– Петр Михайлович, вопрос с белорусами был решен, с поляками – тоже, а дальше – их зона ответственности, но они… – попытался я объяснить ситуацию, но Забалтай оборвал меня моментально словами:
– Я ничего не знаю о ваших делах и знать не хочу! – Полистал календарь и добавил: – Даю вам неделю. Идите и восстанавливайте свое реноме. В противном случае я просто вынужден буду… Ну, вы меня понимаете?
– Да, – ответил я Петру Михайловичу и направился на выход.
Конечно, я прекрасно понимал, что он не вернет свою долю от предоплаты англичанами и вышвырнет меня на фиг из зала вместе со всеми моими людьми и проектами. Но что я мог сделать? Я даже хотел лететь в Лондон и вернуть им всю предоплату из своих выигранных денег. Даже хотел отдать всю отреставрированную нами классику. На что Крылатов пренебрежительно ответил:
– Эта классика без документов, хоть и левых, им не нужна. Они ведь цивилизованные и живут с понту, по законам. Козлы!
И когда начались «Рождественские встречи», я пребывал в ступоре от невозможности что-либо предпринять. После второго сборного концерта на «Рождественских встречах» в СК «Олимпийский» Жила вернулся в гримерку черный как туча, отозвал меня и объявил, что нас исключили из программы без объяснения причин.
– Сказали: «Хотите – пойте дальше, хотите – нет. Вас в эфире, который планируется первым каналом ТВ на седьмое января, не будет».
Я, ошарашенный, посмотрел на Женьку и спросил:
– Как это – исключили из программы?! Как не будет в эфире?! Мы же бесплатно поем за этот эфир?
Жила, потрясенный не меньше меня, ответил:
– Чувак, откуда я знаю? Как? Почему? Меня вон выдернули в оргкомитет и сказали, что нас пнули отсюда. Может, им денег надо?
– Каких денег, Жила? Они же сами нас позвали! И все нахваливают: какая клевая у вас команда стала, какой саунд свежий – фирменный, – как смотримся мы и звучим потрясно! Ты бы сходил, Женя, потолкался там, узнал бы, наконец, сколько денег надо и кому, – проговорил я в какой-то прострации.
– Давай так, Серый. Ты иди прямо к председателю оргкомитета Крутоголову, а я пойду поищу одного своего знакомого, еврейчика-режиссера с телевидения. Может, что и проясним, – ответил мне Жила.
И я прямо в своей концертной шляпе направился в оргкомитет. Там все бурлило и шумело, царила жуткая суета и неразбериха, как обычно. Я спросил у кого-то: где Крутоголов? Мне сразу и ответили, что «он на сцене, или на другой стороне комплекса, в дальних гримерках, или встречает Аллу, или на переговорах с телевидением, или еще не приехал откуда-то».
Я мотнул головой и подошел к двери кабинета Крутоголова. Постучался и открыл ее. Крутоголов сидел в удобном кресле за своим рабочим столом и спокойно смотрел новости по телевизору. Увидел меня и проговорил, махнув рукой:
– Проходи.
Я прикрыл за собой дверь и, очутившись в тишине, произнес:
– Здравствуйте, Игорь Натанович. Почему нас исключили из программы?
– А я знаю? – ответил спокойно Крутоголов. Убавил громкость телевизора и продолжил: – Позвонили с Первого канала и порекомендовали снять заблаговременно – все равно в эфир вас не поставят.
– А в чем причина-то, Игорь Натанович? – переспросил я.
– А я знаю? – снова ответил мне Крутоголов, выключил телевизор и с улыбкой проговорил: – Ты же бизнесмен – может, кому дорогу перешел, а у тех длинные руки оказались? Что, таки им трудно набрать Первый канал?
У меня тут же мелькнула мысль про англичан, но я отмел ее и опять спросил у Крутоголова:
– Игорь Натанович, вы человек мудрый. Посоветуйте, что делать?
– А я знаю? – произнес Крутоголов, порылся в ящике стола и как ни в чем не бывало добавил:
– А ты бы к Алле сходил. Пусть она позвонит Эрнсту. Она ведь у нас всемогущая.
– Ничего себе – «к Алле сходил»! Что она мне, подруга, что ли? – произнес я удивленно.
– Она тебе не подруга, конечно. Она Примадонна. Но она же любит молодых? – с улыбкой ответил Крутоголов. И продолжил: – А давай я ей сам позвоню! Больно уж вы стали звучать хорошо. Жалко зарывать такие таланты. – Он поднял трубку телефона, набрал какой-то номер и произнес в нее: – Алло, Алла Борисовна, дорогая! Тут ко мне Сережка пришел из «НЭО бомбило-групп». Просит, чтобы ты позвонила Константину Эрнсту насчет него.
Мне аж поплохело от услышанного. И даже возникло подозрение, что это издевательская шутка. А Крутоголов выслушал ответ в трубочке, сказал спасибо, положил трубку и произнес:
– Ну вот. Алла Борисовна говорит, что Константин Львович сейчас за границей и будет только в середине января. И что она обязательно поговорит с ним о тебе при случае, когда тот вернется, и решит все твои проблемы. Вот такие дела, Сережка. За тебя сама Алла поговорит! Не расстраивайся.
Я мотнул головой, тоже сказал спасибо и вышел из кабинета в суету, прекрасно понимая уже, что это откровенная дурилка.
Около гримерки меня поджидал мрачный Жила.
– Ну что, поговорил с телевизионным режиссером? – спросил я его.
