Брагин кое-как дождался одиннадцати часов и позвонил.
– Алло, говорите, вас слушают, – ответил ему приятный мужской голос.
– Мне бы с Дмитрием Аркадьевичем поговорить, – произнес Иван.
– Я вас внимательно слушаю. Кто это?
– Это Иван Кошурников-Брагин, художник, вы у меня картину купили, помните? – проговорил, почему-то волнуясь, Брагин.
Наступила длинная пауза. Потом голос, отчего-то ставший хриплым, произнес:
– Вы это зачем? У меня люди! У меня комиссия. У меня совещание, собрание. Меня вообще нет в кабинете. И не смейте мне больше звонить! – почти прокричал Шурупчик и бросил трубку.
Растерянный, Иван позвонил Сафрону и передал ему разговор. Сафрон посмеялся немного и сказал, что Шурупчика, наверное, обэхээсэсники прикручивают, вот он и нервный такой.
– Не судьба тебе, Ваня, телевизор импортный купить у него. Но я тебя успокою, Ваня, есть другие. Поедешь на Неглинку часам к двум, там фарцовщики крутятся между ЦУМом и музыкальным магазином, где ты свой костюм джинсовый брал. Найдешь там Сашку, маленький такой, юркий парень, про такого говорят в народе – шустрик. Ты его сразу узнаешь. Скажешь, что от меня, он все устроит, будь спокоен.
В два часа Иван был на Неглинной улице и высматривал по описанию Сафрона Евдокимовича Сашку. Минут через десять тот и правда появился. Низенького роста, очень модно разодетый и невероятно веселый. Брагин подошел к нему, представился, а когда сказал, что он от Сафрона Евдокимовича, Сашка расплылся в такой выразительной улыбке, что Иван и сам невольно засмеялся. Быстро рассказал ему суть проблемы, и Сашка тут же решил ее, сказав, что есть «Сони-222».
– Новье, муха не сидела! Для всех он будет весить три тонны, а для тебя, так как ты – от Сафы, две с болтом. Две с половиной тысячи, стало быть, с доставкой на дом.
Брагин написал Сашке адрес на клочке бумаги и сказал, что будет ждать. Тот ответил весело, что в 20:00 припрется и не один, а с телевизором. В 20:00 пришла Оксана. Разделась, уселась за стол и позвала Ивана. Он уселся напротив, и в это время кто-то забарабанил в дверь. Брагин пошел открывать. На пороге стоял взмыленный Сашка с огромной коробкой в руках.
– Не знал, что так высоко тащить надо. Трешка за этаж, хозяин! – задорно оповестил Ивана Сашка. – Не ссы, шутка, Ваня, шутка! Для друзей Сафрона хоть на десятый бесплатно, но только в лифте. Куда несем?
– В залу, – ответил Брагин и ухватился за край короба помогать. Занесли телевизор в зал и водрузили короб на стол перед Оксаной.
– Это тебе, Оксана, чтоб не скучно было, – тихо проговорил Иван.
– Ничего себе подарочек! – прокричал Сашка, – я бы за такой год плясал на этом столе. Счастливые вы, женщины, мужчины ради вас и звезды с неба, и луну сопрут! Только скажите.
Он быстро вскрыл фирменную упаковку, и на столе оказался новенький, великолепный японский телевизор «Сони-222» – несбыточная мечта всех советских людей!
– Розетка вот здесь, – проговорил радостно Брагин.
– А антенна? – спросил Саша.
– А антенны нет, – ответил Иван.
– А как же ты жил без антенны? – удивленно спросил Сашка и, сев на стул, добавил: – Вот незадача. Без антенны он не будет показывать.
– Будет, – вдруг неожиданно для всех произнесла Оксана красивым голосом.
Она поднялась и ушла, а через минуту вернулась с мотком медной проволоки, на которую они с Иваном недавно вешали шторы. Размотала провод. Закинула длинный конец на шкаф. Потом взяла кухонный нож со стола, зачистила другой конец и воткнула его куда-то с задней стороны в телевизор.
– Включай, весельчак, – проговорила Оксана.
Сашка недоверчиво посмотрел на девушку и произнес:
– Что-то я сомневаюсь, колдунья, что он зафурыкает.
– А ты не сомневайся, весельчак. У нас в общаге в Харькове все телевизоры с такими антеннами показывают и неплохо, – с ухмылкой проговорила Оксана и уселась за стол.
Веселый Сашка нажел кнопочку и…
И телевизор заработал.
– Круто, – произнес Сашка, чего-то еще покрутил и продолжил: – Круто, но все-таки вызовите антенщика, будет совсем круто показывать. Обмоем ваш ящик попожжай, меня еще три клиента ждут! Давай, Ваня, разбашляемся.
Иван принес деньги и положил на стол. Сашка пересчитал их и положил в карман. Потом огляделся и проговорил: «Да ты, Иван, художник, я смотрю! Вот же друзья у Сафы толковые. Все поют и пляшут, рисуют, лепят и ювелирку двигают. До свиданья, голубки, воркуйте мирно, как-нибудь залечу на огонек, если пустите».
И направился к выходу. Иван проводил Сашку и вернулся к Оксане. Она увлеченно смотрела программу «А ну-ка, парни». Брагин уселся рядом на стул. Оксана поднялась, выключила телевизор и сказала: «А я ведь ухожу от тебя, москвич. Вот вещи пришла забрать». И направилась в спальню. Ивана будто кувалдой огрели по голове. Он сидел и тупо смотрел на экран выключенного телевизора. Оксана вынесла свой большой чемодан и, не выпуская его из рук, произнесла: «Не поминай лихом, москвич! Вся любовь и титьки – на бок!»
