Василина и Валентин встали с бокалами в руках, под бой курантов выпили за Новый год и поцеловались через стол не по-настоящему. Потом Валентин обошел стол, достал из кармана маленькую бархатную коробочку и протянул ее Василине со словами: «Я от души поздравляю тебя, Василина, с Новым годом, желаю счастья, любви. И еще одно. Выходи за меня замуж, если согласна. Я тебя люблю!»
У Василины чуть слезы не полились от радости и счастья. Так это было неожиданно, хоть и сильно ожидаемо! Она открыла коробочку, увидела там кольцо с бриллиантом, посмотрела на Валентина искрящимися от волнения глазами, произнесла: «Да, я согласна!» – и кивнула головой. Он обнял ее своими сильными руками, крепко прижал, и вот тут-то они поцеловались по-настоящему. Этот поцелуй мог бы затянуться до утра, но за окнами захлопали петарды, и Валентин снял пиджак, накинул его Василине на плечи и повел ее на балкон. Когда петарды притихли, Княжин поднял руку, взмахнул ею что было сил, и тут же грянул салют. Настоящий, мощный салют с разноцветными шарами в небе, который продолжался минут десять. Когда он закончился, и они вернулись в квартиру, Валентин опять обнял Василину, поцеловал и произнес: «Химические войска и я лично поздравляем и приветствуем тебя, Василина, салютом в твою честь».
Они вернулись к столу. Княжин увидел подаренную бутылку вина, открыл ее штопором и разлил по бокалам: «С Новым годом! С новым счастьем! Спасибо, что ты есть такая на Земле. Спасибо за это твоей маме Даше, бабушке Мамашуле и судьбе!»
Они чокнулись, выпили до дна и закружились в объятиях. Он нежно взял ее на руки и отнес в спальню. Когда их обнаженные тела встретились, и Валентин бережно, но мощно вошел в Василину, она застонала от счастья. Такого страстного желания она не испытывала никогда прежде. А Валентин вдруг приподнялся над ней на руках и замер. Валентина открыла счастливые глаза, увидела его улыбающееся лицо и услышала странные слова, удивившие ее: «Как же ты похожа на нее, тварь!»
Больше она ничего не видела и не слышала. Мощный кулак его правой руки обрушился на ее лицо с ужасающей силой. Неизвестно, сколько времени прошло до того, как Василина пришла в сознание. Она попыталась открыть глаза, но не смогла. Они опухли и заплыли. Попыталась встать, но страшная боль пронзила все ее изувеченное тело. Она лежала беспомощная, нагая, на спине, и ее трясло. Она слышала какой-то стук – то ли в стену, то ли в пол, и тихий голос Валентина, твердивший одно и то же слово: «Тварь, тварь, тварь…»
Превозмогая боль, Василина перевернулась на живот, сползла с кровати и поползла по полу на ощупь. Доползла до дверей спальни, поползла дальше, через зал, по направлению к прихожей. Откуда-то появилась прабабка Катя из Лондона, стала зонтиком указывать, куда ползти, и приговаривать: «Ползи, ползи, Василина, ползи прямо». Уткнулась в какую-то дверь, поняла, что это прихожая, а прабабка Катя не унимается: «Вставай, вставай на ноги, Василина, вот дверь».
Встала кое-как на корточки и, опираясь на дверь, поднялась. Обвела вокруг себя руками и наткнулась на вешалку, на которой висело какое-то пальто на плечиках. С большим трудом сняла пальто и накинула его на себя. Потом нащупала в двери ключ, повернула его, открыла дверь ручкой и вышла по стенке в коридор. Постояла секунду, а прабабка Катя тычет зонтиком в сторону и твердит: «Иди, иди, Василина, прямо, там лифт».
Направилась в указанном направлении и наткнулась на двери лифта. Нащупала на стене кнопку вызова, нажала, и лифт зашумел. Когда двери раскрылись, она, растопырив руки, медленно вошла и стала искать кнопки на стенке кабины лифта, а прабабка не отстает: «Не тут, не тут, Василина, ищи вон там. Самая нижняя, слева, кнопка – твоя». Наконец, нащупала целый ряд кнопок и нажала на нижнюю слева. Лифт закрылся и тронулся, через короткое время остановился, и двери распахнулись. Повеяло холодом, от которого ей стало немного лучше, но замерзли ноги. Прабабка зонтиком стала указывать и говорить: «Не стой, иди, Василина, иди, милая, не стой». И она пошла босыми ногами, ощущая ступени лестницы. Нащупала перила, и стала очень медленно спускаться вниз.
Ее вырвало, и горячая масса прилипла к подошвам ног. «Иди, иди, Василина, уходи отсюда, не стой, иди», – твердила вредная прабабка Катя из Лондона, тыча зонтиком в пространство. И она пошла в том направлении, набрела на холодную железную дверь, уткнулась в нее лбом и стала шарить повсюду руками, ища ручку. Нашла задвижку, нажала на нее, и дверь отворилась. Ее сильно обдало холодом, но она вышла на улицу, и ее ноги, попавшие в снег, зажгло так, будто их облили кипятком. Она застонала, замотала головой, но прабабка не унималась: «Иди, иди, милая, иди, Василиночка. Уходи отсюда, уходи».