– Поговорил, – ответил Жила хмуро. – Он за каким-то хреном спросил у меня имя-отчество, а потом рассказал душещипательную историю: «Видишь ли, дорогой Евгений Георгиевич, отвечу тебе, как родному брату. Телевидение тут не при делах. Мы бабки свои получили – и нам по барабану, кого снимать. Лишь бы не шансон – главный ненавидит! Хотя какой-то поц распевает на нашем канале: „Братва, не стреляйте друг друга!“ – чушь полнейшая, дребедень бестолковая. Че же ей, этой братве, еще делать? Не постреляешь – не поешь! Но вы же не шансон? И если вас выкинули из программы не мы, тогда кто? Вот какой интересный вопрос! Выкинули вас, видимо, те, кому не понравилось ваше новое звучание – клевое, кстати, но больно фирмовое и сильно не совковое. А это угроза чьему-то благополучию. Вы же не в обойме? Вы – свободные! А значит – ничейные. Вот где собака-то порылась! Снимайте-ка, значит, свои клипы и несите их к нам на телевидение вместе с деньгами! И конфликт интересов будет нивелирован!» Вот какую песню мне пропел этот режиссер сраный! – Жила резко выразился и сплюнул на пол.
– Ну и что будем делать, Женя? Сохраним лицо или продолжим петь как ни в чем не бывало? – спросил я его.
– Я бы пел дальше. Может, одумаются, пожалеют? – спросил Жила.
– Никто здесь не одумается и не пожалеет нас, Женя. Надо заколачивать бабки самим и платить телевидению самим, чтобы ни от кого не зависеть. Этот мир жесткий, а правила в нем простые – каждый сам за себя! – проговорил я в раздумье.
Мы вошли в гримерку и объявили команде, что нас сняли с концертов без объяснения причин. Все притихли, а Елена Прекрасная произнесла:
– Похоже, что у вас так же, как и в классике.
Я приехал домой. Все рассказал Василине и подытожил:
– Вот такие дела, дорогая. Как тут бизнесом не заниматься, а просто писать песни и петь их? Да, кажись, и бизнес мой рухнул, Василина. Все вдруг рухнуло в одночасье.
Тут я вспомнил про Варну и подумал: а может, еще не все?
– А может, и не все? – проговорил я вслух, чмокнул Василину в щеку и быстро ушел к себе в кабинет.
«Странное дело, – подумал я. – Ведь мне сейчас совсем не хочется играть, но кто-то как будто подталкивает к этому! Через обстоятельства, через невозможность выйти из этих обстоятельств».
И вдруг страстное желание проснулось во мне. Я нашел бумажку с телефоном Варны и набрал номер. Услышал поставленный, вежливый голос и произнес:
– Здорово, Варна, это Сергей. Чем занимаешься?
– Да вот, все жду вашего, в смысле – твоего звонка, – ответил Варна без запинки, как будто и правда ждал моего звонка.
– Ну и как, удалось тебе повысить свой культурный уровень в Москве? – снова спросил я.
– Кажется, удалось, хоть и дороговато. Ваша Москва больше меня любит деньги, – ответил вроде повеселевший Варна.
– Куда посоветуешь пойти попытать счастья, культурный человек? – спросил я, тоже повеселев.
– Я бы начал с «Каро» на Тверской, возле Белорусского вокзала, – ответил лаконично Варна.
– Может быть, вместе сходим, Алеша, если ты свободен сегодня? – спросил я уже совсем весело.
– Что ж, можно и сходить – проветриться. Я как раз сегодня не занят ничем, – ответил Варна в трубку.
– Тогда через полчаса у входа в «Каро» – город-то пустой уже, быстро доберемся, – проговорил я.
– Хорошо, – ответил Варна, и я положил трубку. Вышел в зал, где Василина смотрела какой-то фильм по видаку. Сказал ей, что мне нужно срочно встретиться с одним человеком, который проездом в Москве, оделся и ушел.
К казино мы с Варной подъехали одновременно. Он был с иголочки одет, свежо выбрит и обихожен хорошим парфюмом. Мы поздоровались и, не мешкая, двинулись в заведение, атмосфера в котором была праздничная – все сверкало и блестело. Я сунул деньги партнеру, он удалился и вскоре вернулся с фишками. Прошли в зал, наполненный бодрствующими людьми, и уселись за стол. Варна сделал ставку и принялся играть, а я уставился на «чертово колесо». Прошло не меньше часа, пока я не увидел за соседним столом какого-то человека с поднятой над головой рукой. Все его пять пальцев, словно корона, сверкали в свете люстр. Во мне что-то дрогнуло, и я поставил все свои фишки на цифру 5.
– Ставки сделаны, господа. Ставок больше нет, – услышал я откуда-то далекий голос крупье и погрузился в полнейшую тишину. Я не слышал ничего, даже звука бегущего шарика. Мне казалось, что он летит по воздуху и никогда не остановится, но он вдруг остановился в лунке с цифрой 5. И я отчетливо стал слышать приближающиеся удивленные, радостные голоса и крики людей. Посмотрел на Варну, который молча смотрел на меня, и проговорил:
– Представление окончено, Алеша, пора перекусить.
Он так же молча собрал пододвинутые к нам фишки, и мы ушли в ресторан. Сели за столик, и Варна произнес:
– Я не понимаю: как ты это делаешь, Сергей?
– Я тоже, – ответил я.
Подошел официант. Мы сделали заказ и молча сидели, пока нам не принесли еду. Выпили, закусили и вернулись за тот же стол. Крупье-мужчину сменила очень миловидная девушка с красивыми формами под одеждой. Я рассеянно посмотрел на нее и подумал: «Грудь, должно быть, третий номер? Самое то…» И, неожиданно оборв