Вышла. Дверь хлопнула, и Иван остался один. Он еще посидел с полчаса, потом поднялся, оделся и тоже вышел на улицу. Пришел в магазин-гастроном, купил ящик перцовки и потащил его в мастерскую. Удивленные мужики, сидевшие за доминошным столом, примолкли. Брагин, не здороваясь, пронес ящик мимо них, и кто-то из мужиков сказал: «Наш-то гулять наладился. Да без нас ныне. С молодухой своей красивой на пару гулять, знать, будут. Эх!»
Брагин заволок ящик наверх, достал бутылку, открыл ее зубами и налил полный стакан. Не садясь, выпил его до дна и медленно присел. Посидел немного, поднялся и подошел к окну. Посмотрел на церковь освещенную, на окна соседних домов и оборвал на хрен недавно повешенные шторы. Вернулся к столу. Налил еще стакан, выпил его, сел на стул, опустил голову на руки и заревел, беззвучно дрожа всем телом и сжав зубы.
Глава 17. Искуситель
Через неделю, почувствовав что-то неладное после безуспешных звонков, Сафрон приехал к Брагину. Поднялся, вошел в незапертую дверь и ужаснулся. Иван лежал посредине мастерской на оборванных шторах, в своем джинсовом, измазанном краской и грязью костюме, в одном сапоге. Стол был завален грязной посудой, окурками, какой-то гадостью, осколками стекла, а поверх всех этих нечистот лежал второй сапог Ивана. За столом на полу валялся раскуроченный японский телевизор «Сони-222» с разбитым экраном. Сафрон обвел взглядом мастерскую, грустно произнес: «На полу лежали люди и шкуры» и стал прибираться. Развесил картины. Собрал в мешок бутылки. Очистил стол от мусора. Вынес в прихожую разбитый телевизор. Подмел везде, уселся за стол и стал перечитывать найденный среди грязи журнал «Огонек». Иван зашевелился и уселся на полу, с взъерошенными волосами и выпученными глазами. На него страшно было смотреть. Его волосы и небритое, изможденное лицо были измазаны зеленой краской. Ничего не понимающие глаза смотрели куда-то мимо Сафрона. Он сидел на полу, раскачивался и мычал. Сафрон закрыл журнал и сказал: «Ну, что ж, Ваня… Я смотрю – ты занят сегодня? Позвони, когда освободишься».
Встал и пошел на выход. Иван пополз было за ним, потом развернулся и пополз в туалет, включил душ и прямо в одежде залез под воду. Стянул с себя мокрую одежду и, не вытираясь, направился, шатаясь, в спальню. Упал на кровать и затих. На крыше, топоча, ворковали голуби. «Надо птиц покормить, – подумал Иван, – давно уж не кормил. Куплю каравай и покрошу, но попозже».
Отлежавшись сутки, он отстирал свой костюм и пошел в магазин-гастроном. Купил каравай хлеба и чего-то к чаю. Вернулся в мастерскую, положил авоську на стол и начал писать. Работа отвлекла, а потом поглотила все его существо. Он рисовал сутками напролет, забыв о времени, о еде. Забыв о себе. Забыв обо всем! И к весне Иван Кошурников закончил цикл картин по рассказам Николая Васильевича Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки». Не останавливаясь, принялся за новый цикл – «Зачарованный странник». По мотивам его любимого писателя Николая Семеновича Лескова.
К холодам он закончил и его. В самом конце декабря, перед Новым годом, приехал с гастролей Сафрон, позвонил и наведался к Ивану. Внимательно осмотрел картины из «Зачарованного странника» – предыдущие он уже видел летом и очень высоко оценил их.
– Ваня, а ведь ты растешь, – проговорил он тихо Брагину. – Я никак не могу объяснить себе, почему ОН именно тебе преподнес такой великий дар? Но раз уж преподнес, значит, знает, кому доверил.
Они уселись за стол пить чай, и Сафрон рассказал, что договорился с властями, с Союзом художников и с другим начальством о новой персональной выставке Ивана на февраль. Да не где-нибудь в Кузьминках, а в самом ЦДХ – Центральном доме художников на Крымском Валу. Брагин поблагодарил Сафрона и впервые за долгое время улыбнулся.
– На выставке, возможно, произойдет еще очень важное событие для тебя, но об этом рано пока. А ты знаешь, Ваня, я ведь в Париже был, виделся там с Высоцким. Был у него на выступлении и дома, – произнес неожиданно Сафрон, видимо, желая оживить разговор.
Иван присел на стул и с интересом спросил:
– И как он, Владимир Семенович?
– Он дичайше востребован, жестко занят, много пишет и передает тебе привет, Ваня! – весело ответил Сафрон.
– Не может быть! – воскликнул Брагин.
– Может, Ваня, может! И не только устный привет, а и письменный, – проговорил Сафрон, взял со стула свой саквояж, поставил на стол и открыл. Он извлек из него две пластинки-гиганты и протянул Ивану.
– Это тебе, Ваня. Одна пластинка канадская, про запись которой я тебе рассказывал, а другая французская, пиратская копия которой на кассете у тебя имеется. Обе с автографом автора, – проговорил все так же весело Сафрон.
Брагин бережно взял протянутые ему пластинки, прочитал дарственные надписи и с силой принялся трясти руку Сафрону.
– Спасибо преогромное, Сафрон Евдокимович! А у меня сейчас ведь и проигрыватель имеется. Приобрел после того, как вы мне Чеслава Немана подарили! – радостно произнесл Иван.