Сафрон открыл перед ней переднюю дверь, она уселась. Он обошел машину, вспомнив старую шутку: «Если мужчина открывает перед женой дверь, значит, или жена новая, или машина». Сел за руль, развернулся в неположенном месте, и они помчались в «Метрополь». Припарковались перед входом в ресторан в Театральном проезде и вышли. Швейцар любезно открыл перед ними дверь, подбежал метрдотель, любезно поздоровался и повел их в зал к зарезервированному (для кого-то) столику. Прибежали официанты и начали суетиться вокруг. Нисколько не обращая внимания на челядь (имеются в виду швейцар, метрдотель, официанты), Светлана вдруг произнесла:
– А каково ваше отношение, Сафрон, к сюрреалистам?
– Ну, сюрреализм – широкое понятие и, начиная с Босха, да и до него, неоднородно и неоднозначно. Невозможно представить, что кто-то бы назвал пещерных художников каменного века сюрреалистами, хотя они таковыми и были, – сказал Сафрон.
– А конкретней, пожалуйста. Не нравятся мне эти обтекаемые ответы, полуформулировки, полуопределения, – спокойно сказала Светлана, уверенно глядя на Сафрона.
И он в очередной раз изумился этой властной женщине. Она ведь не командовала, но какая-то власть, какая-то сила рвалась из нее наружу. То ли это власть ее духа, силы воли, то ли характера, то ли красоты, а может, ума или природы? Сафрон не мог этого понять, и ему было безумно интересно с ней. Все сильнее она ему нравилась, и все сильнее она им овладевала, он это чувствовал и не противился – это была необъяснимая власть женского начала природы, принуждение к продолжению жизни.
– Сафрон, вы еще здесь, а то я начинаю уже волноваться – кто за все это будет платить? – услышал он голос Светланы.
– Да здесь я, Светлана, здесь. Кто же может самостоятельно уйти от вас без разрешения. Сюрреализм – или так называемый сверхреализм – это всего лишь поиск новых форм в живописи, поиск нового воздействия на людей, поиск нового эмоционального восприятия действительности, приглашение в мир духовности. Ведь появляющиеся вновь изображения на обоях – это тоже сюр, ведь их нет, а может, они есть. Сюрреализм и правда неоднороден, есть в нем и откровенный популизм, как у Сальвадора Дали, тем не менее, любимого многими. Есть в нем и откровенные пройдохи, так сказать, аферисты от живописи, жаждущие денег, славы и сомнительного бессмертия. Но есть и поистине гениальные авторы, апостолы нового, как Пабло Пикассо, или вот автор мозаики на фасаде этого здания – Михаил Врубель. Тоже ведь сюрреалист.
Сафрон замолчал. Посмотрел растерянно на Светлану, на стол, улыбнулся и продолжил: «Но мы, кажется, увлеклись и далеко забрались по „Лестнице в небо“, давайте спустимся с облаков на грешную Землю и выпьем шампанского за знакомство». Он поднял бокал, и они выпили, чокнувшись, холодного шампанского брют. Потом принялись за еду, рассказывая друг другу, что кому нравится и чего бы хотелось попробовать. Заиграл оркестр, исполняя только-только ставшую популярной песню из репертуара группы Bad boys blue.
– Ой, как мне нравится эта песня, Сафрон, пойдемте танцевать! – весело произнесла Светлана.
– Это песня из репертуара германской группы «Бэд Бойс Блю», работающей в стиле евродэнс, – прокомментировал Сафрон.
– Плохие мальчики, голубые? – буквально перевела Светлана.
– Ну, вообще-то более точный перевод – «Плохие мальчики в синем». Да неважно, идемте танцевать, – весело ответил Сафрон, и они устремились на танцпол.
Светлана танцевала настолько чувственно и страстно, что танцевавшие поблизости люди стали сторониться ее. А Сафрон любовался такой ее свободой, невероятно красивыми формами и полной самоотдачей в танце. Когда песня закончилась, она наклонилась к Сафрону и прошептала: «Я еще хочу…» Он подозвал офицанта. Что-то сказал ему, и все последующие отделения музыканты исполняли песни из репертуара «Бэд Бойз Блю», правда, изредка разбавляя их произведениями группы «Модерн Токинг», типа – может, прокатит? Прокатило – у нас народ терпеливый. Ближе к концу вечера Светлана, отпив шампанского, вдруг неожиданно спросила: «А где я буду спать сегодня?» Сафрон, немного смутившись, предложил: «Если совсем негде, можно у меня. Жилплощадь позволяет».
– Нет, я хочу у себя и чтобы ты ко мне пришел ночью, пел серенады под окном с маленьким оркестриком. Скребся в двери, умоляя впустить, – заявила Светлана.
– Как долго я должен скрестись? – весело спросил Сафрон.
– Минуты две, пожалуй, – тоже весело ответила Светлана.
– Хорошо, осталось только найти квартиру с балконом, и все в порядке, – проговорил Сафрон.
– А что ее искать – ресторан ведь в отеле, – беззаботно парировала она.
– Хорошо, я отлучусь ненадолго, а вы потанцуйте, Светлана. Смотрите, сколько шампанского на нашем столе, все от поклонников ваших, – проговорил Сафрон, встал и ушел куда-то.
Насчет шампанского от поклонников он не пошутил. Им и правда заслали с других столов бутылок пять шампанского, на что Сафрон распорядился, чтобы официант заслал обратно каждому по пять – ответа от поклонников не последовало. Минут через десять Сафрон вернулся и сказал, что ничего не получится, гостиница режимная. Нужен иногородний, лучше иностранный паспорт, без паспорта никак.
