Она сняла полупальто, сдала его в гардероб и стала выглядеть еще потряснее в облегающей фигуру тонкой кофте. Взяла сумку, и мы поднялись наверх. Я представил Лену музыкантам, а музыкантов – ей. Жила поздоровался с нею как со старой знакомой, еще по свадьбе, и вдруг решил остаться на репетиции, хотя очень спешил куда-то. Видимо, он как старый лабух по привычке не мог пропустить ни одного интересного зрелища.
– Ну что, приступим, господа? – спросил я, предлагая Елене место у клавиш.
– А программа есть? – спросила она спокойно.
– Вот программа, Лена. – И я протянул ей список вещей.
– Тональности все родные? – снова спросила Елена.
– Все те же тональности, что и всегда, – ответил я, и барабанщик Лях дал счет.
Мы прогнали первую песню, и я обалдел. Елена Прекрасная сыграла нота в ноту всю песню, как играл я.
– Клево, Лена! – провозгласил я радостно. – И все остальные песни ты знаешь так же хорошо?
– Да, знаю, – ответила Лена с полуулыбкой.
– Так тогда нам и репетировать незачем – хоть сейчас на сцену! – проговорил я, смеясь.
– Можно и без репетиции, если хотите. Но я бы предложила сыграть эту песню, как и другие, впрочем, чуть по-другому, – все так же спокойно сказала она.
Наступила тишина.
– А как по-другому? – спросил обычно молчаливый Вася Шубин.
– Я бы немного изменила гармонию и ритм в данном случае, – негромко произнесла Лена. Помолчала и добавила: – И басовый риф поменяла бы кардинально.
Снова наступила тишина, которую опять прервал Вася:
– Лена, давай вначале с гармонией разберемся, а потом с остальным.
– Без смены басовой партии с гармонией сложнее разбираться. Но я могу пока ее левой рукой обозначить, – спокойно объяснила Елена.
– Поехали, – произнес Вася. И они «поехали» вдвоем.
Через полчаса я не узнал гармонию собственной песни. Я бы и песню не узнал, если бы молча не присутствовал во время этого перевоплощения. Лена добавила в гармонию какие-то очень красивые нон-аккорды, поддержала их басовыми партиями, изменила традиционную последовательность: тоника, субдоминанта, доминанта, тоника. Вплела в нее фантастические отклонения и просто расширила мои представления о гармонии в моей же собственной песне. Я был в шоке – да, похоже, и все, кроме Васи. А Елена Прекрасная спокойно-преспокойно произнесла:
– Ну, как-то так. Если бы сюда добавить еще одну гитару, с жестким, монотонным ритмом да с фузом, было бы совсем нарядно.
Мы все, кроме Лены и Васи, выпали в осадок и молчали, пока не забасил Жила:
– В жилу, чуваки! – Посмотрел с любовью на Елену и добавил: – И чувихи – в жилу! – Взял свой Stratocaster и спросил: – Кому здесь надо жесткий, монотонный ритм?
И… И все как будто проснулись разом. Зашумели, заговорили, принялись что-то обсуждать, что-то выяснять. Данька схватил свой пятиструнный бас и стал снимать предложенную ему партию, проигранную Еленой Прекрасной ЛЕВОЙ рукой.
А я сидел молча, со счастливой улыбкой на лице, и балдел от происходящего. Балдел от счастья, которое вдруг материализовалось и стало Еленой. Я и сейчас балдею от того счастья, когда пишу эти строки. Я влюбился в Елену. В нее все тогда моментально и одновременно влюбились. Ее необычная для нас техника и манера игры, потрясающе тонкий аромат от неизвестных аккордов, свежий модный стиль и, наконец, ее собственная красота заставляли всех любоваться ею, ее музыкой и слушать только ее. В Елену нельзя было не влюбиться как в музыканта! Как в далекого, неизвестного музыканта, которого ты абсолютно не знаешь, слушая на кассете, но любишь за потрясающее исполнение какой-то вещи, виртуозное владение инструментом, за тембр голоса или необычную манеру игры. Ну как тут объяснишь – за что? Ведь любовь вообще нельзя объяснить. Я влюбился в нее, как в того далекого, неизвестного музыканта. Я, оказывается, совершенно не знал Елену, хотя был с ней знаком и накануне за столом у себя дома предлагал ей поработать вместе. Да, она была очаровательна и сильно привлекательна, но я не знал ее совершенно! И вот только что, на моих глазах, эта девушка сделала мою, без ложной скромности, красивую песню «Лилия и роза» прекрасной! Такой же прекрасной, какой была сама. Я даже не понимал в ту минуту, как могла людям нравиться моя песня без нее! Как они могли слушать мою песню? Мне хотелось показать эту песню в новом варианте как можно скорее всем! И я вдруг увидел в этом новом звучании мой новый альбом целиком! Мне захотелось прямо сейчас, прямо здесь сесть и писать песни для него, для нее! Манера игры Лены на клавишных отдаленно, очень отдаленно напоминала манеру игры Чика Кориа, и в ней сквозили интонации известной композиции «Корни лотоса». И я поймал себя на мысли: «Стоп! Да ведь лотос – тоже лилия, и, видимо, Елена не случайно использует эти удивительные звуки. Вот же умница!»
