. В знак уважения к Олефу Бодружичу. Этот человек пока никак передо мной не провинился. Даже наоборот: примчался в полицейский участок мне на выручку быстрее белки Рататоск[24]. Еще и адвоката с собой прихватил.
Что же касалось матери… Решил, в лучших традициях «тако же»-воспитателей, воспринимать этот ужин в качестве урока. Не всегда же мне придется общаться только с приятными людьми. Нужно было учиться общаться и с такими вот… чужими.
Отложил неприятные мысли на потом. На момент, когда само свидание перестанет быть будущим, обратившись настоящим. В конце концов, ничего не мешало, демонстративно обидевшись, сесть в такси и укатить обратно в Лицей. Только следовало проделать это так, чтоб Олаф Бодружич не имел и тени основания винить в инциденте меня. Чтоб зачинщиком ссоры была женщина, родившая на свет, и, спустя шесть лет, бросившая меня на попечение банды стариков с вывернутыми в сторону «величия рода» мозгами.
К Капонам же ехал с нетерпением. Надеялся только, что по мне этого было не сказать. Крепился изо всех сил. Заставлял себя смотреть через окно такси на украшенные стилизованными колосьями улицы города, а не в сто первый раз перечитывать на смартфоне короткое, выученное уже наизусть, сообщение от Арона Давидовича: «Да, по всем пунктам».
Капоны из караимов. Когда, после походов хольмгардского князя Свентъярфа, Хазарский Каганат канул в Лету, тамошние иудеи — поклонники жестокого Бога Яхве — поспешили покинуть сожженные дотла города. Часть из них отправились на запад, в Тавриду, в ромейские колонии, и осели там. Другая, особенно те, кто плотно занимался транзитом товаров по Великому Шелковому Пути — на восток. Ну и к нам в том числе. Берхольм тогда из пограничной крепости стремительно превращался в местный центр торговли и ремесел. Владеющие обширными связями на восточных рынках люди легко тут прижились.
В отличие от правоверных иудеев, караимы не почитали никаких иных книг священными, кроме Библии. Никаких Тор, Талмудов и всяких других, накопленных иудеями за века текстов. Только Библия и еще нечто, трудно понимаемое неспециалистом, называемое караимами «устной традицией».
Впрочем, как и всем остальным жителям империи, мне было совершенно все равно — во что именно верят эти люди. В Яхве, Пень Лесной или Небесного Дракона. Главное, что делали они это давно, от веры отцов не отступали, и их покровитель время от времени бывает к ним благосклонным. Действительно сильных одаренных, чьи имена остались бы в Истории княжества, караимов я не припоминал, но точно знал, что у Капонов даже родовой дар имеется. Что говорило о древности рода, и стойкости в вере его представителей.
Где еще, в какой еще стране такое возможно? Потомок скандинавских завоевателей ехал к иудеям-сектантам праздновать славянский праздник. В горних высях над нашей Империей, Боги толкаются локтями, словно рабочие в общественном транспорте в час пик.
Наемная машина привезла меня не в самый центр города, но в черту Старого Берхольма, прежде окруженного каменной стеной. Караимам здесь принадлежит целый квартал. Одно, выстроенное здоровенным прямоугольником, трехэтажное здание, с аккуратным небольшим парком внутри. Та часть, что выходила на площадь Свенельда-Странника — офис Адвокатского Дома Капонов. Там есть отдельный вход с улицы для клиентов, но мой путь лежал к воротам, к кованной, поднимающейся вверх решетке, закрывающий въезд во внутренние области комплекса строений.
Таксист удивился, но ничего не сказал. Посмотрел только пристально на меня в зеркало заднего вида, и недоверчиво качнул головой. Засомневался, видно, что ради мальчика с ярко выраженной скандинавской внешностью тюрки-иудеи станут поднимать богато изукрашенную растительными узорами решетку. И ждал — сразу не уехал — пока не убедился: подняли. Наверняка, расскажет о странном пассажире друзьям и родственникам. Те — своим. Через пару — тройку дней слух обрастет подробностями, и превратится в очередную городскую легенду. А потом наступит лето. Сдам имперские экзамены, и мое лицо появится на всех телеэкранах княжества. И этот вот любопытный водитель таксомотора скажет: «Так вот же он. Смотрите! Это его я вез к караимам на ВеликоВелес!»
Нельзя верить слухам: ни красной ковровой дорожки, ни оркестра не было. И лакея в украшенной золотой вышивкой ливрее — тоже. Пришлось наступать на горло гордости, и открывать двери самому. Внутри, в парадной прихожей, меня встретил Арон Давидович и, под ненавязчивую болтовню о погоде и народных приметах: оттепель на ВеликоВелес к теплой весне, проводил в празднично украшенную столовую.
В доме было чисто. И просторно. Много украшенного резьбой дерева, штукатурка в светлых тонах. Изредка, на стенах картины. Причудливые узоры паркета, обычная, крепкая и практичная, мебель. Достаток, причем: на протяжении очень долгого времени, вот о чем говорила такая, в чем-то даже скупая, обстановка. Достаток, и ни единого намека на роскошь. Люди, живущие здесь, не привыкли хвастаться, а суровую надежность предпочитают веселому блеску позолоты.
Семья у Капонов оказалась довольно большой. Человек тридцать, не меньше. Признаться, мне хоть и представили всех до единого, включая детей старше пяти лет, имен даже не пытался запоминать. Единственное что отметил: за столом караимов, в этот святой для славян день, собралось пять поколений. От старейшины клана Зераха Моимовича, седого румяного старичка, державшегося с достоинством князя, до его пра-правнуков, ребятишек только-только вошедших в сознательный возраст. Арон Давидович, кстати, приходился старейшине внуком. И уже сам был дедом пары забавных парнишек с живыми карими глазенками.
На миг сжалось сердце. Я увидел воочию образ идеальной семьи. Древнего рода, богатого людьми. Дружного, не смотря на наверняка имеющиеся внутренние разногласия, цельного, уверенно смотрящего в будущее глазами самого младшего своего члена.
— Ты принес в наш дом частицу Божественного Света, — поклонился мне старейшина ритуальным приветствием, и указал на место за столом справа от себя. — Знай же, дорогой гость, что здесь ты найдешь пищу, кров и безопасность.