Опера показалась Ивану не очень, он любил другое пение. А вот как пел Сафрон Евдокимович, ему невероятно понравилось! Реакция же Оксаны была совершенно неожиданна для Ивана. Она просидела весь спектакль, не шелохнувшись, не произнеся ни слова, ни на секунду не отрываясь от происходящего. Она пребывала в оцепенении, вцепившись руками в мягкие поручни кресла, не аплодируя и нисколько не обращая внимания на аплодируюших вокруг. После спектакля решили прогуляться до «Детского мира» на Лубянской площади. Проходя мимо «Метрополя», Иван увлеченно рассказывал о художниках – друзьях богача Саввы Мамонтова, которые помогали оформлять этот архитектурный памятник. Про великолепное декоративное панно «Клеопатра» Александра Головина. Ну и, конечно, показал на фасаде гостиницы мозаичное майоликовое панно «Принцесса Греза» Михаила Врубеля. Рассказал, что панно это изготовлено в Абрамцевских керамических мастерских. А художник Врубель, автор этого действительно нетленного шедевра, к концу жизни был немного психически нездоров от нервного напряжения. На что Оксана неожиданно произнесла: «Все вы, художники, психически нездоровы – одними выдумками живете. И Сафрон твой тоже! Как это нормальный мужик будет оперным певцом? Не по понятиям это!»
И громко засмеялась. И Брагин весело захохотал от такой веселой шутки. Они дошли до «Детского мира» и направились назад. Прошли мимо Большого театра, ярко освещенного прожекторами, и свернули на Горького прогуляться. Прогулялись до Главпочтамта, посмотрели на часы и повернули обратно. Их главной целью сегодня была Красная площадь и новогодний бой курантов! И весь народ, праздничный, нарядный, валил туда же огромной, шумной, веселой толпой.
Площадь до предела была забита людьми, но всем хватало места. И вдруг неожиданно как по волшебству пошел снег. Густые пушистые хлопья осыпали радостных людей, ожидающих чуда. И тут это чудо случилось! Куранты пробили двенадцать раз, и мир наполнился всеобщим ликованием, радостью, добром! Оксана, будто в испуге, прижалась к Ивану. Он посмотрел на нее и замер. Она плакала. На ее большие красивые мокрые ресницы падали снежинки, а из-под ресниц катились слезы. И это были слезы счастья! Иван обнял девушку и нежно поцеловал.
– С Новым годом, Оксана! С новым счастьем! – произнес он, сам едва сдерживая слезы радости.
Они кое-как пробрались по площади к храму Василия Блаженного и направились через мост домой. Дома весело накрыли стол, достали шампанское из холодильника, и Брагин произнес загадочно: «А сейчас последний штрих». Он куда-то удалился, но быстро вернулся с канделябром с зажженными свечами в одной руке и флакончиком духов «Нина Риччи» в другой.
– С праздником, Оксана. Я от всего сердца желаю тебе счастья! – произнес он и протянул ей белый футлярчик с духами.
Оксана так обрадовалась подарку, что тут же стала освобождать футляр от целлофана, но неожиданно остановилась и, положив его на стол, произнесла:
– А я вот ничего тебе не купила, не подарила.
– Да это не беда, Оксана, ты ведь сама подарок для меня!
– Ага, подарок – десять палок! – ответила она и уселась за стол.
– Да не расстраивайся ты так, все нормально! – произнес, улыбаясь, Брагин и откупорил шампанское.
Всю неделю до Рождества Иван водил Оксану на разные культурные мероприятия. И в цирк на Цветном бульваре к Никулину. И на концерты разные. И даже на главную елку страны в Кремлевском дворце съездов. А седьмого января, в Рождество, пришел в гости Сафрон с очень симпатичной девушкой Евгенией. Девушка была прекрасна. В легкой норковой шубке, в красивых, высоких лакированных сапогах на высоком каблуке и в элегантном головном уборе. Они разделись в прихожей и прошли в зал. Брагин заметил, что Оксана как-то смутилась, увидев Евгению. А когда гости прошли в зал, быстро убрала свои сапоги на манке за шторку.
Сафрон подарил Ивану набор кистей и пластинку Чеслава Немана, а Оксане красивую коробочку, поздравив с Рождеством. Оксана открыла коробочку, достала из нее тонкую цепочку с прелестной подвеской и произнесла негромко: «Золотая, что ли? Вот спасибо-то за такой дорогой подарок. Я о таком даже и не мечтала!»
Женя подошла к ней и дружелюбно произнесла: «А давайте примерим, Оксана, это же просто». Помогла надеть украшение Оксане и весело добавила: «Вам очень идет. И духи у вас замечательные, Оксана». Девушки переглянулись и засмеялись.
– Сафрон Евдокимович, а у нас тоже есть подарок для вас, – проговорил Иван и бросился к столу.
Взял бережно канделябр для свечей в виде женской фигуры и протянул Сафрону со словами: «Это Вам, Сафрон Евдокимович, от нас с Оксаной. С Рождеством!»
Сафрон взял в руки подсвечник и радостно произнес: «Спасибо, Ваня, Огромное спасибо! Я ведь его сразу заприметил на вашем столе. Это каслинское литье середины девятнадцатого века. Прекрасная, драгоценная вещь! Великолепная четкость силуэта. Предположительно, знаменитого автора Торокина. Ваня, где же тебе удалось раздобыть такой раритет? Я уже не спрашиваю, сколько это стоит. Знаю, что очень дорого. Спасибо Ваня, от души спасибо!»
