Спиридоныч радостно выдохнул, заулыбался и уселся на тот же стул у круглого стола, на котором недавно сидел Сергей. Помолчал немного и снова заговорил:
– А я как услышал, что у нас на Майском пожар вчера случился – малина сгорела у блатных рядом с пивнушкой, – так и решил съездить домой, посмотреть, все ли в порядке. С тех пор как поселок переселили в новый микрорайон, здесь и людей-то нормальных не осталось. Одни опои, бичи, наркоманы, да вот блатные силу почуяли – одни малины везде. И в центре малины, и на окраинах, и здеся вот. Они сейчас везде правят, вплоть до самого верха. И в милиции правят, и в армии, и во власти, и в правительстве. Везде не по законам живем, а по понятиям, и все воровать хотят. Да на хрен было и страну-то рушить, чтобы воровать всем и по понятиям жить? Серега, да ты, наверное, кушать хочешь? Так у меня есть. Я и бутылочку принес, чтоб не скучно было. Сейчас и картошечки нажарим с лучком и с колбаской. И перекусим, и повспоминаем. Сейчас же все мигом и организуем.
Спиридоныч поднялся, вышел в коридор и вернулся с хозяйственной сумкой. А пока Сергей надевал на себя непросохшие вещи, квартира с покатыми полами наполнилась жизнью и вкусными запахами.
– Я смотрю, у тебя рубаха-то порвана! И пуговицы вырваны с корнем на куртке, – блеснув хитроватыми глазами, проговорил Спиридоныч, глядя на Сергея. – Так, может, что из моего старого шмотья подберешь? У меня там и костюмы есть, и рубахи с галстуками, и обутки разные. Пошли, кладовку тебе тайную покажу – может, что и подберешь. Я ведь из шкафов-то все выгреб и в кладовку, чтоб не растащили – вдруг понадобится?
Он подвел Сергея к обычной стене, поклеенной обоями, на что-то нажал, чем-то щелкнул – и часть стены открылась, как широкая дверь, а там – закуток.
– Сам придумал конструкцию! – гордо проговорил Спиридоныч.
– На случай кипеша? – спросил Сергей, вспомнив рассказ Грыжи про подземный ход в теплотрассу.
– На случай кипеша, – ответил Спиридоныч, посмотрев на Сергея. И продолжил: – Я смотрю, ты по фене начал ботать? Скоро все только по фене и будем ботать от такой жизни, а жить – по понятиям. А как по-другому? Когда нами сейчас правят блатари в погонах да авторитеты в козырьках?
Спиридоныч подтолкнул Сергея в кладовку – мол, выбирай себе, что хочешь, – а сам побежал дожаривать картошку. Сергей выбрал себе рубаху в полоску и плащ – светлый, матерчатый, с большими пуговицами. Такие плащи были в моде в 60-е годы. Рубашку он тут же переодел, выбросив свою за негодностью, а плащ повесил на вешалку в коридоре и прошел к уже накрытому столу. Спиридоныч веселыми глазами осмотрел Сергея и усадил на почетное место. Откупорил бутылочку, разлил по рюмашкам и произнес, подняв свою:
– Ну, за долгожданную встречу!
Крякнул с удовольствием и закусил соленой капусточкой. Только тогда уселся и заговорил как следует:
– Как ты здесь оказался и что произошло, расспрашивать не буду. Захочешь – расскажешь, не захочешь – значит, не надо. А сам спрашивай, если что интересно!
Сергей со зверским аппетитом уминал все, что было на столе, и, видимо, лишь из вежливости спросил:
– Как там новые пэтэушники? Такие же оторвы, как и мы были, или другие теперь?
Спиридоныч деловито разлил по второй и произнес:
– Были пэтэушники, да все вышли. Закрыли наше ПТУ № 19 за ненадобностью. Не нужны сейчас специалисты на производстве. Меня и других преподавателей, кто постарше, на пенсию раньше времени отправили, а остальных разогнали. Нет больше в стране системы профобразования. Вот вся пацанва и рванула в бандиты, а девки в проститутки наладились – демократия, мать ее, свобода предпринимательства, и миром правит капитал! Как-то все кондово опять получилось – не по уму, не по-хозяйски. Все разломали, разрушили, разворовали, растащили, распродали задарма. Одним словом, бардак кругом, разруха и нищета. И социализм не построили, и капитализм этот сраный восстановить не можем. Давай, Сергей, за нас с вами да за хрен с ними!
Они чокнулись, выпили, закусили, и Сергей, чтобы сменить тему разговора, опять спросил:
– А Майский-то куда переселили и на кой? Вроде неплохой поселок был, и на завод недалеко людям на работу добираться.
– То-то и оно, Сереженька. Раньше о людях думали, заботились о людях – создавали условия труда, отдыха и быта. Вот и построили новый микрорайон в городе для рабочих-то завода подальше. Завод-то наш что? Он ведь для вида только механическим называется, а на самом деле на войну работает – на оборонку, так сказать. Когда строили завод, то без поселка нашего Майского никак нельзя было, и без ПТУ нашего тоже. А как построили – о людях и подумали. На заводе-то изделия всякие делают – а вдруг рванет это изделие? Тогда и от завода ничего не останется, и от поселка тоже. Вот поэтому, Серега, и переселили отсюда всех скопом. Забота о народе, главном создателе всех матерьяльных благ! Так что за народ наш славный, трудовой! – провозгласил Спиридоныч и поднял рюмку. – Не хотел ведь спрашивать, – заговорил снова Спиридоныч, как выпили, – да как тут не спросишь? Ты ведь у нас единственный выпускник из всех выпусков в люди-то вышел, Серега. Так расскажи все-таки, поведай по старой дружбе: как ты тут оказался-то? В нашей жопе? Больно уж интересно?