– Если дело только в паспорте, то какие проблемы, – Светлана достала из сумочки паспорт и протянула Сафрону.
Сафрон невозмутимо взял его и снова ушел куда-то. Когда Сафрон вернулся, вокруг Светланы и их столика вились какие-то «нестареющие юноши, жаждущие секса» кавказской национальности. Сафрон протянул Светлане ключ от номера и карточку проживающего в отеле «Метрополь». Подозвал официанта, рассчитался, и они отправились к выходу под завистливые взгляды «жаждущих». Подойдя ко входу в гостиницу, Светлана весело произнесла:
– Скоблись в номер где-то через полчаса.
– Но мне еще за оркестром надо заехать, боюсь, за полчаса не обернусь, – отозвался Сафрон.
– Песен на сегодня достаточно, обойдемся без серенад, – опять отклонившись от Сафрона и как бы оценивая его, произнесла Светлана и ушла внутрь.
Опетов решил прогуляться перед Большим, на ходу думая: «Как же порой не соответствует внешний вид имиджу и фамилии».
«Светлана Ивановна Коровушкина, город Киев, улица Ленина, дом 17, квартира 61, – вспомнил он данные паспорта Светланы. – Правда, говор выдает в ней ридну Украину».
Через 35 минут он стоял у дверей номера на третьем этаже, волнуясь в предчувствии.
Дверь отворилась сразу, как только он постучал. Светлана стояла в проеме с полотенцем в руках, в платье, но без туфлей, и это делало ее не такой властной, а немного беззащитной. На густых волосах ее были видны мелкие капельки от душа, как бисер поблескивающие в полумраке.
– Пришел, а я вот только из душа, успела лишь платье накинуть. И, будто прочитав его мысли, добавила: – Не во что переодеться. Махровые халаты мне не нравятся, люблю тонкие, шелковые, а их тут нет.
Она взяла его за руку, провела в номер, другой рукой прикрыла дверь и обняла за шею. Он положил свои руки ей на талию и почувствовал, что она и правда без белья. Прижал ее к себе, и она застонала. Что-то сильное вдруг подняло их, закружило в неистовом круговороте и понесло. Стены вокруг будто рухнули, исчезли, растворились. Была только она, Светлана, запах ее тела, ее губы, ее грудь. Это был тот самый сюрреализм, о котором они недавно говорили в ресторане. Это было настолько нереально и одновременно божественно. Ее волосы, ее бедра, ее талия, ее живот, ее ноги… Сафрон не понимал, что происходит. Такого он не испытывал, не ощущал и даже представить не мог, что такое возможно. Вокруг мелькали какие-то предметы, сверкали разноцветные огни, звучала неизвестно откуда до боли знакомая музыка, над ними громыхали трамваи, в окна залетали диковинные птицы в ярком огненном оперении, на них обрушивались горячие водопады, их катали на себе огромные рыбы с гладкой атласной кожей. Они неслись в свободном падении в пропасть и взмывали вверх перед самой землей, перед самой гибелью. Весь их номер, все их пространство заполнилось ароматом неизвестных цветов и душистых трав. Порыв ветра невероятной силы, как ураган, понес их по вселенной и… И вдруг выбросил на кровать обнаженными, изможденными, опустошенными, но невероятно счастливыми.
Такой волшебной ночи у Сафрона не было еще никогда. Она пролетела как одно мгновение. Они не спали ни секунды. Опустошили весь мини-бар, купались в джакузи, танцевали и мокрыми бросались обратно в кровать. А когда им позвонили с ресепшена и спросили: «Вы будете продлевать номер?», Сафрон с удивлением обнаружил, глянув на часы, что времени уже 11:30 дня. Он ответил, что нет, и те полчаса, что им остались, они провели опять в кровати. Уже собираясь уходить из номера, Сафрон подошел к окну и увидел свой Большой театр, и что-то далекое тронуло его, задело, легко ранило, и печаль по ушедшему скользнула по его лицу.
– Ты знаешь, Света, я еще ни разу не видел Большой в таком ракурсе, он великолепен, – произнес Сафрон.
– Да он и внутри ничего. А ты бывал внутри-то? – ответила и одновременно спросила Светлана.
– Да, по долгу службы, когда-то очень-очень давно, – проговорил Сафрон, и они покинули номер.
Спустились на ресепшен, он рассчитался за номер. Деньги для расчета ему привезли накануне, когда он гулял по скверику перед театром. Он всегда имел при себе немалые суммы на все случаи жизни. Но такой суммы, что ему объявили вчера за номер, у него, естественно, не было с собой: 500 долларов за сутки плюс пятихатка (500 рублей) устроителям. Учитывая, что тогда доллар стоил 6 рублей, математика проста: итого три с половиной тысячи. Они уселись в машину и поехали завтракать в ресторан «Седьмое небо» на Останкинской телебашне. Кухня там была так себе, но вид потрясающй. Позавтракали, любуясь с высоты птичьего полета Москвой, благо погода была ясная. Сафрон что-то рассказывал, а Светлана, задумчивая, но только посвежевшая после бессонной ночи, вдруг произнесла:
– А я же должна быть в Киеве еще вчера. Я ведь прилетела на один день выставку посмотреть, и в 23:10 должна была улететь из Внуково обратно.