– Идет, Сергей, только ты не забывай про меня – я ведь в Москве почти никого не знаю, – ответил Варна, как позже выяснится, сильно лукавя. Я дал ему телефон Светы в офисе – для экстренной связи – и ушел.
Декабрь у меня действительно был забит плотно, особенно вторая половина – там начинались «елочки», а народ наш любит гулять долго и с размахом. Да тут еще белорусы соскользнули – исчезли из занимаемого офиса, и телефоны их молчали. Похоже, Крылатов был прав и как в воду глядел на их счет. Я взял Жилу, и мы полетели в Варшаву спешно искать новых партнеров, «на деревню к бабушке». Нашли какую-то левенькую рекорд-компанию и вступили с ними в переговоры. Они долго не могли понять, чего от них хотят, а когда сообразили, то заломили такие деньги, о которых раньше не могло быть и речи. Понимая последствия срыва контракта с англичанами и реакцию Забалтая на возврат предоплаты, я дал добро и заплатил ими обозначенную сумму при удивленном взгляде Жилы. Счастливые поляки клялись, что все документы пройдут в Австрию через их хороших друзей и будут в срок до 20 декабря в Лондоне, по указанному адресу! Но… Но они меня банально кинули! Швырнули, как тупого русского Ваньку. Об этом я узнал, конечно, позже. А тогда я прилетел в Москву, нисколько не беспокоясь за положительный исход откровенной аферы.
Меня беспокоило, очень сильно беспокоило совершенно другое. Я хотел играть! Мне не терпелось попасть в казино. Безудержно тянуло сесть за стол и испытать то невероятно сильное ощущение победителя! Дикое ощущение неведомого мною до игры экстаза! Меня сжигали какая-то бешеная страсть и желание! Без того экстаза, без той страсти, без того желания жизнь вдруг стала пресной. Они были нужны мне как воздух! Как огонь не может гореть без воздуха, так и я не мог существовать без этой страсти! Все последние дни кое-как сдерживал себя, чтобы не позвонить Варне. И когда по прилете из Варшавы Василина почувствовала во мне эти мучения и спросила: «Сереженька, что тебя беспокоит так в последнее время?», я помолчал и ответил:
– Бизнес не ладится, Василина.
– Тогда брось его. Пиши просто песни и пой их на концертах. Ты у нас с Манечкой такой талантливый, такой одаренный! Ты самородок, Сережа, такой хороший, чистый самородок, и мы тебя любим! Пиши песни, дари радость людям! Нам много не надо, да и тебе тоже. Ты же не жадный, не меркантильный, а в бизнесе, наверное, без этого нельзя? Там надо любить деньги, а нам важно, чтобы ты любил нас. Правда, Машуля? – проговорила Василина и погладила себя по животу. – Ой, Сережка, она нас слышит! Смотри, ручкой водит по животику или ножкой! Давай быстрее руку сюда!
Она взяла мою руку, приложила ее к своему теплому животу, и я почувствовал прикосновение изнутри. Это прикосновение так тронуло и обрадовало меня, что я тут же произнес:
– Да, ты, наверное, права, Василина. Брошу все к черту и буду песни писать. По концертам будем ездить вместе, как цыгане! Будем кочевать по белу свету и радоваться жизни! Ты знаешь, Василина? Мне один неглупый человек посоветовал взять пианистку-клавишницу и посадить ее вместо себя за инструмент. И шляпу на нее свою надеть, а самому встать в центре сцены, у стойки, петь и общаться с залом. Может, поговоришь со своей подругой, Еленой Прекрасной? – неожиданно для себя произнес я.
Василина вдруг необыкновенно оживилась, обняла меня за шею и проговорила:
– Кто этот неглупый человек, Сереженька? Кто этот мудрец? Ты меня с ним познакомишь? Ты даже не представляешь, Сережка, какой он умный! Конечно, тебе надо быть на виду, в центре сцены, хоть ты у нас скромный и не любишь этого. Но ведь ты автор! Люди на тебя смотрят по-другому, и они должны тебя видеть! Ты должен с ними говорить! Это обязательно должно происходить на сцене. Ты же для очень многих одиноких людей пророк, посланник, пришедший откуда-то помочь им справиться со своим одиночеством, вдохнуть в них надежду, вернуть веру в необыкновенное, в жизнь! Ты же со-творец и помощник Главного Творца в сотворении прекрасного мира на земле! Сереженька, дорогой мой! А Ленке я позвоню прямо сейчас. Но обещай мне, что ты познакомишь меня с тем человеком. Как его зовут?
– Его зовут Алеша, – ответил я растерянно, даже не подозревая тогда, что Василина хорошо знает Варну, с которым пела в одном ресторане «Интурист» в Ялте. Того самого Варну, которого Слива выгнал из оркестра за воровство «парнаса», как и предсказала цыганка Настя. Но мало того: никто из нас троих – ни Василина, ни я, ни Варна – даже и представить не мог, чтó судьба проделает с нами впоследствии. Но об этом дальше, а пока…
На следующий день вечером к нам приехала Елена Прекрасная, которую я давно не видел. Элегантная, со вкусом одетая, красивая и с тортиком. Накрыли стол, уселись. Я открыл шампанское, посмотрел на них, рядышком сидящих напротив, хотел что-то сказать – и осекся… Передо мной сидели две красивые женщины и смотрели на меня. Вы можете смеяться, но передо мной сидели две героини моей песни, написанной давным-давно, в армии, в Тикси, на далеком берегу реки Оленёк. Судьбоносной песни в моей жизни, во всех смыслах этого слова – «Лилия и роза». Одна задумчивая, загадочная, с тончайшим запахом, стройный стан которой уходил в неведомые глубины вод, – прекрасная лилия. Нелюдимая, закрытая ночью ото всех: Елена. И ароматная, дарящая радость и счастье всем окружающим, грациозная в своей красоте и совершенстве, будто сотканная из мягких, нежных лепестков роза. Беззащитная перед всем миром, несмотря на свои маленькие шипы, охраняемая только своей красотой, – Василина, моя жена! Я действительно лишился дара речи. Сидел и смотрел на них не отрываясь, а они смотрели на меня.
