– Юноши, вы уходить собираетесь или как? – спросила их официантка в летах.
Они рассчитались и вышли на улицу.
– А ты шмотки-то дома бросил? – спросил Сергея Жила.
– Да нет у меня никаких шмоток, так и приехал, – ответил Сергей. И добавил: – Да и дома нет – нельзя мне туда. Пасут они хату, сто пудов пасут.
– Постой. Так ты где остановился-то? – пробасил остановившийся перед машиной Жила.
– Да нигде пока. Надо будет на окраине хату снять, – ответил Сергей.
– Постой, а сегодня-то где ты спать будешь? – удивился Жила. – Может, у меня перекантуешься? Правда, я сейчас не один – Лариску приютил. Помнишь ту симпатягу из офиса, что концертным отделом заправляла?
– Спасибо, Женчик, – ответил Сергей. – Но к тебе тоже нельзя. Наверняка и тебя пасут, как близкого. Тем более Лариску приютил. Она девушка коммуникабельная – разнесет всем, что я объявился. Про это, Женя, не должен знать никто. Ни один человек в этом городе не должен знать, что я здесь, а иначе на меня охота начнется бешеная, и невинные, близкие мне люди могут опять пострадать – ты, например.
– Да понял я все, не дурак. А вот где ты будешь спать? Мне интересно. Я ведь до сих пор твой концертный директор. Гостиницы не годятся: с них круглосуточно информация сливается ментам, а от них – бандитам, сволочи разной. О, чувак! Есть идея! Видел по телику рекламу молока и сметаны «Домик в деревне»? Там еще женщина такая пожилая, но красивая, – как моя мамка. Так вот, есть у меня такой домик в деревне. Правда, далековато – за Бронницами, в Воскресенском районе, село Марчуги называется. Я ведь родом-то оттуда. Там родился, там в школе учился, а музыкалку в Воскресенске заканчивал. Ты знаешь, чувак, почему я такой здоровый? – неожиданно спросил Жила.
– Нет, – ответил Сергей, удивившись очередной непоследовательности друга.
– Я ведь музыкальную школу по классу баяна окончил в Воскресенске. Через день да каждый день туда-сюда с этим баяном из своей деревни в Воскресенск таскался, а там семь километров – вот и накачался, – заключил Жила и громко заржал. Сергей тоже улыбнулся, вспомнив свою беспечную жизнь музыканта. – Батя-то у меня умер давно, я еще пацаном был, а мама – за год до нашей встречи с тобой. Вот домишко и стоит – пустует уж сколько времени. И продать не могу – дорог мне как память, – и жить там не получается. Лабух я, а что лабуху в деревне делать? – проговорил Жила с грустинкой.
– А сколько туда ехать? – спросил Сергей.
– Час-полтора по Рязанке будет, – ответил Жила.
– Годится, Женек. Только мне, возможно, на Кутузовский надо будет заскочить на пять минут. Тормознемся? – спросил Сергей.
– Да не вопрос. Пока ты там свои дела решаешь, я сгоняю в ночник и затарюсь продуктами, а то дома, поди, и мыши с голодухи подохли, – проговорил Жила и сел в машину, а Сергей пошел к телефону-автомату – звонить Елене. Было поздновато, но у музыкантов свой режим жизни.
– Алло, Лена? – заговорил Сергей, услышав в трубке ее голос. – Привет, это Сергей. Извини, что поздно. Ты не могла бы спуститься через полчасика во двор?
– Здравствуй, Сережа. А я весь день и вечер просидела у телефона – ждала от тебя звонка. Только легла – и ты звонишь, – проговорила, волнуясь, Елена.
– Не мог я раньше. Извини. Так я подъеду? – спросил опять Сергей.
– Конечно, Сережа. Записывай адрес, – сказала Елена.
– Я знаю адрес, Лена. Как подъеду к дому, позвоню из автомата, – проговорил Сергей и повесил трубку.
К дому № 26 на Кутузовском Сергей с Жилой подъехали раньше, чем через полчаса. Договорились, что Жила будет ждать на том же месте, где Сергей вышел из машины, и Жила уехал затариваться. Милицейский пост в арке давно сняли, и Сергей, позвонив из автомата, спокойно вошел во двор, огляделся и подошел к подъезду Сафрона Евдокимовича. Через минуту на крыльце появилась Елена Прекрасная. Она была в легких джинсах, в легкой белой майке без рукавов и в тапочках. Увидела Сергея в плаще и в кепке и бросилась к нему со словами:
– Господи боже мой, Сережа! Как же я рада тебя видеть, как ты изменился! Пойдем быстрее в дом – нам надо о стольком поговорить!
Сергей снял с себя плащ, накинул его на плечи Елены и произнес:
– Нет, Лена. В дом мы не пойдем – это опасно. Давай отойдем, и ты мне все расскажешь.
Они отошли от подъезда, и Елена заговорила:
– Сережа, твоя дочь в Лондоне, у Сафрона Евдокимовича. Она в безопасности. А вот Василину он не успел спасти. Приехал рано утром на скорой помощи за ними, а Василина была уже… – Елена помолчала и продолжила: – Он забрал Машеньку и с большим трудом вывез ее за границу. Сафрон Евдокимович нанял там кормилицу и няню для девочки, и страшно переживает, что не смог выполнить свое обещание, и винит себя за это. Я недавно по его просьбе переехала из Ясенево сюда, чтобы следить за квартирой и оплачивать коммуналку, – закончила говорить Елена, будто извиняясь.
– Лена, у тебя есть лондонский телефон Сафрона Евдокимовича? – спросил Сергей.
