Я взял разноцветные кругляшки, пододвинутые мне Курмояровым, и стал соображать, куда бы мне их поставить. И вспомнил почему-то, что моя мама родилась 8 марта, – брякнул их все на свободную цифру 8 и услышал: «Ставки сделаны, господа, ставок больше нет».
Колесо рулетки крутилось в одну сторону, а брошенный крупье шарик бежал и смешно подпрыгивал в другую. И наконец он как-то неуверенно скакнул и приземлился в гнездышко с цифрой 8.
Народ за столом взвыл – кто от удивления, кто от злости, а кто от зависти. Один я пребывал в полном спокойствии, не понимая, что произошло.
– Ну ты и прушный, Серега! – проговорил взволнованным голосом Олег Курмояров. – Ты что, все на восьмерку поставил?
– Да, – ответил я радостно.
– Ну, ты прушный! – проговорил он еще раз, собрал все кругляшки, которые пододвинул ко мне крупье, и весело сказал: – Все, у нас антракт на часок, господа хорошие! Идем в ресторан, Серега, отужинаем. Немедленно идем, уходим. Фортуне надо отдохнуть.
Мы поднялись на пол-этажа в ресторан при казино, который для Курмоярова и его гостей был почему-то бесплатным. Заказали там все, что положено, и Олег проговорил, глядя на меня:
– Фартовый, значит.
– Да ладно тебе, Олег! Просто новичкам везет, – ответил я, довольный происходящим.
– Везет, да не всем. Это тебя бес блазнит – заманивает, значит, – продолжил Курмояров с какой-то странной улыбкой.
– А чего меня заманивать-то? У меня и денег нет, – проговорил я весело.
– Значит, будут. Он в длинную играет и знает, что кого ждет впереди, – сказал Олег и опустил свою умную лысеющую голову.
Я вдруг вспомнил, что уже слышал эту фразу – «он в длинную играет» – от нашего Палыча-Тормоза во времена «Светофоров», и больше для поддержания разговора спросил Курмоярова:
– Что это значит – «он в длинную играет?»
Олег поднял голову, улыбнулся и спросил уже меня:
– А ты что, не знаешь? Это и значит, что он уже просчитал тебя, видит наперед, что ты будешь делать завтра, послезавтра и через год, и играет тобой как хочет, ведет куда хочет – если может. Он ведь и песней «Бу-бу-бу» тебя блазнит – проверяет, испытывает, видя, что у тебя есть амбиции выше! Стать поэтом, композитором!
– Но у меня нет таких амбиций на звание поэта и композитора. Есть просто желание сделать самому что-то красивое, выразить, отобразить и в этом быть… – произнес я, весело рассуждая вслух.
– Есть только один творец без амбиций – Господь Бог! – сказал Курмояров. – А все остальные, которые лишь помогают Ему творить и делать мир прекрасней, без амбиций творить не могут! Ведь должен же кто-то дать оценку этим творцам? Люди, например? Время? И, наконец, ОН! Так что блазнит тебя нечистый-то этим «Бу-бу-бу». А правда – зачем тебе свои-то песни писать, потеть-трудиться, если «Бу-бу-бу» так принимают? Пой себе и пой, «бу-бу-буй»! Вон Юрий Антонов, великолепный композитор и певец, написал с десяток хитовых песен и больше не пишет – у него «бу-бу-бу» началось. «Бу-бу-букает» их и ничего не делает нового. И через десять лет будет «бу-бу-букать» то же самое, и через двадцать, и через тридцать – сколько проживет. Ну да он композитор, ладно. А поэты, настоящие ПОЭТЫ? Один в «Англетере», в Питере, до последнего писал. Под петлей писал: «До свиданья, друг мой, до свиданья»! Друг его в 37-м году на стенах тюрьмы писал о красоте природы русской, о величии красоты. В день расстрела писал, пока не вывели и не поставили к стенке Николая Клюева. А другие? Маяковский, Мандельштам, Высоцкий, Лермонтов, Пушкин, наконец! Всех он их блазнил – испытывал! Бедами, горем проверял, болью жуткой, невыносимой, а они сдюжили! Он их смертью пытать? А они и здесь выстояли и остались с нами среди живущих навечно! Все благодаря тому, что не сдались – сгорели, но не сдались! Упокой Господь их души чистые, праведные, пусть и грешные! – Курмояров остановился в волнении, взял принесенный стакан вискаря и проговорил серьезно: – За них. За настоящих! – Выпил до дна, не чокаясь, и поставил стакан.
Я тоже выпил и, потрясенный такими рассуждениями, смотрел на него и думал: «Да он же философ просто какой-то! Или сам реальный поэт?» А вслух спросил:
– Олег, откуда только у тебя время на такие серьезные размышления? Ведь все, что ты сейчас сказал, требует много времени. Без обдумывания так с бухты-барахты не скажешь…
– А это не я говорил сейчас, – наклонясь ко мне, проговорил на ухо Курмояров, – это душа моя говорила, которая чаще молчит и страдает в одиночестве, потому что я все отдал уму своему. А он алчный, деньги любит, расчет любит и все мое время тратит, мерзавец, на это! А душа – та все это время страдает, бедная, забытая всуе. Страдает и молчит, – промолвил Курмояров. И, помолчав немного, уже весело спросил: – А знаешь, сколько ты выиграл сегодня?
– Нет, – ответил я.
– А чего не спрашиваешь? – снова спросил Олег.
– А чего спрашивать? Я ведь не своими деньгами рисковал – значит, и выигрыш не мой, – ответил я.
