Но уснуть ему не удалось. Неожиданно Бутц залился звонким лаем, и Сергей, схватив карабин, вскочил и огляделся. В темноте вокруг его стоянки мелькали горящие точки.
«Волки, – догадался Сергей. – Может, грохнуть одного, чтобы другие разбежались? Или не надо? Что делать-то?»
Размышляя, он вглядывался в темноту. Бутц перестал лаять и тоже вглядывался в темноту. Шерсть на его загривке вздыбилась, но пес не собирался прятаться под нарты, как в прошлый раз, у пещеры горы Юнкэбил. Сергей поднял карабин и выстрелил в воздух. Громкий грохот разорвал тишину и волнами улетел вдаль. Огненные точки волчьих глаз заметались в темноте и пропали. Сергей набрал в котелок снега, растопил его и вскипятил воду. Заварил чай, попил, согреваясь и поглядывая по сторонам, и снова улегся спать – теперь уже до утра.
Проснулся с рассветом разбитый, приготовил завтрак, собрался, и они отправились дальше.
Весь день и следующая ночь обошлись без приключений, и к обеду третьего дня пути от прииска они подошли к подножию горы Кысыл-Хая. Гора высотой под четыреста метров грозно возвышалась над близлежащими холмами и напоминала голову католического священника со спины, с выбритой макушкой. Самый верх горы был полукруглым, абсолютно ровным и голым, а ниже метров на сто начинался лиственный лес, спускавшийся к самому подножью. Надо было идти вверх по течению к правому притоку Оленькá, к речке Чубкужди, и уже по ней, огибая гору с востока, искать подход к арангасу – воздушному захоронению Марии Ноевны Крыловой. По сведениям, полученным от «метра в кепке» и Качка, паломничество к ее захоронению происходило в основном летом: и из Усть-Оленькá, и из Таймылыра, и из Тюмяти, и из поселка Оленёк, и даже из Якутска и с Большой земли люди приходили. Они шли к ее арангасу с разными просьбами, но главная беда была у всех одна – здоровье. Местное население высоко ценило Марию Крылову как целителя, знахаря, знатока лекарственных трав и грибов. Якуты звали ее Отосут, что и означает «целитель», очень уважали ее и обращались к ней за помощью даже после ее смерти. Эвенки называли ее по-своему – Сэвэки, что означает «добрый дух, охраняющий покой и счастье эвенков». Русские почитали ее святой и тоже преклонялись перед ней, признавали ее силу, ценили, поклонялись и обращались с просьбами.
Сергей поднялся по льду Оленькá до притока Чубкуджи и уже по узкой речке стал обходить гору Кысыл-Хая с востока, высматривая проход к захоронению Крыловой. Никаких следов на снегу, указывающих на присутствие людей и даже зверей, не было. Сергей поднялся по Чубкуджи уже очень далеко и почти обошел гору, но ничего указывающего на захоронение не нашел. Смеркалось, и надо было вставать на ночлег. Он присмотрел подходящее место и принялся готовить стоянку в расчете, что завтра с утра продолжит поиски. Гора хорошо защищала от ледовитых ветров, и Сергею показалось, что стало теплее, но вот с дровами было хуже – все сушины с корнями были разбросаны по берегам Оленькá. Пришлось валить сухие стволы прибрежного леса и таскать к стоянке, так что обихаживать место он вынужден был уже в полной темноте, вымотанный переходом и работой. Сергей наскоро покормил Бутца олениной, перекусил всухомятку сам и свалился спать.
Разбудил его страшный грохот, происхождение которого, скинув телогрейку с головы и усевшись на пеньке, Сергей никак не мог понять, оглядываясь по сторонам и держа наготове карабин. Грохот повторился, и в то же мгновение все окрестности осветила молния и хлынул сильнейший дождь с крупным градом. Сергей соскочил с места и стал растягивать тент, служивший защитой от ветра, над собой и нартами. Он закрепил тент вязками на соседних деревьях, спасаясь от дождя, и стоял под ним в своих солдатских сапогах, не понимая, что происходит.
«Какой дождь может быть в конце ноября? Да еще и с грозой и молниями?» – думал он.
Вода, лившаяся с неба сплошным потоком, в считанные минуты затушила шипящий костер, отчего всполохи какого-то неземного света от молний стали еще ярче и фантастичнее. В очередной раз грянул гром – и дождь как по команде прекратился, лишь отдельные капли стучали по тенту, падая с верхушек деревьев.
Сергей выставил ладошку из-под тента, не веря своим ушам и глазам, – дождя не было. Он достал фонарик и посветил на костер. От больших головешек шел печальный пар. Наломав сухих веток из-под лиственниц и подколов поленьев потоньше, Сергей вновь разжег костер на том же месте, по-прежнему не понимая, как это возможно – дождь зимой?
Вдруг подул слабый ветер, и холод тяжелыми волнами накатил на стоянку. Редкие капли, стекающие с тента, превратились в сосульки, а мокрый снег под ногами моментально сделался льдом. Сергей подбросил дров в костер и положил на него два бревна, устраивая надью. Потом разжег рядом второй костер, проделав то же самое, и лег, измотавшись окончательно, между ними на пенку. Однако сон, одолевавший его во время работы, не шел. Сергей лежал и думал: зачем он здесь? Что он тут забыл? Для чего терпит все эти лишения и невзгоды? Неужели только затем, чтобы почтить своим посещением женщину, которую едва знал когда-то давно и которая его точно даже не вспомнила бы?
