И, усаживая генерала, нанес ему еще два удара, один в грудь, в область сердца, другой в живот. Потом взял правую руку генерала и положил на спинку сиденья, заботливо приговаривая:
– Сядьте поудобнее, отдыхать-то долго придется.
– Анатема сит![1] Абсит![2] – по-прежнему твердо глядя на него в упор, произнес Княжин.
– Это вы по-каковски, Валентин Александрович? – с улыбкой спросил молодой человек.
– Это латынь, – ответил тихо Княжин и опустил голову с открытыми глазами на правое плечо.
– Ну, латынь, так латынь. Вы отдыхайте, товарищ генерал, не буду вам мешать, а мне пора, – проговорил молодой человек.
Взял футляр и не спеша ушел.
– Прошлое всегда уходит, а будущее приходит, но не всегда, – процитировал он кого-то, но этого никто не слышал.
Когда обнаружили генерала мертвым, оформили протокол и отправили в морг. По какой-то нелепой случайности его привезли в тот же морг, в который когда-то давно доставили и его учителя химии, приемного отца Андрея Карловича, тоже с инфарктом. Но еще более странно, что дежурил в тот день тот же самый пьяненький патологоанатом, правда, уже изрядно повзрослевший. Княжина выгрузили и сказали судмедэксперту нашему, что ему генерала привезли с инфарктом.
– А у меня здесь, как в бане, генералов-то нет. Инфаркту все равно, генерал ты или забулдыга какой. Правда, забулдыг инфаркты меньше тревожат, потому, как они все время тренируют сердечную мышцу, – проговорил патологоанатом. Отхлебнул из железной кружки разведенного спирта, закурил и произнес: – Ну-с, приступим.
Именно он и установил, что никакой это не инфаркт у молодого цветущего генерала, а пять проникающих ранений острым длинным предметом, и все они смертельные.
– Да, генерал, кто-то очень-очень хотел тебя убить. И у тебя не было ни единого шанса остаться среди живых, – произнес патологоанатом, отхлебнул спиртика из кружака и отправился спать.
Часть II
Глава 21. О себе
Ну, значит, обо мне. Или о себе? Или обо мне? Так о себе или обо мне?
Если уж я запутался – «о себе, обо мне», – то читатель точно не разберется, о ком. И ничего удивительного. Появился в начале книги, соблазнил Василину и, как это часто бывает в жизни, пропал куда-то – смылся. Хотя я никуда и не пропадал, а все время был с вами в роли повествователя этой нисколько не придуманной жизненной саги. Зовут меня Сергей, и я был у Василины седьмым – так она сама сказала, хотя никто ее об этом и не спрашивал. Она еще добавила, что будет и восьмой, но тот не в счет – не считается, значит. Ох уж эта мне ваша женская откровенность, излишне полная! Мы ведь теперь с вами, дорогие читатели, уже понимаем, что совсем голая правда неприглядна. Но Василина такой откровенной родилась, и ее не изменишь. А может быть, все же она мне не всю голую правду рассказала, а я – вам? Что ж, вполне возможно. Сколько нас таких вьется у ваших стройных ног, милые дамы, – всех ведь и не запомнишь.
Значит, обо мне. Я, вообще, невысокого мнения о себе – может, потому, что невысокого роста? Не очень уверенный в себе – значит, не самоуверенный. Обычного ума – значит, нормальный. Без особых способностей, довольно средненький во всех смыслах хомо сапиенс. И не знаю, что она во мне нашла. Тут я себе немного цену набиваю! Но я-то очень рад, что мне посчастливилось и я смог ею обладать. Василина – потрясающая женщина, и я на ней женился позже. Правда, потом развелся из-за ее прабабки Кати из Лондона, но не только. Ну да по порядку.
Родился я в Среднереченске. В обычном провинциальном рабочем городе, среди лесов российских. Единственная достопримечательность нашего города – речка, которая делит его на две части: правобережье и левобережье. А так – все заводы да фабрики, вокруг которых примостились жилые районы. Развлечений мало: несколько домов культуры при заводах да два – три кинотеатра на весь городишко. Правда, нас и не надо было развлекать – у нас и так была сплошная веселуха. Потому что моя мама была очень веселая, энергичная, жизнерадостная женщина, и все мои детство и юность мы переезжали с квартиры на квартиру раз в год, а то и чаще. Хотя основным нашим местом проживания – жилищем, так сказать, – была библиотека. Мама заведовала библиотекой в Доме культуры табачной фабрики «Красный факел». Она попала туда по распределению после окончания КПУ – Культурно-просветительного училища. Директор Дома культуры Юрий Борисович Столяров обожал свою работу и целиком был ею поглощен. Он обожал культуру! Он обожал по-настоящему творческих людей, фанатов своего дела и творчества. Он обожал высокие показатели в коллективе, призовые места, звания, награды и пр. Он любил, чтобы руководители кружков, студий и различных подразделений его учреждения горели на работе, как он сам. А еще Юрий Борисович любил женщин (красивых женщин) и – выпить. И когда заведующая библиотекой Дома культуры Светлана Валерьевна засобиралась на пенсию, он позвонил своему другу Дмитрию Михайловичу, директору Культпросветучилища, чтобы тот по дружбе подобрал ему подходящую выпускницу. Тот и подобрал мою маму, и направил ее к Юрию Борисовичу. Когда моя мама появилась в его кабинете, он отметил про себя: «Что ж, неплохой вкус у Дмитрия Михайловича! Симпатичная библиотекарша – надо будет ее в деле проверить». А вслух сказал:
– Здравствуйте. Вы по рекомендации Дмитрия Михайловича? Как вас зовут?