Василина вдруг улыбнулась как-то неестественно, посмотрела на Елену, потом снова на меня, потом на свой животик, погладила его и проговорила:
– Сережка, я где-то слышала, что яд отвергнутой, брошенной, обиженной женщины сильнее, чем змеиный. – Посмотрела с улыбкой на Елену и спросила: – Леночка, а ты нигде не слышала это выражение?
– Где-то слышала, – ответила Елена Прекрасная, продолжая смотреть на меня.
Мне, вместо того чтобы честно сказать, о чем я подумал, взбрело в голову брякнуть:
– От любого яда есть противоядие. Давайте-ка выпьем за встречу!
Я разлил шампанское по бокалам, и мы выпили. Чувствуя какую-то общую неловкость, перешел сразу к делу и спросил:
– Лена, Василина мне сказала, что ты работаешь сейчас в областной филармонии аккомпаниатором и у тебя достаточно много свободного времени, чтобы попробовать себя в нашей группе.
Елена помолчала, улыбнулась, поставила фужер на стол и произнесла:
– Ну, это вовсе не работа, а возможность оставаться хоть в какой-то форме. Классика сейчас не востребована, к сожалению.
– Почему же не востребована? На Западе очень даже востребована, – включилась в разговор Василина (она знала, что Сафрон нашел Елене хорошую работу за рубежом, но та почему-то отказалась).
– Я еще не готова ехать на Запад, – ответила Елена и продолжила: – А вот попробовать себя в вашей группе, Сережа, кажется, готова.
– Готова, – промолвил я, опустил голову и про себя подумал: «Знаю я вас, капризных классиков! „Выкатите мне рояль, откройте крышку, поставьте ноты… “» Я поднял голову и с легкой улыбкой спросил Елену: – Тебе ведь, наверное, ноты нужны? Партитура?
– Нет, Сережа, не нужны мне ноты. Я знаю твои песни и готова попробовать, – ответила Елена с такой же еле заметной улыбкой.
– Тогда, может быть, завтра после двух? Как у тебя со временем? – спросил я.
– Со временем у меня, Сережа, нормально тридцать дней в месяц, триста шестьдесят дней в году, – ответила она и грустно улыбнулась.
– Тогда встречаемся завтра в четырнадцать часов на служебном входе в ГЦКЗ «Россия». Я тебя там встречу, Лена. А сейчас, милые дамы, я вас покину. Вы тут поворкуйте, посплетничайте, а мне надо сделать ряд неотложных звонков, – проговорил весело я и удалился.
Мне и правда надо было сделать несколько звонков по делам. «Похоже, напрасно я связался с этой красавицей. Хуже нет работать со своими! Капризы, недовольства, необоснованные упреки… Как-нибудь тактично отошью ее. Пусть лучше „Наташа – краса наша“ подыщет кандидатуру со стороны, а то, что она найдет нам пианистку, сомнений нет», – думал я по пути в кабинет.
Назавтра в час дня я приехал в офис, и первым человеком, кого я там увидел, была Лариса Юрьевна – «Наташа – краса наша».
– Здравствуйте, Сергей Анатольевич, – проговорила Лариса Юрьевна своими обворожительными губами. – Я приготовила вам список претенденток на вакансию в «НЭО Профи-Групп». Вот их фотографии, личные данные и характеристики. По отдельности будете прослушивать или всех скопом? – спросила она меня и протянула папку-файл.
– Здравствуйте, Лариса Юрьевна. Я подумаю и сообщу вам. А Евгений Георгиевич уже приехал? – спросил я, взяв папку.
– Евгений Георгиевич наверху, у музыкантов, – ответила она и направилась, покачивая бедрами, к своему столу.
«Вот ведь бестия! Прямо тянет в свои объятия! Откуда у отдельных баб такая сила-силища?» – подумал я и пошел к музыкантам.
Поднялся, пообщался с ребятами. Обсудил с ними программу, которую собирались играть в Театре эстрады на новогодних сольниках, и в 14:00 спустился на служебный вход.
К моему удивлению, Елена Прекрасная уже была там.
– Привет, Лена, точность – вежливость королей! – произнес я с улыбкой.
– И королев тоже, Сережа. Я пунктуальная. Здравствуй, – ответила она спокойно.
Одета Елена была несколько необычно для меня. Хотя по-прежнему элегантно и безупречно, но необычно. Красивые, но грубоватые кожаные ботинки на ногах. Чуть расклешенные синие джинсы. Приталенное, английского типа полупальто с бархатным воротничком. Шарф, повязанный восьмеркой на шее. И в завершение – очень стильно сидящее на ее чудной головке кепи. Кепи мне особенно понравилось, и я подумал: «Если что-нибудь срастется у нас с тобою, девочка, и ты устроишь всех как клавишница, то мне, похоже, не придется расставаться со своей шляпой, вернее – с Данькиной».