Сергей знал, что ему придется отвечать на этот вопрос, и начал гладенько. Что, мол, кризис творческий, застой. Бизнес рухнул. Кредиторы одолели – пришлось удирать и прятаться. Одним словом, попал в тяжелую, в плохую ситуацию.
– Во! – вскричал Спиридоныч и срочно наполнил рюмки. – Все мы попали в тяжелую, в плохую ситуацию. В разлом мы попали! Вся страна наша в разломе, и народы ее. А ты, как глас народный, как поэт, как композитор, как автор-исполнитель, тоже в этот разлом угодил! А как же иначе? Когда у всех народов наших судьба поломалась, то и у тебя твоя личная судьба поломалась! Мыслимое ли дело, чтобы такая страна в одночасье рухнула? Это тебе не Римская империя пала, не французишки с Наполеоном, не Египет, не Вавилон какой-то! Это же Советский Союз в разлом рухнул, со всеми своими вассалами-союзниками из Варшавского договора! Да так рухнул, что одна шестая часть суши содрогнулась! Такие потрясения без последствий не остаются! Без социальных, без общественных потрясений, без политических, без экономических… да без всяких, Серега! Вот ты и попал под замес! Попал в разлом этот, в самый эпицентр этого разлома, в самую середку – эх, Серега! – Спиридоныч опрокинул в себя свою рюмку и, не закусывая, продолжил: – А может, жизнь-паскуда да судьба-индейка посмеялись над тобой? Прямо в душу наглостью дыша, как в песне поется? Тоже бывает. Но во всем этом виноват Меченый! Этот змей и сатанинское отродье – Горбачев! Вот же падла продажная: ему такая страна досталась, а он ее предал, променял на безделушки блестящие, как папуас! Козел он рогатый, а не папуас! Черт лысый, Меченый, одним словом. Его теперь ротшильды и рокфеллеры на руках носят, как икону, его портрет с лысой башкой выставляют напоказ. Всех молиться на него принуждают, но народ наш – глупый, конечно, в большинстве своем и несознательный – все же не обманешь! Он одного Иуду уже две тысячи лет проклинает, и этого Горбача тоже проклянет! А у меня просто зла не хватает! Потому что очень мало водки! Я ведь не знал, что именно ты здесь, – вот и запасся только одной.
Они чокнулись, усугубили, и Спиридоныч отправился без лишних слов и эмоций за бутылкой. Где уж он в пустом поселке нашел ее, родимую, не знаем, но вернулся быстро и с двумя флаконами в карманах.
Поставил бутылки на стол и, будто не уходил, продолжил:
– Участковый говорит, не самовозгорание это на малине-то, а умышленный поджог. Разборки, говорит, у них какие-то были. Два трупа с огнестрельными ранениями.
«А где третий? – подумал Сергей. – Где Веселого труп? Неужели выжил, паскуда?»
Спиридоныч наполнил тару и продолжил:
– Участковый в непонятке. А где третий труп? Должно быть три трупа, по свидетельским показаниям Светки-барменши. И еще, говорят, одного стрельнули, но того вроде как увезли свои. Давно у блатных тут не было разборок со стрельбой. Раньше часто стреляли, а теперь все поделили и угомонились.
«Меня потеряли», – подумал Сергей. А вслух спросил:
– А за того, что увезли, что говорят? Жив или мертв?
– А кто же его знает? Участковый говорит, что увезли стреляного, а живого или мертвого – это неинтересно. Но вот куда девался третий труп, всем интересно! Там какие-то важные следаки понаехали, чуть ли не из Москвы, – так они все пепелище перерыли, кости третьего ищут. Не мог он, говорят, сгореть дотла – скорей всего, как-то смылся, а может, и сгорел, но только если был на втором этаже. В общем, в непонятке участковый и в плохом настроении. Рано подняли и не опохмелили, – закончил свой рассказ Спиридоныч и наполнил рюмахи из новой бутылки.
А Сергей сделал вывод из сказанного, что будут его искать усиленно, по крайней мере в ближайшее время, а значит, отсюда срочно надо уходить, но куда? Хорошо, что ксивы есть и пушка. Плохо, что денег нет и морда исцарапана, да еще лысый.
– Спиридоныч, – обратился Сергей к мастеру. – А у тебя что-нибудь из головных уборов осталось? Съезжать я собираюсь от тебя – надо прифасониться.
– А как же! – моментально отреагировал Спиридоныч. – И кепи, и шапки-ушанки, и даже шляпа имеется.
– Ну, шляпа мне, пожалуй, чересчур, а вот кепка под плащ не помешала бы, – отозвался Сергей.
– Да это не вопрос. А ты что, уже уходить собрался, Сергей? Еще и не допили, и не поговорили, а ты вон чего надумал? Обижаешь! Или я чем не угодил? – проговорил расстроенно Спиридоныч.
– Ты не обижайся. Надо мне очень. Обещаю, что в другой раз подольше побудем. И наговоримся, и напьемся от души. Выпивон за мной. Тут вот еще что, Спиридоныч. Ты бы никому не говорил, что со мной виделся. Даже если спрашивать будут. Говори, что не видел ни разу, как ПТУ закончил. От этого может зависеть моя и твоя жизнь. Поверь: я говорю серьезно. Если те, про кого я думаю, наведаются к тебе и только почувствуют, чт