Сафрон поднялся, высыпал из саквояжа краски на стол, какие-то кисти, посмотрел на блестящий чайник, напоминающий медицинские инструменты, и сказал: «Ваня, это тебе подарочки из-за бугра».
Иван еще раз поблагодарил его и проводил до дверей.
Сафрон ушел, а Иван вернулся к столу и включил проигрыватель. Прослушал внимательно все свои драгоценные пластинки Высоцкого от начала до конца несколько раз. Потом сложил эти пластинки в конверты, выключил проигрыватель, оделся и пошел в храм, стоявший напротив его витринных окон. С отцом-настоятелем храма Нилом он был уже давно знаком, и они с ним и остальными служками украшали как могли храм для прихожан к Новому году, а главное – к Рождеству Христову! Украшали храм по ночам, между вечерней и утренней службой. Иван с удовольствием подновлял фрески на стенах, что-то подкрашивал, подмазывал, реставрировал по старинным рецептам, добытым где-то Сафроном. Отец Нил был ненамного старше Ивана, как и тот же Сафрон. Он был молчалив, с виду строг и неулыбчив. На деле же был очень добрым, сердечным человеком. Трудолюбивым и искренне верующим, без фанатизма. Они очень подружились с Иваном. Так, в трудах со служками да старушками, вместе и встретили Новый год. И пребывали в ожидании Рождества.
На душе Ивана было спокойно и тихо, но где-то в глубине шевелилась тоска. На Рождество заскочил Сафрон Евдокимович и подарил Ивану котенка, а Брагин подарил ему небольшую, но очень изящную малахитовую вазу работы уральских мастеров. Ваза Сафрону очень понравилась, а Ивану понравился котенок, который оказался кошечкой. Маленькая пушистая кошечка была какой-то редкой американской породы «Колор Пойнт», помесь персидской и сиамской. Иван назвал ее Дымкой. Надел свой поношенный плащ, посадил кошечку за пазуху и пошел в магазин-гастроном. По дороге показал свою кошечку мужикам за доминошным столом. Те похвалили. Показал ее и продавщице Тамаре, она тоже похвалила. Купил молока, колбасы, хлеба и вернулся домой. Покормил веселую Дымку свою, и на душе его стало тепло, тоска исчезла.
Февральская выставка прошла великолепно. Иван Брагин на ней вдруг, неожиданно для себя, узнал, что он знаменитый художник. Ему торжественно было присвоено почетное звание pаслуженного художника Российской Федерации. Это было то важное событие, о котором говорит Сафрон Евдокимович. Ивану предложили поступить в Суриковку – без экзаменов. Но он тактично отказался: мол, еще годик надо поготовиться. Отказался он по совету Сафрона, тот ему сказал: «Ваня, тебя туда еще преподавать позовут, успеешь хлебнуть тамошних завидок да интриг!» Привлекли Ивана Брагина и к общественной работе как молодого лауреата. Заседать в бесконечных жюри, участвовать во встречах с населением и т. д. Иан охотно согласился.
Удивленный Сафрон тут же порекомендовал ему вступить в партию: «Поезжай-ка ты, Ваня, домой, повидайся с родителями – давно ведь не видел? Возьми привезенный из Москвы подарочек и сходи там в райком партии Усольский. Они очень любят земляков, прославившихся в Москве. Гордость за таких они приписывают себе в заслуги. Объясни там секретарям, что, мол, созрел для вступления в члены КПСС, ну не в члены, а в кандидаты в члены».
– А мне это зачем? – спросил удивленный Брагин.
– Надо, Ваня, надо! – ответил Сафрон. – Ведь нам же надо, чтобы тебе когда-то в далеком будущем присвоили звание народного художника СССР? Надо. Ведь нам же надо, чтобы твои персональные выставки демонстрировали за рубежом? Надо. И есть еще много «надо», Ваня! А подготовкой кадров и расстановкой их на местах занимается у нас в стране Коммунистическая партия Советского Союза!
Иван и правда давно не был на родине. Поехал, погостил у родителей, навестил всех родных и близких. Потом пошел в райком партии, напоил там первого секретаря, второго и третьего. И тут же был принят кандидатом в члены КПСС, в партийную организацию по месту жительства. И карьерный рост был обеспечен Ивану. Кошечку его Дымку, пока он отсутствовал, кормила соседка Светка, дочь Марии Ивановны. Отношения Светки с Иваном возобновились, но не более того. По приезду Ивана приехал Сафрон с очередным клиентом. Клиент купил картину, и, довольный, удалился, а они уселись пить чай. Иван рассказал о поездке, о родных местах, они выпили, закусили и разошлись.
Глава 18. Пятый
За то время, как Иван волею судьбы оказался в Москве, произошло многое. Настолько многое, что коллеги по ремеслу не без зависти поговаривали, будто его курирует какой-то высокопоставленный партийный функционер из ЦК КПСС или даже из самого Политбюро. Будто бы тот чиновник – сторонник русской идеи, славянофил, поэтому он всех остальных задвигает, а Ивана Брагина толкает вперед. Сафрон нигде особо не светился, что помогает Ивану, про разговоры эти знал, но скромно помалкивал, наблюдая за происходящим и за переменами в художнике Иване Кошурникове.
