— Вы не правы, Злотан Чеславович, — тихо проговорил я. — Просто, власть уже обладает этой исторической правдой. Только не знает, что с этой правдой делать…
— Вот как? — удивился историк. И, в довольно агрессивной манере, продолжил: — Интересная теория. Было бы не плохо, если бы вы, молодой человек, смогли ее подкрепить фактами.
— Летописи, — четко выговорил я. — Разве это не всем известный факт? Ну, то, что Летовы ведут летописи с самого первого дня завоевания этих земель?
— Первый раз слышу, — не выдержав, воскликнула Ксения. — Это же жуть как интересно!
— Присоединюсь к предыдущему оратору, — хмыкнул Богданов. — Мне о существовании каких-либо письменных свидетельств, времен основателей, ничего не известно.
Разговор повернул куда-то не туда, куда я планировал. Но отступать было уже поздно.
— Они есть, — снова тяжело вздохнув, четко выговорил я. — Я их видел. Читал.
— Молодой человек, — укоризненно покачал головой историк. — Древние рукописи, даже если они в отличной сохранности, не так-то и просто прочесть. Начиная с того, что писались они на ныне не использующихся языках. Да еще, зачастую, рунами…
— Самые первые, — взглянул я в глаза Богданова. — Написаны латиницей, но на dansk tunga[51]. Этот язык не сложный. Почти все было понятно.
— Очень интересно, — вскинул брови учитель. — Быть может, вам известно и имя удивительного летописца?
— Да-а, — отмахнулся я. — Какой-то Комита Ромей.
— Комита? Какой-то? — вспыхнул Злотан Чеславович. — Какой-то? Если это вдруг окажется Великий Комита Схоластик, мы разгадаем одну из удивительнейших тайн истории! Вы это понимаете?
— Честно говоря — не очень, — опешил я от этакого-то напора. — Что в нем такого великого? Конунг Ингемар купил ученого раба в Старграде у славян…
— Боги, боги! Я просто обязан увидеть эти летописи. Быть может, где-то в тексте «ученый раб» оставил для потомков намеки о своей судьбе…
— Нет там ничего такого, — хмыкнул я.
— А что там есть? — коварно улыбнулась Ксения.
— Там правдивая история, — сморщился я. — И именно поэтому, я пришел к вам, Злотан Чеславович. Так как просто не знаю, что мне с этим делать. На некоторые вопросы тестов я просто не могу ответить верно. Мне нужно…
— Юноша! — вскричал Богданов. — Все что угодно! Любые консультации! Мы с вами разберем заново всю историю империи, если хотите. Но я должен увидеть эти летописи. Узнать, что там!
— Проще простого, — непроизвольно дернул я плечом. — У меня есть фотокопии. Ну а самые первые записи я помню почти наизусть…
— Летов, — теперь историк уже почти рычал на меня. Причем, что больше всего удивляло — на сканди. — Вы испытываете мое терпение. Немедленно! Вы слышите? Я хочу их услышать немедленно!
— Да, пожалуйста, — сказал я. И все-таки уточнил: — Если у вас есть пара часов в запасе…
— Антон! — это уже Баженова. Этой, судя по всему, хотелось приобщиться к исторической правде. Личность летописца ее не интересовала.
— Ну, слушайте…
В озере, вспенивая спокойную — ни ветерка — гладь, игрались два молодых морских дракона. На что люди почти не обращали внимания. Гигантские змеи сопровождали караван судов уже давно. И, похоже, уходить в свои темные глубины пока не собирались.
В озере, вспенивая спокойную — ни ветерка — гладь, игрались два молодых морских дракона. На что люди почти не обращали внимания. Гигантские змеи сопровождали караван судов уже давно. И, похоже, уходить в свои темные глубины пока не собирались.
В знак того, что поход закончен, корабли вытащили на пляж. Далеко, в пяти сотнях шагов, на холме, зажигали огни славянские попутчики. Но и на это зрелище пришлые, занятые устройством собственного лагеря, не отвлекались. Обычное дело. После долгих недель в море, каждому захочется пройтись по твердой земле.
В серых сумерках, когда солнце уже скрылось за краем земли, но ночь еще не наступила, багряное пламя костров казалось ненастоящим. Словно бы нарисованным искусным художником прямо на пятнистых камнях широкого озерного пляжа. Еще не пугали бездонными провалами тьмы морщины на лицах людей. Еще не плясали кроваво-красные отблески на мордах вытащенных на берег рукотворных драконов. Лживое время, обманчивый огонь, чужой, неприветливый берег, молчаливые, опасающиеся сболтнуть лишнее, суровые люди.
— Смотрите, — неожиданно, так что остальные невольно вздрогнули, воскликнул, наконец, разрушив колдовство тишины один из пришельцев. — Смотрите же, ярлы, кого я привел за собой сюда. Смотрите, какие знатные воины сидят ныне с вами рядом у моего костра! Какие великие чародеи и искусные мореходы!
Один из тех, кого предводитель назвал ярлами, шумно выдохнул носом и нахмурил брови. Но промолчал. Ни честного эля, ни привозного вина «хозяин костра» гостям не предложил, а без горячащего кровь напитка, слова с великим трудом пролазят сквозь глотку.
