– Хорошо, дорогая, если он вдруг объявится, немедленно звони мне. Я в мастерской Ивана, номер ты знаешь. А я буду тебе звонить и подумаю, как организовать поиски.
Он положил трубку и подумал: «А где же новые картины из цикла „От Карелии до Курил“? Ведь наверняка он запил, закончив работу над ними. Сафрон обошел зал и отправился в загашник. Открыл дверцу в кладовую, и на него посыпались многочисленные прекрасные портреты Василины. Сафрон внимательно пересмотрел полотна, и произнес вслух: «А вот и причина появления твоего, Ваня, в Чертаново. Вот и причина твоего запоя». Он расставил портреты на полу вдоль стены и посмотрел на часы. Был уже час ночи. Пошел в зал, выключил свет, улегся прямо в одежде на диван и заснул. Проснулся он от того, что Дымка лизала ему бровь. Посмотрел на нее и на часы – девять утра. Поднялся, подошел к телефону и позвонил начальнику МУРа, с которым был коротко знаком. Муровцы не раз его приглашали экспертом, когда у них по разработке проходили дела с антиквариатом. Спросил, знает ли тот кого в Чертаново из милицейского начальства? Ему дали телефон начальника 136-го отделения, Лопатина Юрия Николаевича. Сафрон попросил, чтобы тому позвонили и сообщили о его визите часиков в десять.
В десять ноль-ноль Сафрон был в 136-м отделении у подполковника Лопатина. Выставил на стол французский коньяк «Наполеон» и попросил, чтобы ему помогли найти на районе очень известного, но запойного художника Кошурникова Ивана Тимофеевича и доставили его в клинику неврозов на Шаболовку – к завотделением Светлане Велинской: она в курсе и ждет. Лопатин, светловолосый мужчина средних лет с радушной улыбкой, поднялся и произнес:
– Ну, если уж МУР к нам обращается с такой просьбой, значит, дело важное. Найдем и доставим по назначению, товарищ Опетов. Простите, не знаю вашего имени, отчества и звания.
– А это и необязательно, Юрий Николаевич, забивать вашу светлую голову всякой чепухой. Вот вам три телефона, позвоните по результату поисков по любому и доложите. Ксерокопия фото художника на обороте, – проговорил с улыбкой Сафрон и протянул лист бумаги.
Они пожали руки, и Сафрон ушел. Он сел в машину и решил объехать, как говорил Иван, все магазины-гастрономы в округе, в которых продавали спиртное. Объехал. Ивана нигде не было. Поехал в бывшую «Олимпийскую деревню» в Северное Чертаново, где снял квартиру Василине, там его тоже не нашел. Подъехал к дому Василины и поднялся к ней, но ее не было дома.
«Наверное, на занятиях», – подумал Сафрон и поехал обратно в мастерскую Ивана. Остановился у дома, и прежде, чем подняться наверх, решил заглянуть в храм и поговорить с батюшкой, другом Ивана.
«Может, он знает что-нибудь про Ваню, может, заходил к нему?» – подумал Сафрон.
Но батюшка не видел Ивана уже давно и сам собирался наведаться к нему: «Да все некогда, служба, хлопоты земные».
Сафрон пошел в мастерскую, поднялся и с порога услышал телефонный звонок.
– Сафрон Евдокимович, это я, – раздался из трубки взволнованный голос Василины, – я сейчас в институте на занятиях. А утром, когда шла на лекции, меня дворник остановил. Сказал, хорошо, что поздно иду, а то бы тебя бомж напугал. Завелся, говорит, у вас в подъезде бомж, черт бездомный. Спит прямо на лестнице, в кожанку завернутый, в ботинках солдатских на босу ногу, и всех пугает. Я сразу догадалась, что это Иван Тимофеевич. А дворник рассказал, что его милиция ловит, собираются облавой Битцевский лес прочесывать с дружинниками и собаками. Я поблагодарила дворника за предосторожность и побежала обратно домой – вам звонить. Но не дозвонилась и поехала на занятия. Что делать, Сафрон Евдокимович? Нужно как-то Ивана Тимофеевича спасать. Что мне делать? И еще, совсем забыла. Когда я была в Ялте, то виделась там с Настей-цыганкой, так Настя сказала мне, что с художником вашим плохое выйдет в Москве. Его черт водит. Я как от дворника сегодня услышала про бомжа, черта бездомного, так Настины слова и вспомнила. Настя сказала, чтобы художника спасти, надо черта сжечь. Я ей в ответ – как же можно сжечь черта-то, Настя? А она выругалась по-цыгански и говорит: «Пусть твой Сафрон найдет черта дома у Ивана и сожжет. Он, говорит, поймет, а ты нет».
Сафрон чуть трубку не выронил, когда про черта услышал, и сразу понял, о чем речь.
«Но откуда цыганка про черта Иванова знает?» – подумал Сафрон, а в трубку произнес: – Успокойся, Василина, дорогая. Милиция ищет Ивана в Чертаново и у твоего дома по моей просьбе. Я сегодня с утра был в 136-м отделении милиции и там пообщался с начальником. Он обещал помочь, вот и помогает оперативно. А ты успокойся, милая, не волнуйся и отправляйся на лекции, а то я тебя вызову и пропесочу. Договорились? Все, иди учись, а я вечером позвоню. Целую.