– Есть, конечно, я его на память знаю. Мы на связи. Сафрон Евдокимович мне рассказывает о Машеньке и обо всем, – заговорила быстро Елена. Но Сергей прервал ее:
– Лена, больше нельзя ему звонить по этому телефону. И тебе звонить нельзя. Можешь держать связь через междугородный переговорный пункт. Адрес лондонский Сафрона Евдокимовича, если знаешь, забудь. Если я вдруг тебе позвоню и скажу одно слово – «пора» – немедленно уходи из квартиры, уезжай из Москвы, лучше за границу. Запиши мне телефон в Лондоне – это будет единственный канал связи между нами. Лена, я очень уважаю тебя и ценю, и они это знают. Все очень и очень серьезно. Я благодарен Сафрону Евдокимовичу за дочь и за все, что он смог сделать. Пусть себя не винит, это я виноват во всем. – Сергей протянул Елене свой список телефонов на сложенном вчетверо листе и ручку. Лена записала лондонский телефон Сафрона и отдала листок обратно.
– Спасибо, – произнес Сергей. И продолжил: – Лена, никому, ни при каких обстоятельствах не говори, что меня сегодня видела. Меня нет. Давно пропал. Куда – не ведаешь. А если позвоню и скажу «пора» – бери документы, деньги и беги немедленно. – Сергей снял с Елены плащ, поцеловал в щеку и неожиданно спросил: – Лена, а Василина правда была Сафрону Евдокимовичу племянницей?
– Правда, – испуганно произнесла Елена.
– Прощай, Лена, и помни, о чем я тебя просил, – произнес Сергей и, накинув плащ, направился в сторону арки.
Жила уже стоял у обочины – ночью в Москве пусто бывает. Они помчались в «домик в деревне». По дороге Жила подробно рассказал обо всех рухнувших делах. Оборудование студии и инструменты они с Крылатовым перевезли в МЭЛЗ, кабак в Греции накрылся медным тазом, классика тоже, концертный отдел приказал долго жить, сотрудников всех распустил, музыканты разбежались по другим группам.
– В общем, полная лажа, чувак, без тебя, – почти радостно подытожил Жила. – Но за хатой твоей на Тверской я присматриваю – бываю там иногда с телками, плачу за свет и воду, все путем.
– Спасибо, Женя, – проговорил Сергей. И добавил: – Тут вот какой расклад, дружище. Я давно решил их всех грохнуть, если честно. По-другому никак: или я их, или они меня. И без посторонней помощи мне не справиться, поэтому я благодарен тебе и признателен за поддержку, но ты подумай хорошо: надо тебе это или нет? Обид никаких – дело смертельно опасное. Это лютые звери, и для них убить человека – что плюнуть на асфальт. Подумай, Женька, до утра, оно же вечера мудренее.
Сергей замолчал, и вскоре они подъехали к небольшому домику в центре Марчугов.
Жила по-хозяйски припарковался, достал ключи из бардачка и отпер калитку, заросшую черемухой и сиренью. Дома они перекусили, приняли за встречу и улеглись спать.
Утром Сергей проснулся от ярких и веселых лучей солнца, которые пробивались между занавесок. Присел на кровати, осмотрелся, почесал лысую голову, посмотрел на босые ноги и улыбнулся. Ему было очень уютно и тепло в этом домике в деревне. У них с мамой никогда не было своего жилья, и Сергей научился чувствовать атмосферу помещений, их энергетику. Здесь была хорошая атмосфера и энергетика. Простая, добрая, человеческая. В комнату вошел Жила в трусах.
– Ну че, чувак, проснулся? Здесь хорошо спится-то, тихо, и воздух чистый – не то что в Москве. А кровать эту мамка с батей специально у окна поставили, чтоб меньше дрых. Кто рано встает, тому бог дает, – процитировал Жила народную мудрость и сел на кровать рядом с Сергеем. Они помолчали малость, и Жила снова заговорил:
– Я когда в первый раз твои песни услышал, чувак, помнишь – у гостиницы «Россия», в моем сраном «москвиче», – то сразу и подумал, что такие клевые песни может писать только хороший человек, настоящий. И я рад, что не ошибся, чувак. Я с тобой, Серега! А ты, наверное, думал, что законю, съеду? Мол, какой он боец – обычный лабух! Я и правда не боец, но я с тобой. Давай рассказывай, что делать-то будем?
– Биться будем, друг, воевать, – ответил Сергей. – Тебе придется исчезнуть, как и мне. Наше слабое звено – это наши близкие, поэтому Ларису желательно бы отправить куда-то без объяснения причин на неопределенный срок.
– Да я уж и сам думал: если чувиха принесла в дом свои тапочки и халатик – с ней лучше расставаться подобру-поздорову. А Лариска принесла! – пробасил Жила и заржал.
– Наша главная цель – Шалико, но его я грохну последним. Пусть пострадает, тварь, помается, поживет в страхе! – продолжил Сергей.
– Не я, а мы. Так говорил один герой в одном хорошем фильме, – пробасил Жила.
– Нет, Жила. Здесь именно не мы, а я. Тебе не стоит руки кровью марать, кровь людская – не водица. Я его грохну сам, или он меня, а ты мне поможешь в организации, – произнес Сергей твердо и поведал Жиле весь план действий.
Вскоре Жила уехал прощаться с Ларисой, предупредив тетю Тоню, соседку справа, и дядю Володю, соседа слева, что его друг Сергей поживет тут малехо – попишет песни. Сергей проводил друга, накопал червей, взял Женины удочки и отправился удить рыбу на Круглое озеро – на рыбалке ведь хорошо думается.