И она, преодолевая невероятную боль и холод, пошла. Цепляясь за перила руками, спустилась по лестнице и двинулась на ощупь за своей надоедливой прабабкой Катей, которая шла перед ней и уводила куда-то. Но Василина поскользнулась и упала. И ей стало безразлично, что ее прабабка бегает вокруг, машет своим зонтиком и упрашивает: «Вставай, вставай, Василина, ты сильная, вставай. Надо вставать, надо уходить отсюда. Вставай, родная, вставай, милая». Но Василина уже не могла встать, сознание покидало ее.
И тут открылась дверь подъезда напротив, и оттуда вышла загулявшая молодая пара. Они увидели лежавшего на снегу человека в генеральской шинели и босиком.
– Крепко кто-то упился-то, как бы не обморозился, – произнес парень и подошел ближе.
– Катя, – обратился он к девушке, оставшейся на крыльце, – да это девка, вся избитая и голая. Ну-ка, зови пацанов.
Катя бросилась к домофону, и через минуту ватага парней без верхней одежды уже тащила Василину в квартиру. Там вызвали по телефону милицию и сообщили о находке, а потом – и скорую. Милиция и скорая приехали одновременно. Врач осмотрел пострадавшую, сделал два укола и сказал, что у нее множественные переломы ребер, носа, челюсти и ее срочно нужно везти в институт Склифосовского. Капитан милиции попробовал допросить пострадавшую:
– Гражданочка, вы слышите меня? Если слышите, но не можете говорить, кивните головой.
Василина качнула головой.
– Так, значит, слышит, – проговорил капитан. – Что произошло с вами, можете сказать?
Василина попыталась что-то сказать, но вместо слов послышалось еле слышное мычание. Врач проговорил: «Не сможет она вам ничего сказать. Ребята, бегом за носилками в машину. В Склиф ее надо срочно».
Василину увезли в больницу, а капитан милиции остался и сильно заинтересовался генеральской шинелью.
– Генерал-лейтенант Химических войск не разбрасывается своими шинелями, товарищи, – обратился он к присутствующим в квартире. – Кто-нибудь знает, где у вас в вашем доме генералы живут?
– В соседнем подъезде генерал живет. Молодой еще. Неженатый. Жена от него будто сбежала. На восьмом этаже, а вот номер квартиры не знаю, – проговорила хозяйка квартиры Тамара.
Капитан снял показания свидетелей, забрал шинель и, закурив, вышел на улицу. Подошел к уазику, положил на заднее сиденье шинель и сказал водителю: «Володя, пойдем-ка со мной, прогуляемся».
Водитель вышел из машины, и они направились по следам босых ног к соседнему подъезду. Открыли спецкодом входную дверь подъезда и поднялись на восьмой этаж. Там было все тихо, но одна из четырех дверей на площадке была приоткрыта. Капитан постучал в дверь и спросил: «Есть кто дома?»
Ему никто не ответил. Он еще раз постучал – опять тишина. Тогда он аккуратно открыл дверь и вошел в прихожую.
– Есть кто дома? – опять спросил капитан и посмотрел на стоявшего рядом водителя Володю.
Ответа не последовало. Они направились в зал и остолбенели в проходе. На полу, посреди зала, сидел голый мужчина с разбитыми в кровь кулаками и тихо-тихо причитал: «Тварь, тварь, тварь, тварь…»
– Да здесь еще одна скорая нужна, – проговорил капитан. – Володя, поищи телефон и вызови, а я понаблюдаю за этим. Вдруг чудить начнет?
Через сорок минут Княжина Валентина Александровича увезли в смирительной рубашке в психоневрологический диспансер. Капитан оформил протокол осмотра, выключил везде свет, запер дверь найденными ключами и опечатал квартиру.
Мама Даша узнала о случившемся только через неделю, когда глаза Василины стали потихоньку открываться и она смогла написать на бумаге номер телефона и имя матери. Говорить она не могла. Мать примчалась в больницу сразу, как ей позвонили. Связалась с отцом Василины, который к тому времени уже работал в ЦК КПСС на Старой площади. Тот поставил на уши лучших медиков Москвы, и Василину перевезли в ЦКБ. Три месяца она пролежала там, а затем ее перевезли в цековский санаторий в Подмосковье – для дальнейшей реабилитации. Пластические хирурги собрали ей по крупицам сломанные нос и челюсть. Сделали две внутриполостных операции. У нее были сломаны семь ребер и порвана селезенка от немыслимых ушибов. Она стала видеть и медленно говорить, но вот петь уже не сможет никогда – такой приговор вынесли специалисты: повреждение гортани.
Генерал-лейтенант Княжин тоже проходил реабилитацию после нервного стресса, вызванного вспышкой ярости к своей бывшей жене, сбежавшей за границу. Рецидив стал возможен из-за стресса, вызванного смертью командира в тайге, где он провел неделю с покойным. Но после интенсивного лечения каких-либо отклонений в психике командующего Химическими войсками обнаружено не было. И он был допущен к работе. Сафрон, узнав об этом, был в шоке, он обращался в МУР, дошел до генерального прокурора России, но ему ответили, что по медицинским показаниям генерал-лейтенант Княжин Валентин Александрович сейчас абсолютно здоров, а во время избиения был невменяем. Такое бывает, а посему он неподсуден. К тому же этим делом занимается военное ведомство.
Опетов приехал навестить Василину уже в санаторий как представитель ректората института им. Гнесиных. Все это время с Василиной неотлучно по очереди дежурили Мама Даша и Мамашуля.
Василина лежала одна в большой палате и что-то читала, а Мамашуля вязала. Сафрон вошел с букетом цветов и с объемным пакетом чего-то.