Сафрон, ошарашенный полученной какой-то мистической информацией от цыганки Насти за тридевять земель от Москвы, присел за стол и стал думать. А днями раньше в Ялте цыганка Настя так же сильно ошарашила и Василину. Во-первых, Настя прикатила к ней под Чинару неожиданно, на второй день как Василина приехала. Будто знала уже, что она дома. Приехала с Гривой на «Волге». Василина слышала шум подъехавшего автомобиля, но даже не предполагала, что это Настя. Она сидела в комнате и рисовала акварельными красками, раздумывая – что же ей делать? Мамашуля очень любила, когда Василина рисует, и сразу затихала, не мешая рисовать.
«Пусть девчонка помечтает, это хорошо», – думала про себя Мамашуля.
Настя на ходу поздоровалась с бабушкой и, не останавливаясь, прошла в комнату Василины.
– Привет, красавица, как поживаешь? – спросила она с порога. Василина уронила кисточку от неожиданности и бросилась к Насте.
– Настенька, как хорошо, что ты приехала! – воскликнула она, и они обнялись.
– А мне вот опять так плохо. Сижу и рисую, не зная, что и делать, – произнесла Василина, и невольные слезы покатились из ее глаз.
– Знаю, знаю, девонька, что плохо тебе. Вот и приехала, – ответила Настя.
И рассказала, что знает. Знает, что у Василины появился Четвертый, знатный, умный, богатый, но «не сложится у вас не по его вине».
– Он тебя любит всей душой, но не сложится у вас.
Знает, что появился и Пятый. Что любит ее безумно и безропотно уйдет, чтобы не мешать ей и Четвертому.
– Но твоего Пятого надо спасать, его черт водит. Пусть твой Четвертый найдет черта у Пятого дома и сожжет. Иначе будет горе большое. И спасти его, Пятого, можешь только ты, Василина, так что поторапливайся, иначе и тебя черт начнет водить, – закончила говорить Настя и поцеловала подругу. – А теперь прости, надо мне ехать, Грива ждет.
Настя взяла Василину за плечи, встряхнула и оттолкнула легонько от себя. Василина стояла, испуганно глядя на цыганку, и ничего не понимала.
– Утри слезы, подумай и действуй, а сейчас проводи меня, подруга, – произнесла Настя, развернулась на каблуках, мотнув юбкой.
Василина пошла за ней – провожать. Цыганка опять на ходу попрощалась с Мамашулей и вышла на улицу. Грива стоял к ним спиной, навалившись на забор, и рассматривал небо. Настя что-то сказала ему по-цыгански, и они уехали. Василина вернулась в комнату, села на кровать, не зная, что и думать, а потом решила утром ехать в Москву. Но уехать не получилось – ночью у Мамашули поднялась температура, и она заболела.
Сафрон сидел в мастерской за столом и думал. Думал он долго, потом поднялся и пошел в загашник искать картину Ивана «Черт» из цикла «Вечера на хуторе близ Диканьки». Загашник был не просто завален портретами Василины – он был забит ими до отказа. Сафрон вынес все картины, разместил их, где можно, но «Черта» не нашел. Озадаченный, вернулся за стол и снова уселся, не зная, где эту картину искать, думая про себя: «Я же образованный человек. И как я могу верить в эти бредни неграмотной цыганки про чертей? Но откуда она могла знать про картину? Мистика какая-то, да и только».
Он встал, обошел еще раз весь зал, заглядывая везде, и направился по коридору в туалет. Перед дверью в спальню лежала Дымка. Сафрон посмотрел на кошку, открыл дверь спальни и отшатнулся от неожиданности. С противоположной стены над кроватью висел «Черт» и смотрел на него. Смотрел нагло, с вызывающей улыбкой и даже весело. А справа от «Черта» висел портрет Оксаны в наряде Солохи, слева – портрет Василины. Великолепный портрет, потрясающий – с печальными, полными слез глазами. Сафрон перевел взгляд на «Черта», тот будто бы смотрел еще веселее и самодовольно дышал на него своей наглостью. И Сафрон понял, что Василина рассказала ему не все о своих встречах с Иваном. Он вышел из спальни и медленно ушел обратно за стол. Уселся растерянно и опустил голову. Так он просидел примерно с час. Потом поднялся и пошел в загашник. Поднял там с пола старый, ненужный холст, взял бутылку растворителя для красок и направился в спальню. Когда он снова открыл дверь и посмотрел на «Черта», тот глядел уже без улыбки, как-то нетерпимо, зло, с ненавистью. Сафрон разложил холст на кровати, встал на него и снял портрет «Черта» со стены. Бросил его на холст, спустился и, завернув картину, вышел с ней из спальни. Положив бутылку растворителя в карман, подошел к плите, взял спички и отправился на улицу. У мусорного контейнера нашел два булыгана, положил на них картину, вылил весь растворитель на нее и запалил. Через пять минут к нему подошел участковый, тот самый, который сопровождал комиссию из домоуправления, когда Иван расписал доминошный стол под хохлому, и проговорил:
– Не положено, гражданин – нарушаете. Открытый источник огня вблизи жилого фонда приводит к пожару.
– Это постельное белье смертельно больного со страшным вирусным заболеванием, способным привести к эпидемии, – не глядя на участкового, произнес Сафрон.
– Эпидемстанция, что ли? Тогда другое дело. У вас своя служба, у нас своя, – сказал участковый и закурил.
Они стояли и смотрели на огонь. Вдруг Сафрону показалось, что запахло серой.
– Серой запахло, – проговорил участковый.
И спросил: – Для дезинфекции, видно?