Смотрел я на шестерых совсем разных, и по внешнему виду и по возрасту, парней в том кафе, и вспоминал слова стариков. Только сердце — оно ликовало. Нашлись! Все-таки есть еще живые люди в этом диванно-сериальном болоте. Вот же они сидят!
— У меня два вопроса, ребят, — собравшись с мыслями, сказал я, глядя поочередно в глаза каждому из шестерых. — Первый: зачем это вам? Это трудно. Это больно и первое время, клянусь золотой бородой Рига[49], обидно. А вы еще и деньги готовы за это платить. А?
— Ну, что? Это… Ты сам говорил, — не дождавшись реакции спутников, снова заговорил Йорген. — В Вальхалле полно свободных мест…
— Говорил, — согласился я. — Могу еще раз повторить. Я одного только не пойму: в каких битвах Небесные Девы должны будут вас выбрать? С кем и за что вы собираетесь сражаться?
Судя по слегка растерянным лицам ребят, так далеко они не загадывали.
— Есть же военные учебные заведения. Армия. Там вас всему бесплатно обучат, — теперь заставлять себя не дергать плечами стало немного легче. — Наемники, в конце концов. Уж кто-кто, а эти ребята постоянно из одной заварушки в другую переезжают.
— Ты-то вот, в армию не пошел, — очень низким голосом прогудел один из парней. Тот, что шириной плеч был, как двое его соседей вместе взятых. — Ты сам, с кем станешь биться?
— О! У меня парочка войн на носу, — покровительственно улыбнулся я богатырю. — К ним меня и готовили.
— А в «Ветры» чего тогда пришел? — задал резонный вопрос другой. Судя по виду, самый младший из шестерки парней.
— Соратников искал, — честно признался я. — В одного трудно будет войну выиграть. Это вам не стену щитов растолкать. Там все серьезно.
— Нашел? — насмешливо воскликнул худой и очень высокий, Йоргена сосед по дивану.
— Ну вы же вот сидите тут со мной, — снова улыбнулся я. — Только сами не понимаете, чего хотите. Я вам только еще вот чего скажу: не ждите, что станете непревзойденными фехтовальщиками. Этому с детства учат. Пока связки слабые, и их легко растягивать и суставы выворачивать. Пока мышц почти нет, и разрабатывать нужные легче всего. Сейчас, вы сможете научиться правильно двигаться, чувствовать дистанцию и, при должном усердии, видеть ситуацию на поле боя. Хотя, признаюсь, не нужно это сейчас никому. Середина двенадцатого века на дворе. Огнестрел рулит, как говорится. А для него нужны совершенно иные навыки.
— Что? Ты пришел только это нам сказать? — угрюмо процедил сквозь зубы стирсман рыбацкого баркаса.
Чей-то телефон на столе тихонько мурлыкающий какие-то песенки, вдруг резко увеличил громкость. Сильный женский голос выводил стальной холод слов под стилизованную под средневековье музыку:
— Это мой, — всполошился один из прежде молчащих ребят. — Отец звонит.
— Хороша песня. Такая… Зовущая в путь, — признался я, когда улеглась суета с выпусканием из-за стола желающего поговорить с родителем конфиденциально. — Не слышал раньше.
— Это Хельвик, — охотно пояснил самый младший. — Ее новая песня. В Сети полно мест, где можно послушать. Поищи, не пожалеешь.
— Спасибо, — улыбнулся я. — Обязательно…
И повернулся к Йоргену, задумчиво вырисовывающему пальцем видимые одному ему узоры на пластиковом покрытии стола.
— Я пришел, Мангиссон, чтоб предложить тебе, и твоим товарищам, изменить свою жизнь. Круто изменить. И навсегда.
— Н-навсегда? — с чего-то начал заикаться Йорген.
— Что значит — круто? — раскатистым басом уточнил широкоплечий.
— Не будет больше серой обыденности, — глядя в глаза клубному стирсману, продолжил я. — Не будет обычной жизни, дивана и сериала по вечерам. Компьютерные игры покажутся наивной подделкой под правду…
— Так, а в чем суть то? — это длинный. Но я разговаривал с потомком русов. С тем, в чьих жилах все еще текла кровь суровых норманнов, завоевавших гигантскую территорию от хмурого Варяжского моря, до бирюзового Тихого океана. Я хотел докричаться до того затаенного уголка души каждого из этих парней, где еще теплился слабая искорка чего-то такого, что гнало наших предков вперед и вперед, до самого края земли.
— Я зову вас в мир, где будет много пота и крови. Где в любой момент можно погибнуть, и где боль и слава идут бок обок. Но где от вас будет что-то зависеть. Где вас станут слушать, бояться и уважать. И где вы получите свое настоящее имя!
— А сей час чего? Мы никто и звать нас никак? — скривил губы Йорген.
— Ингемаров всегда было много. Сотни или даже — тысячи, — дернул я бровью. — Но Ингемар Свинец только один. И именно его мы почитаем, как основателя нашего княжества. Разве не так?
— Та-а-ак куда ты н-нас зовешь? — пропел Магниссон. — Ч-что это з-за место та-акое, откуда не-ельзя вернуться?
— В дружину, — просто сказал я. И уточнил. — В мою дружину.