Сафрон закончил внимательно рассматривать подарок. Подошла Оксана и спросила:
– Литье? Чугунное, что ли?
– Да, Оксаночка, чугунное, – ответил Сафрон.
– Чугунное плохо обрабатываетя. Колется сильно и резак тупит, – произнесла она и пошла накрывать стол. А Иван подошел к Евгении и сказал: «Вы нас извините, Евгения. Мы не знали, что Сафрон Евдокимович будет не один. Поэтому подарок с меня позже».
– Вы знаете, Иван, для меня большой подарок познакомиться с вами лично. Я просто обожаю ваши работы, – ответила с очаровательной улыбкой Евгения. – И зовите меня просто Женя. Это не так официально и легче.
– Хорошо, Женя. Тогда можно, я напишу ваш портрет? Вы не думайте, я смогу. Я ведь не только по сказкам да былинам могу писать, но живых людей тоже. Особенно таких красивых, – проговорил Иван и куда-то ушел. Через несколько минут он принес из загашника картину «У Солохи», которую Оксана еще не видела. Евгения ахнула и с восторгом произнесла: «Какая изумительная работа! Потрясающе сильная, выразительная, живая. Это же надо, одно лицо!»
И она посмотрела на Оксану. Та вытерла руки о полотенце и подошла к картине. Осмотрела, наклонив в сторону голову, и произнесла: «Не-а, не похожа. Я другая. И платья у меня нет такого. Выдумки все это и несерьезно!»
Сафрон оторвал взгляд от канделябра и внимательно посмотрел на Оксану, потом на ее портрет в виде Солохи и произнес: «А я думаю, очень точно выражено и ваше внешнее сходство, Оксана, и ваше внутреннее. Прекрасная работа».
– Ну, коль прекрасная, прошу к столу, гостюшки дорогие, – произнесла Оксана.
Все уселись за стол и весело отметили Рождество Христово, договорились, что Иван созвонится с Сафроном насчет портрета Жени.
Когда гости ушли, и Оксана с Брагиным убирали со стола, она вдруг произнесла:
– Портрет ты ее рисовать не будешь!
– Почему это? – спросил удивленный Иван.
– Втюришься еще. Знаю я этаких смазливых. И не только поэтому не будешь! – ответила Оксана и направилась в душ.
А Иван радостно налил себе «старочки», «прихлопнул» ее и произнес: – Раз ревнует, значит – любит!
Вскоре встретили и старый Новый год. Брагин с азартом и аппетитом принялся за работу. Но, как ни странно, ничего у него не выходило. Он пытался сосредоточиться, но ничего не получалось. Он бросился перечитывать Гоголя. Перечитал, снова попробовал писать – опять ничего. Пришел февраль – все по-прежнему. Иван не находил себе места, не понимая, что происходит. Он замкнулся в себе и с Оксаной почти не разговаривал. Она тогда сильно увлеклась хозяйством. Где-то купила на вырученные за сапоги деньги длинные шторы на витринные окна и половики на пол. А когда они вешали эти шторы, и Брагин спросил ее, зачем они нужны, только свет заслоняют, ответила: «Шторы в своем дому нужны, чтобы снаружи люди не видели, как маются семейные без любви-то».
Он удивился ответу, но ничего не сказал. Потом Оксана как-то спросила Ивана:
– Москвич, а почему у тебя нет телевизора?
– А на кой он нужен? Одна болтовня там, только от работы отвлекает, – ответил Иван равнодушно.
– Скучно мне у тебя, москвич, тошно. На заводе и то веселее было у станка ручки крутить, железяки точить. От работы его телевизор отвлекает, какая у тебя работа-то? Выдумки одни все это, несерьезность одна. А вот я скоро на настоящую работу пойду, если ты мне прописку сделаешь. Продавщицей пойду в магазин, – так же равнодушно произнесла Оксана.
– Как продавщицей? Ты же не умеешь? – спросил Иван.
– Сказали, что научут дефицитом торговать и деньгу большую зашибать научут. Ты только прописку сделай мне, Ваня, без прописки-то нельзя на работу, – ответила Оксана.
– Так я здесь тоже без прописки живу. Я в командировке числюсь, – растерянно ответил Брагин.
– А как же мне прописаться? – спросила с ухмылкой Оксана.
– Не знаю, – тихо ответил Иван.
– Ниче ты не знаешь. А я знаю, – уверенно произнесла Оксана, встала, оделась и куда-то ушла.
Пришла поздно и навеселе. Утром соскочила ни свет ни заря, накрасилась и опять убежала куда-то. Иван пометался по мастерской, не зная, что ему делать, и решил позвонить Сафрону.
– Привет, Ваня, что-то ты рано сегодня? – спросил его Сафрон.
– Извините, если разбудил, Сафрон Ефдокимович. Вы не знаете, где можно купить телевизор цветной? – оттараторил Иван в волнении.
Он решил как-то загладить вину перед Оксаной, хоть вины вроде и не было, и купить ей телевизор.
– Да, дело серьезное. Тебе какой, Ваня, нужен телевизор? Отечественный или импортный? – вежливо поинтересовался Сафрон.
– Лучше импортный, Сафрон Евдокимович, – ответил Брагин.
– Тогда только в комиссионном, где аппаратурой торгуют. На Садово-Кудринской. Метро «Белорусская», за Крылатовской больницей. Там ценитель твоего таланта заведующим работает. Дмитрий Аркадьевич Шурупчик. Ему и позвони часов в одиннадцать, Ваня. Записывай телефон, – Сафрон продиктовал телефон Шурупчика Ивану и положил трубку.