Потряс меня и Вася Шубин, которого, оказывается, я тоже совсем не знал как музыканта. Он неожиданно раскрылся рядом с Леной, как тот же лотос, невероятным образом. После того, как Жила взял в руки гитару, Вася совершенно переменил манеру игры на своем инструменте. У него появились в звучании в меру индийские мотивы, которые притягивали к себе, делали музыку таинственной, страстной, виртуозной. Он, безусловно, был знаком с творчеством Джона Маклафлина – Махавишну, – и это чувствовалось, но у него обнаружились и другие, далекие от гитары звуки потрясающего индийского скрипача-виртуоза Лакшминараяны Субраманиама. И вот здесь Вася с Леной как-то просто перевели мою песню из моего понимания музыки в свое! Вот и вся метаморфоза! Они были музыкантами другого уровня, музыкантами от Бога. И я почувствовал, что судьба (или фортуна – как хотите) только что показала мне ИДЕАЛЬНЫЙ состав группы! Но только показала, подразнила, а не подарила, к большому сожалению, как это выяснится позже.
Когда поздним вечером я вернулся домой после репетиции и Василина спросила меня с порога: «Ну, как Ленка?» – я, потрясенный, ответил:
– Это что-то невероятное, Василина! Что-то невозможное! Елена твоя – фантастическое музыкальное цунами! Откуда это у нее, Лина?
– Да ты что, Сережка! Она же лауреат международных конкурсов, призер фестивалей молодых пианистов! Она умница и очень талантливая, – проговорила весело Василина, уткнувшись в меня животиком.
За несколько дней мы подготовили всю программу к сольникам в Театре эстрады и записали у нас в студии пару фонограмм на «Рождественские встречи» с Аллой Пугачевой. После записи Саша Крылатов, обычно жесткий в оценках циник, сказал мне:
– Старик, а хорошо, что ты новый альбом не сделал со своими пионэрами и клипы не снял! Ничего бы нового не получилось. А с этой Леной, кажется, может получиться бомба! Да и гитарист ваш, Шубин, как взял в руки ситар, потряс не меньше!
А Жила тут же добавил:
– В жилу чувиха, Серый! В жилу! Вставлю зубы и женюсь! Только вот мне кажется, чувак, что у нее и детородного-то органа нет, – такая она вся неземная, недоступная, неприкасаемая дива какая-то! Святая! Прикоснуться страшно – исчезнет. – И Жила заржал раскатистым басом на всю ивановскую. Мы с Крылатовым удивленно уставились на Жилу, и я проговорил:
– Оригинальная постановка вопроса, Женчик! Может, проверим?
Тут Крылатов перевел взгляд на меня и произнес:
– Не советую, старик, ох не советую! Не тронь огонь – спалишься!
А Жила добавил:
– Точно, чувак, не стоит! Займись лучше Ларисой Юрьевной – вон она на тебя как пялится! Хотя… тоже не стоит. Не имей, где живешь, и не живи, где… ну, ты понял.
И мы, довольные проделанной работой, разошлись кто куда, а команда «НЭО Профи-Групп» приобрела новое, очень симпатичное лицо и звучание.
Начались новогодние «елочки» – первоклассные платные репетиции группы к сольникам в Театре эстрады двадцатого и двадцать первого декабря и к «Рождественским встречам» Аллы Пугачевой, которые начинались двадцать пятого декабря и заканчивались тридцатого. А тридцать первого декабря наши российские нувориши (красивое слово!) встречали Новый год в австрийском Бад-Гастайне, и им заблагорассудилось потанцевать под наши песни. Жила выкатил им неприличный гонорар за выступление, но те взяли и согласились. Я с радостью объявил об этом Василине и похвастался, что нам с ней выделили номер люкс в самом роскошном отеле города. Она очень обрадовалась и проговорила:
– Ой, как здорово, Сережа! Новый год в Австрии! Там, наверное, фантастически красиво, как в сказке. Пушистый белый снег, чистый и мягкий, шапками лежит на улицах старинного города среди горных вершин. Фонарики горят-сверкают разноцветные. Ратуша в центре, колокольный звон. Все гуляют и поют: «Ах, мой милый Августин!» Санта-Клаус со Снегурочкой на оленьих упряжках едут… Сережа, а у них есть Снегурочки?
Я поцеловал ее и ответил:
– Что-то я не знаю, Василина. Должны быть. Санте ведь скучно одному разгуливать в праздник?
– А салют будет? – спросила Василина, будто испугавшись чего-то.
– Конечно будет, милая. Чтобы наши олигархи да без салюта? Такого быть не может!
Василина грустно улыбнулась, обняла меня и положила голову мне на грудь.
В свете последних событий я совсем забыл о белорусах, поляках, австрияках. А вот англичане не забыли. Сольники в Театре эстрады прошли очень достойно, и публика, оценив нашу новую команду и изысканно-интеллигентную программу, неистовствовала. А на следующий день наш главный человек в офисе – Светик – вызвонила меня дома и сообщила, что Петр Михайлович рвет и мечет отчего-то. Требует меня немедленно к себе. Я сразу врубился, в чем дело, позвонил Быку и через час был у Забалтая.
– Вы что себе позволяете?! – услышал я с порога в кабинет директора грозный голос Петра Михайловича. – С каких это пор представители иностранных государств начали мне названивать, требовать и чуть ли не обвинять в том, к чему я не имею никакого отношения? К чему не имеет отношения наше государственное, я подчеркиваю: государственное учреждение культуры, состоящее на бюджете государства и частично мэрии Москвы?! Ваши безответственные действия бросают тень на безупречную деловую репутацию нашего концертного зала, известного во всем мире! Как вы посмели опорочить, очернить наше честное имя? Вы – человек, не имеющий никакого отношения к нашему образцовому учреждению и лишь арендующий отдельные площади, – вероломно нанесли удар в спину тем, кто бескорыстно помогает раскрыться молодым талантам, в том числе и вам! – проговорил с жаром Забалтай. И, блеснув очками, продолжил: – Вы просто вынуждаете меня принять экстренные, кардинальные меры и прервать наш договор аренды согласно форс-мажорным обстоятельствам, – грустно закончил свою пылкую речь шеф.