Ожидал чего угодно: новых вопросов, каких-нибудь уточнений и еще чего-то подобного. Но не смеха. Причем, ржали парни, прямо как кони, и начали все одновременно. Квадратный так и вовсе — слезы из глаз кулаками вытирал.
— Ой, не могу, — простонал Йорген. — В дружину… йо-хо-хо…
— Ему мама купила кораблик… — пропищал самый младший, и этого замечания было вполне достаточно, чтоб всех, кроме меня, скрутил новый спазм смеха.
— Зачем тебе дружина, приятель? — держась за живот, поинтересовался длинный. — Оглянись! Середина двенадцатого века! Какие, в задницу, дружины сейчас? В параде если только участвовать…
— Да все просто, ребят, — вдруг совершенно серьезно, позабыв заикаться, воскликнул Йорген. — Вы посмотрите на него. Одет в тряпки, которые, поди, больше стоят, чем мой отец за год зарабатывает. Богатенький мальчик развлекается. Соберет придурков, раздаст оружие, поиграет, да и бросит.
— Точно, — поставил здоровенные кулаки на стол широкоплечий. И добавил, скривившись:
— Навсегда, ему. Пафоса то сколько было! Книг перечитал? Или ты все больше по кино?
— Предложение в силе до Мидсуммара, — процедил я поднимаясь. — До середины лета вы поймете — зачем мне дружина.
Я был… Раздавлен. В крови бушевало пламя, в глазах потемнело от ярости, и обычное «лекарство» больше не помогало. Еще пара чьих-нибудь шуток, и я, скорее всего, больше не сумел бы сдержаться. Но хуже всего — я едва не выдал себя. Не выкрикнул в эти покрасневшие от хохота рожи свое имя и статус. Чуть все не испортил.
Шел по улице, неизвестно куда. Пошатывался, словно пьяный. Прохожие что-то говорили, беззвучно, как рыбы, открывали рты. Качали головами. Я не слышал. В ушах грохотали барабаны войны, вены жгло огнем Силы, требующей разрешения на выход. Смять, сжечь, уничтожить все вокруг. Испепелить. В пыль. В прах. В забвение. Чтоб не осталось ничего и никого, кто был свидетелем моего позора.
Не знаю, сколько я так бродил. Час, может быть — два. Точно помню только, что проясняться в глазах стало, когда вспомнил о некормленом юном драконе. Он ведь ждал возле старого пирса. Он надеялся на меня. Разве я мог его подвести?
Ну а потом, когда открыл «шлюзы», выпустил рвущуюся наружу Силу прямо в нос дрожащего от нетерпения зверя, стало легче. Нет, я все еще слышал, будто бы наяву, смех этих шестерых парней. Помнил. Выжег огненными буквами, каждое сказанное ими слово прямо у себя на сердце. Но боль прошла. Можно было вздохнуть полной грудью, и жить дальше.
Были опасения, что по городу поползут ненужные слухи. Не верилось, что стирсман военно-патриотического клуба, и его компания, смогут удержаться, и не поделятся забавной историей с друзьями и соседями. Берхольм, при всем его многомиллионном населении, на самом деле — просто большая деревня. Каждый горожанин связан тысячами тончайших нитей отношений с множеством других жителей города. Весть о каждом, хоть сколько-нибудь значимом, событии, рассыпаясь на осколки, и собираясь в новые фигуры, как в калейдоскопе, за считанные часы расходится по всей столице Западной Сибири.
Думаю, мне просто повезло. Летовых в нашем княжестве действительно очень много. Рассказать веселую шутку о Летове — то же самое, что ни о ком. Как о любом из, без малого, тридцати миллионах других летовцах. Скучно и не интересно.
На следующий день с воеводой ездили в пригород, где была расположена база наемного отряда. Осматривали, так сказать: материально-техническое оснащение. Уточняли для старших офицеров соединения подробности того, что мы называли «полицейская операция». Признаться, было трудно. Нужно было одновременно, и рассказать о целях, которые мы хотели бы добиться, и не выдать точное местоположение будущей акции. Смею надеяться — получилось. Во всяком случае, если до определенных лиц, кого эта информация могла бы заинтересовать, сведения и дошли, выводы они сделали не верные. Уж чего-чего, а предупреждать грядущего врага о собственных намерениях его атаковать, мы совершенно не собирались.
Потом Вышеслав таскал нас с Ксенией в гараж, где его дядька, Воислав Ромашевич, строил свое электронно-механическое чудище. И попав куда, сильно пожалел, что вырядился, словно для похода в салон высшего света. В мастерской изобретателя было грязно. И убого. И если бы сразу, прямо у входа, не разглядел сверкающие глаза по-хорошему увлеченного человека, пожалуй, что и не решился бы перешагнуть порог, побоявшись измазать жутко дорогую одежду.
Но все-таки зашел. И не пожалел. Да, помещение было убогим. Гаражный самострой на краю оврага. На той полоске земли, что хоть и была частью города, но к троллям никому была не нужна. Да, половина инструментов были самодельными, пол залит какой-то бурой, остро воняющей маслом, жижей, а в углу нашлась самая настоящая помойка. Но прямо в центре прямоугольного гаража, на цепях, было подвешено самое настоящее чудо.