Впрочем, перемены эти были сугубо внешними. Бородка и усики под Чеслава Немана сильно изменяли его внешность. Иван научился носить дорогие костюмы, привозимые тем же Сафроном, но его кожаный плащ по-прежнему висел в прихожей, а солдатские ботинки стояли под ним. Научился Брагин интересно и красиво говорить. Возмужал, стал галантным кавалером. Персональные выставки в ЦДХ на Крымском Валу стали для него обычным делом. Союз художников выделил-таки ему однокомнатную квартиру у метро «Профсоюная» в Черемушках. Где он и прописался, наконец, хотя жил по-прежнему в мастерской, в которой царствовала его любимая кошечка Дымка, превратившаяся за эти годы в роскошную, породистую, пушистую и умную кошку. Она нарожала таких же красивых котят, которых Иван раздавал всем желающим, а те, которые не раздавались, оставались в мастерской, и они целой ватагой гонялись за Иваном.
Его давно уже приняли в члены КПСС и загрузили общественными поручениями, а Иван их и не чурался. Но основным для него оставалась работа. Он все лето был в творческой командировке на северах, у пограничников, привез оттуда много эскизов в карандаше и задумал новый цикл картин – «От Кольского до Курил».
Позвонил Сафрон, поинтересовался, как съездил, и сказал, что заедет вечером. Иван разложил на видном месте диковинные вещи, привезенные из командировки. Деревянные поделки из карельской березы, агаты с Тимана, обломок бивня и большой зуб мамонта из Тикси. Удивительных размеров предмет из моржовой кости с Чукотки. Разные поделки из рогов лося и оленей. Ушную раковину кита с Камчатки. И еще много всякой интересной всячины. Накрыл шикарный стол дарами дальневосточных морей – икрица там, крабы, гребешки. Сходил за «старочкой» в магазин-гастроном и стал ждать.
Сафрон приехал не один. С ним в мастерскую вошла девушка настолько неожиданной, необычной красоты, что Брагин буквально потерял дар речи. Сафрон протянул руку и проговорил: «Ну, здравствуй, Ваня». Иван мотнул головой и проговорил: «Ага», продолжая смотреть лишь на гостью. Сафрон улыбнулся и произнес: «А это Василина, знакомьтесь».
Василина протянула легкую руку и сказала: «Здравствуйте, Иван Тимофеевич, я много о вас слышала от Сафрона Евдокимовича. Рада знакомству». Иван хрипло промычал типа того, что, мол, проходите, я сейчас, и ушел в ванную. Там умылся и, глядя на себя в зеркало, произнес: «Ничего себе, Василина-Властилина. Ай да Сафрон Евдокимович». Он вышел к гостям, извинившись, и пригласил их за стол. Стал увлеченно рассказывать о Севере, но рассказывал это будто только девушке. Стал угощать гостей камчатскими крабами и сахалинской икрой, но угощал будто только ее. Потом, оборвав себя на полуслове, тихо и рассеянно произнес: «Какое красивое и редкое имя – Василина… Это что – древнерусское имя?» И Сафрон опять с улыбкой ответил: «Да, Ваня, древнерусское, с византийским налетом». А Василина весело добавила: «Это имя попросила мне дать моя прабабка из Лондона, Катерина. Она приходила во сне к Мамашуле, когда меня рожала мама Даша».
Иван почему-то заволновался и проговорил: «Сафрон Евдокимович, я же не знал, что вы не один. У меня только „Старка“, а надо шампанское. Сейчас я сбегаю в лавку. Я мигом».
И Иван быстро поднялся, глядя только на девушку. Та посмотрела на Ивана, улыбнулась краешком губ и произнесла: «Не нужно, Иван Тимофеевич. Мне „Старочка“ ваша должна понравиться. Давайте попробуем». Иван сел, снова встал, распечатал бутылку, разлил по рюмкам и произнес: «Ну, за встречу». И только сейчас посмотрел на Сафрона.
Выпили, и неловкость прошла. Иван рассказал о поездке и показал привезенные артефакты с Севера, тактично умолчав о предмете из моржовой кости. Продемонстрировал многочисленные эскизы, которые Сафрон внимательно пересмотрел и сказал: «Ваня, а ведь это сейчас именно то, что и надо. Ты знаешь, я веду переговоры с министерством культуры о твоих выставках за рубежом. Поначалу, конечно, только страны социализма, а там, глядишь, и к буржуям поедем».
Сафрон с интересом наблюдал за реакцией Ивана и поведением Василины, которая была сегодня явно чем-то озадачена.
– Да, за рубежом интересно было бы побывать, посмотреть, как люди живут, – неестественно спокойно произнес Иван.
Потом посмотрел на Василину и спросил:
– А вы были за рубежом, Василина?
Она улыбнулась Ивану и ответила:
– Нет, не бывала. У меня только прабабка Катерина с зонтиком за границей была – и в Италии, и во Франции, и в Англии жила, да ее сестра Анна. Так Мамашуля говорит. А я не была за границей.
– Интересно, а где в Италии твоя прабабка Катерина жила, не знаешь, Василина? – неожиданно спросил Сафрон.
– Точно не знаю, Сафрон Евдокимович, кажется, в Неаполе, – ответила удивленная вопросом Василина.
– Интересно, очень интересно, – произнес задумчиво Сафрон. – А как фамилия твоей прабабушки, не скажешь?
– Баронесса фон Рассель, – ответила растерянно Василина, – но это секрет, я обещала Мамашуле не говорить никому, а она бабе Лизе, своей маме, обещала.
И Василина почему-то смутилась. Иван посмотрел на нее и весело спросил:
– А что, баронессы на самом деле были? Я думал, что они только в сказках существовали, а на самом деле, их и не было никогда.