Пролежав с такими мыслями с час, он все-таки уснул и проснулся, когда рассвело. И только теперь разглядел, что стоянка его, устроенная впотьмах, расположилась на каменной террасе, выступающей над руслом Чубкуджи не меньше чем на метр, а в глубине, метрах в пятнадцати, высилась отвесная десятиметровая стена под природным козырьком. Сергей подошел к стене и увидел остатки росписи красной охрой, изображающие стоящих в профиль оленей, странных человечков в немыслимых головных уборах, каких-то неведомых животных и, вероятно, мамонтов с большими закругленными бивнями.
«Так это тот, кто делал эти рисунки, видел мамонтов, что ли?» – промелькнул в голове Сергея дурацкий вопрос. «Ничего себе заявочки!» – произнес он уже вслух и огляделся вокруг в полном изумлении, как будто только что пришел сюда. Вся территория – от стены до выступающей над речкой террасы – образовывала правильный круг, в центре которого росла скрученная в спираль старая лиственница. На ветвях ее были навязаны разноцветные тряпицы.
«Да это же святилище какое-то! – подумал Сергей. – Похоже, очень древнее. А настенные росписи – это и есть писаница. Вот это да! Как я это вчера не увидел? Тьфу ты! Да темно же было – вот и не увидел! Красота!»
И тут выглянуло солнце, преобразив все вокруг до неузнаваемости. Сергей аж заулыбался. Осмотрел еще раз все внимательно в новом свете и в хорошем расположении духа принялся готовить еду.
«Значит, это древнее капище, на котором камлают шаманы. Совершаются разные магические обряды, ритуалы и действа, выгоняющие злых духов. Интересно бы посмотреть, – думал Сергей, готовя пищу. – Видимо, это капище и описывала в своих тетрадях Мария Ноевна, называя его одним из древнейших в Якутии. Ничего себе заявочки! Значит, оно и правда существует по-настоящему? И меня, как назло, угораздило встать именно здесь! А может, мне сюда и надо? Может быть, арангас Крыловой где-то здесь, рядом? Надо будет поесть и обойти окрестности».
Он так и сделал. Позавтракал, достал из рюкзака старые женские часики Марии Ноевны, оставил нарты и скарб под охраной Бутца, надел свои самодельные лыжи, закинул карабин за спину, взял шест и двинулся к руслу реки Чубкуджи. Идти было трудно – лыжи скользили по ледяной корке, оставшейся после ночного необъяснимого дождя с громом и молниями. Сергей осторожно спустился на лед реки и, не зная, куда идти, двинулся обратным путем, внимательно осматривая правый берег в редколесье. Где-то через полкилометра ночная наледь неожиданно кончилась, и Сергей с удивлением ступил на мягкий снег. Он рассеянно огляделся и направился по кромке наледи в гору. На берегу снега было больше, и идти стало тяжелее. Редколесье перешло в густой плотный лес, не характерный для северных широт, и идти приходилось согнувшись в три погибели. Он по-прежнему двигался по кромке наледи и, кажется, вышел на тропу – скорее всего, звериную (уж слишком сильно приходилось наклоняться). Ледяная кромка поднималась все выше на гору Кысыл-Хая, и Сергей, сильно взмокший, уселся прямо в снег отдохнуть, тяжело дыша.
Вид с высоты был потрясающе красивый. Вдалеке было видно широкое русло Оленькá, обрамленное живописными скалами, напоминающими древние замки, а под ногами гору огибало русло речки Чубкуджи. И вдруг Сергея как током ударило, и он даже привстал. Он увидел внизу под собой абсолютно правильный круг ледяной корки после ночного дождя. Круг был настолько ровным, будто кто-то обвел его циркулем. А в самом центре его было какое-то сооружение на столбах, будто маленький домик или лабаз с покатой ломаной крышей. Наледь на снегу сверкала, переливаясь на солнце, и казалось, что этот круг золотой или стеклянный. Сердце Сергея сильно забилось, и он понял, что нашел захоронение Крыловой; правда, он представлял его совсем по-другому. Ему казалось, что это воздушное захоронение – арангас – должно было быть, как в сказке о спящей красавице, закреплено на четырех гранитных столбах цепями, на которых висит хрустальный гроб, а в нем возлежит спящая красавица-царица. Но оказалось все скромней и прозаичней, если не считать окружающие виды.
Он медленно, с большой осторожностью спустился в центр круга к домику на курьих ножках. «Ножками»-сваями служили спиленные наполовину толстые лиственницы. К ним были прибиты поперечины, а на них был уложен настил. На настиле стоял гроб, выдолбленный из цельного толстенного ствола лиственницы, закрытый то ли корой, то ли тонкими досками из листвянки. Над гробом была сооружена низкая ломаная крыша из молодого кругляка, с выложенным поверх дерном. Сергей молча постоял перед арангасом, достал из кармана старые часики на кожаном потертом ремешке, принадлежавшие Марии Ноевне (он это точно помнил), и положил их под крышу, на настил перед выдолбленным гробом. На арангасе не было никакой таблички с надписями о годах жизни усопшего, но Сергей отчего-то был уверен, что это захоронение именно Крыловой. Он еще некоторое время постоял у арангаса, о чем-то думая, а потом решил обойти его, осмотреться. С восточной стороны, где, должно быть, покоилась голова, оказался высокий обрыв, а под ним, на террасе, – стоянка Сергея, разбитая вчера, с нартами под тентом и бегающим, одиноко задрав морду вверх, Бутцем. Должно быть, он почуял хо