– Не твой? А если я тебе скажу, что ты десятку поднял? Десять тысяч долларов – что ты на это ответишь? – весело, с улыбкой произнес Курмояров.
– Ничего себе! – удивленно произнес я.
– Вот и ничего себе! Блазнит он тебя, проклятый, по-крупному блазнит! И меня так блазнил когда-то. И выигрывать давал, когда денег было мало. А теперь и выигрывать неинтересно стало, и проигрывать не больно. Только сам процесс увлекает, риск, азарт ведет сюда, а одному скучно. Кузьменко я отпустил – у него в девять часов переговоры, а одному скучно – вот тебя и выдернул из кровати проверить, фартовый ты или нет. Фартовый оказался, прушный – значит, будешь ты играть! И никуда не денешься. И не даст он тебе творить! Другим, настоящим, не дал – и тебе не даст! Если не справишься с собой, не пересилишь, не сдюжишь – не победишь! Ты только о душе не забывай! Из нее, родимой, вытекает твой родник чистый и целебный! Поехали отседова, Серега, к чертовой матери! У меня завтра переговоры в одиннадцать – надо вздремнуть. А ты позже подъезжай. Как буду заканчивать эти шашни, на пейджер тебе брошу сообщение. А теперь поехали отсюда.
Мы спустились вниз. Олег Владимирович сходил куда-то, обменял фишки на деньги, и мы уехали. Подъехали к «России», он отсчитал от пачки денег и протянул мне со словами:
– Это твои. До завтра, – проговорил коротко, дерзко, и машина рванула с места.
Назавтра, где-то в час дня, меня разбудил неутомимый пейджер сообщением от неутомимого Олега Владимировича Курмоярова: «Серега, я освободился, подъезжай. Машина у западного входа, все семерки. Олег». Я быстро умылся, оделся, вышел на улицу, и мы поехали в офис на Фрунзенскую набережную. Вошел в кабинет шефа. Он был уже один, посмотрел на меня весело из-за монитора и произнес:
– Ну вот, компаньон, пока ты ехал, позвонили от Лужкова. Какой-то сабантуй у них там намечается сегодня в семь вечера, в цитадели градоначальника нашего – пчеловода – на Тверской. Так что свистай всех своих наверх с инструментами, аппарат не нужен. Все вопросы Наташа – краса наша решит. А завтра вот аппарат нужен к восемнадцати часам. Здесь, по соседству, на Фрунзенской набережной, есть Министерство обороны – не знал? Так вот, Павел Сергеевич Грачев, Паша Мерседес, министр нашей обороны, первый российский генерал армии будет чествовать своих бойцов. Наше поздравление и присутствие обязательно!
Я посмотрел на него расстроенно и произнес:
– Так завтра же я должен улететь домой, и билет у меня на руках. Да и из гостиницы завтра в полдень меня выписывают.
– Гостиницу продлим, а билет давай сюда, – проговорил с озорной улыбкой Курмояров.
Я с некоторой опаской достал из кармана паспорт, а из него билет, купленный мной в кассах «Аэрофлота» при гостинице «Россия», и отдал Олегу. Он его не спеша разорвал пополам и произнес с улыбочкой:
– Билета-то у тебя опять нет – потерял! И паспорт давай сюда.
– Что, тоже порвете? – спросил я, с тревогой протягивая документ.
– Нет, он понадобится Волку для покупки нового билета. Только еще бы число знать. Тебе надо, Сережа, в Москву перебираться. Дела большие предстоят! Снять квартиру где-нибудь недалеко. Я, когда из Грозного приехал, сразу снял хату себе на Пироговке, напротив Новодевичьего монастыря. И вид прекрасный, с озером, и ресторан «Нико Пиросмани» грузинский под боком. Я там грузинские песни научился петь и чачу пить! Потом эту квартиру выкупил и подарил одной симпатичной сотруднице, а она, дура, замуж вышла! Так что давно я там не бывал, в «Пиросмани»-то, – закончил весело Курмояров и улыбнулся лукаво.
– Так я же еще работаю в клубе «Строитель» – отрабатываю два года после института, – ответил я озабоченно.
– Все вопросы решаются по мере их возникновения. И решают эти вопросы люди, а с людьми всегда можно договориться и горы свернуть! Ну давай, собирай оркестр, звони своим орлам. А я дочитаю большие бизнес-предложения от создателей «Майкрософт» – Билла Гейтса и Пола Аллена. Очень смышленые ребятки из Штатов! И перспективы в миллиардах исчисляются!
Вечером мы отпели в мэрии, где Юрий Михайлович Лужков говорил хвалебные речи своим сотрудникам, а Курмояров вручал этим сотрудникам денежные премии. На следующий день отработали у военных. А еще через день я улетел-таки домой в Среднереченск, предварительно поставив штампик на командировочном листе в ГЦКЗ «Россия» и подписав КОНТРАКТ.
Все домочадцы встретили меня радостно, включая маленькую сестричку Викторию. А когда я им рассказал, где и перед кем пел в Москве, просто пришли в восторг! А когда уж я, собравшись с духом, объявил, что меня приглашают в Москву работать, все разом примолкли.
После повисшей паузы Нина Васильевна Суслова спросила тихо:
– А где работать-то, Сергей?
– В Государственном центральном концертном зале «Россия», – не задумываясь, ответил я неправду.
– Ого! – произнесла взволнованно Нина Васильевна. И продолжила: – Если бы меня в молодые годы пригласили работать в самый захудалый московский театр, я бы ушла туда пешком! Езжай, Серега, немедленно, и не думай!