– Меня зовут Неля, – весело ответила моя мама, она была веселою всегда.
– А отчество? – спросил Юрий Борисович, отметив про себя: «И веселая, что редко бывает у этих книжных дамочек».
– Отчество мое – Ивановна, Юрий Борисович, но это только для служебного пользования, а так – просто Неля, – ответила мама.
«И смышленая», – заметил Юрий Борисович про себя, сказав при этом:
– Неля Ивановна, у нас в стране проблем с кадрами нет и в моем учреждении тоже. У меня только один критерий при подборе кадров: чтобы они горели на работе, жили работой и полностью отдавались ей!
– О, дорогой Юрий Борисович, на этот счет вы можете не беспокоиться! – задорно ответила мама и была принята на работу с испытательным сроком, о котором все забыли через месяц. Потому что через месяц в ее библиотеку записалось столько посетителей, сколько не было со дня основания Дома культуры и самой фабрики. Вахтерши, конечно, стали косо поглядывать на молодых посетителей и постукивать Юрию Борисовичу в вежливой форме: «Ходют и ходют с утра до вечера, только грязь носют! Ни дела у них, ни работы, ни учебы». Юрий Борисович прислушался к голосу коллектива вахтеров и стал приглядываться: что там такое делает эта Неля Ивановна в своей библиотеке? Каким таким калачом заманивает туда столько народу? А моя мама ничем никого не заманивала. Да, по правде сказать, ничего и не делала для этого. Она просто была веселой, энергичной, жизнерадостной, доброй, красивой и почти безобидной девушкой. Обсуждала с посетителями и посетительницами новые книги, потому что считалось неприличным у молодежи нашего города не знать литературу – как зарубежную, так и новую отечественную. Страстно обсуждала с ними спектакли и кино, потому что неприлично культурному человеку не знать, что происходит в мире театра и кино. С интересом, по иллюстрациям пыталась разобраться в направлениях и течениях изобразительного искусства. Потому что неприлично не знать хоть что-то о живописи. И конечно, музыка! Моя мама обожала музыку – как классическую, так и современную. А от зарубежной она была просто без ума. И в этой связи в библиотеке Дома культуры «Красный факел» образовался клуб любителей зарубежной эстрады. Молодой народ приносил туда новые записи, диски, именуемые «пластами», и все это слушалось с замиранием сердца, а потом обсуждалось, переписывалось и т. д. Одним словом, молодняк тусил в модной в те времена теме. Там моя мама и познакомилась с моим папой – молодым мастером с соседнего завода тяжелого машиностроения, выпускником Политеха. Там и свадьбу небогатую сыграли, со всеми посетителями библиотеки и сотрудниками ДК. А через год родился я. Мама моя, с присущей ей энергией и юмором, сразу предложила назвать меня Толей – в честь моего папы, которого любила больше всего на свете, по ее собственным словам. Но папа засомневался:
– Как-то не очень звучит: «Анатолий Анатольевич». Давай Сережкой назовем – в честь Сергея Есенина!
Мама тут же согласилась и захлопала в ладоши. Так я стал Сергеем Анатольевичем. А папа к тому времени стал начальником цеха и был поглощен работой с раннего утра и до позднего вечера. Он вообще был человеком очень ответственным, хоть и тоже веселым. Ему дали от завода однокомнатную квартиру в пятиэтажном панельном доме, и я переехал в первый раз в своей жизни из барака в отдельную благоустроенную квартиру; правда, я этого не помню – мама рассказывала. А вот как переезжали из этой квартиры, помню хорошо. Моя мама влюбилась тогда до беспамятства в Бориса и все честно рассказала папе. Папа нахмурился и произнес:
– Но как вы будете жить, Неля? И где? Ведь у этого Бориса ничего нет, кроме комнаты в коммуналке?
– Ты не прав, Толечка. У него есть душа. Большая, благородная душа. И талант, – ответила весело и страстно моя мама.
– Какая там душа? Какой талант? Ты подумай, Неля, что ты делаешь? – произнес папа.
– Ты должен меня понять, Толенька, и простить, – проговорила растерянно мама.
– Понять тебя невозможно, Неля. Простить смогу, а вот любить по-прежнему – нет. Живите в этой квартире, а я что-нибудь придумаю, – сказал папа.
– Нет-нет-нет! – весело запротестовала моя мама. – Это нечестно: мы с Сережкой переезжаем к Боре.
Потом были несуразные сборы и переезд в Борину одиннадцатиметровую комнату в коммуналке. Боря был художником, и у него в этом же доме, в подвале, была мастерская, из которой он выходил только ночевать к себе в комнату.
Мне было очень жалко папу. Я его очень любил и гордился им. Но что я мог поделать, шестилетний парнишка? К тому же я очень любил и маму и жалел ее еще больше, чем папу, потому что она была совершенно не приспособлена к жизни, была абсолютно беспомощна перед обстоятельствами, свалившимися на ее красивую голову, и я был обязан спасать ее и защищать. Пожалуй, только мамин веселый нрав, энергичность, жизнерадостность, доброта и помогли ей в ее неустроенной жизни. Единственным благополучным местом оставалась библиотека – в ней я и провел все свое сознательное и неосознанное детство. К тому времени, как мы переехали к Боре, многие посетительницы библиотеки – страстные любительницы литературы, театра, кино, живописи и музыки – тоже нарожали детей, и библиотека стала больше походить на комнату матери и ребенка. На читательских столах посто