— Смотрите же, кто сидит по правую руку! Кто не слышал о разящем дальше, чем летит стрела Хельги Орваре Гримссоне?! Смотрите же на моего друга и родича. Вот он… А тот, дальше — это ядоносный Торвард Эйтр, после ворожбы которого даже воронам не чем поживиться. И его названый брат Снорвейдр Синие Усы[52]. Немало беспечных наездников Морских Коней отправились в Нильфейм после встречи с этими славными мужами!
Конечно же, командиры достаточно крупных отрядов, владельцы сразу нескольких больших морских кораблей, слышали и о Хельге и об фризских вождях Торварде с Снорвейдром. Как и о сотнях и тысячах других именитых воинах Севера. Быть может, кто-то даже участвовал в одном с ними походе. И все равно, стоило новому имени прозвучать, все внимание обращалось наэтого человека. Хотя бы уже потому, что тот, может быть, станет прикрывать спину в ближайшем же бою.
— Смотрите! Этот, что слева. Еще один мой родич и великий воин — Годефрид Харальдсон, известный среди франков и ромеев, как Язва! А тот, Скъельди Клаксерк — вот кто действительно всегда готов позаботиться о корме для птиц Одина. Против же меня, тот, чьи губы всегда сурово сжаты — да это же знаменитый данн Ингемар Лейдт. Вот какие именитые ярлы сидят теперь рядом с вами у моего огня! Смотрите же, и слушайте! Теперь я, Хрёрик Хаукур[53], иным еще известный, как Хрёрик Фрисландец, открою — для чего призвал вас всех сюда. Поведаю, почему туземный бонд, которому ножны меча заплетают ноги, смеет меня, морского конунга, именовать наемником, и чем он заплатит за эту дерзость!
Зафыркали, заулыбались суровые воины и могучие колдуны. Каждый из них был известной личностью в северных морях. Каждый вел за собой не по одной сотне настоящих воинов, и каждому некуда было возвращаться. В мире не нашлось бы больше ни единого берега, кроме этого скучного пляжа, где их кораблям были бы рады. Стать наемником, служить? Выслушивать команды от спесивого петушка, даже не способного совладать с собственным мечом?! В жизни этих, богатых на шрамы, викингов, случались всякие невзгоды. Все они давным-давно испытали благосклонность Богов и Удачу на прочность, и больше не боялись ни потерять первое, ни лишиться второго, но к этакому повороту судьбы ни единый из них готов не был. Ибо чего у них еще и могло остаться, так это звонкое имя, заставляющее сжиматься от ярости кулаки многочисленных врагов.
— Начни с того, что расскажешь, что это за место, — лениво проговорил Скъельди. — И кто из нас уже ходил Восточным Путем? Кто скажет, что за богатства в здешних местах, и как мы станем их делить.
Недвижимые прежде вожди, опасающиеся пропустить хоть слово из уст призвавшего их всех в этот поход именитого конунга Хрёрика, теперь задвигались, засуетились. Послышались смех, звон доспехов и тоненькое пение серебряных украшений. Эти люди были обильно украшены серебром. Сильным чародеям, белый металл был куда предпочтительней веселого золота.
Вообще, с каждым из собравшихся теперь у костра вождей Рёрик Фрисландец уже встречался, и разговаривал. Рассказывал об огромной земле, что словно ленивый медведь, лежала, закрывая пути, между несколькими морями. О могучих реках, больших сильных городах, многочисленных племенах, и соседях, с которых еще не успели содрать, как с овец, три шкуры другие викинги. А еще, говорил о том, что, имея могучую дружину, будет совсем не трудно забрать все это себе.
— Хельги, — громко сказал конунг. — Он скажет. Вот кто уже ходил Восточным Путем, и знает, почему мы здесь. Но и славные фризы, Торвард, и его брат Снорвейдр, тоже знают, хотя и небыли здесь прежде.
— Вон там, — махнул в сторону холма, на котором еще видны были — черное на зеленом — обгоревшие развалины строений. — Раньше стоял Альдегьюборг.
Это название знали, даже если никогда здесь и не бывали. Правителей селения часто упоминали скальды, иной раз, даже называя конунгами Гардарики — страны, населенной бесчисленными племенами славян.
— А там, — Хельги указал рукой на крошечные искорки света, едва видимые на другой стороне узкого залива — Волховской губы. — Борг славян, и туземных рыбоедов. Они называют его Словьенскью.
— Как же случилось, что жилища славян полны жизнью, а на останках селения северян только вороны? — процедил Ингемар. — Отомстить за своих — законное право, и угодно нашим Богам. Не за тем ли ты привел нас сюда, конунг борга, который забрало море?
Хрёрик поморщился. Дорестад, город в стране фризов, где он долгое время правил, действительно забрало море. Шторма, и вызванные ими наводнения, изменили русло Рейна, отодвинув транспортную артерию от стен города. Один из главных торговых городов Северного моря стал стремительно беднеть.
— Мне нет никакого дела до ярлов Альдегьюборга, — воскликнул Фрисландец. — Это прадед Хельги, Халльбъёрн Хальвтролль[54]