янно кого-то пеленали: «Ух, какой у нас тут бутузик лежит, какие ножки, какие ручки, тю-тю-тю-тю!» – только и слышно было нам, детворе постарше, лежавшим на животах под этими же столами, рассматривая картинки в книгах.
Через год у меня родилась сестренка Наташка, а вскоре Боря, нервно жестикулируя, объявил, что его тонко организованной душе необходимы условия для вдохновения, а не постоянные писки и вопли по ночам. Все эти пеленки, клеенки, распашонки! И вообще, у него и у Людмилы Даниловны – начальника управления культуры облисполкома – образовались серьезные отношения. Людмила Даниловна ценит его талант и готова помочь в проведении его первой персональной выставки. Моя мама, услышав все это, невероятно обрадовалась:
– Боренька, дорогой мой, ты потрясающий художник, как я рада! Я всегда говорила, что ты гений! Непризнанный, но гений! А гениям требуется помощь. И моя скромная помощь будет в том, что мы с Наташенькой и Сережей скоро переедем. Потерпи, пожалуйста, еще немного.
Так сказала моя мама, утирая платочком слезы радости. И вскорости мы переехали на квартиру к Нине Васильевне Сусловой – руководителю агитбригады «Спутник», занимавшейся постановкой спектаклей в Доме культуры нашей табачной фабрики «Красный факел». Мама как-то в разговоре с ней весело посетовала, что жить негде, – хоть в библиотеку переезжай.
– Нелька-мать, да переезжай ко мне, места всем хватит. Будешь платить за коммуналку да раз в месяц «красненькое» возьмешь – выпьем с горя, две старушки, наливайте в обе кружки! – выдала тут же экспромт Нина Васильевна. И добавила: – А когда я буду на гастролях, ты будешь за моей Фифочкой приглядывать да кормить ее регулярно.
Нина Васильевна была раньше актрисой и даже режиссером какого-то театра. «Красненьким» она называла коньячок, а Фифочкой – свою любимую болонку, названную в честь Фаины Раневской. Гастроли у нее бывали редко, да и были это вовсе не гастроли, а поездки с выступлениями по соседним колхозам ее «народной агитбригады „Спутник“». Звание «народной» агитбригада по праву завоевала на областном смотре художественной самодеятельности. Нина Васильевна Суслова очень походила на домоправительницу из мультфильма про Карлсона. Но настоящей хозяйкой в квартире была не она, а Фифочка. Болонка гадила, где хотела и когда хотела. Спала, где хотела, а уж ела только то, что хотела. Нина Васильевна была женщиной шумной, эксцентричной, но доброй. Она не так давно похоронила мужа, Николая Парамоновича, тоже актера, и очень тосковала, в одиночестве потягивая «красненькое» после работы и сидя перед телевизором. Маме и нам с сестрой было веселей у нее – можно было играть с собакой и смотреть телевизор, которого у Бориса не было, – а Нине Васильевне было веселей с нами, так она говорила.
В первый класс я пошел в школу, стоявшую вплотную к дому Нины Васильевны. И моя мама радостно говорила:
– Как хорошо, Сереженька, что мы переехали! Ведь правда хорошо? И школа рядом, а иначе как бы я поспела везде?
После школы я шел в библиотеку. Делал там уроки с другими ребятами и отправлялся учиться игре на фортепиано у Надежды Тарасовны. Или шел в какие-нибудь кружки самодеятельности. Я посещал все кружки, куда был объявлен набор и в которые меня принимали. А принимали везде, кроме хора мальчиков. Руководитель хора отслушал меня с явным нетерпением и не принял, сказав:
– Поля Робсона нам еще не хватало! Попробуй себя, мальчик, в драматическом кружке, там нужны такие хриплые голоса – волка или медведя будешь играть в спектаклях.
У меня от природы был низкий и хрипловатый голос. На что моя мама весело шутила:
– Сережка ты мой, Сереженька, медвежонок ты мой плюшевый! Шапка и шубка – вот и весь мишутка! Подумаешь, в хор не взяли! А я бы всех везде брала. Кто может знать, кому какая судьба уготовлена? Ведь если судьбе угодно и она взяла тебя в оборот, то вопреки всему она приведет тебя туда, куда решила.
А я немного переживал, что в хор не взяли, и петь стеснялся, пока не попал в агитбригаду «Спутник» к Нине Васильевне, нашей «домоправительнице». У нее все должны были петь и стихи декламировать.
– Пой громче, Сережка, не стесняйся и не дрейфь! Нам нужны пролетарские голоса – им больше веры, чем этим пискунам! Федор Иванович Шаляпин из грузчиков-то вон куда поднялся! – подбадривала меня на репетиции Нина Васильевна. Ну, я и старался – что есть мочи кричал во все горло: «Зори московские, горят огнем звезды кремлевские! С добрым утром, милая страна! Моя Москва!»
К маме в библиотеку притащили пианино «Донбасс» – по ее просьбе. У клуба любителей зарубежной эстрады появился новый вдохновитель – Сергей Иванович Радогорский, новый руководитель эстрадного оркестра «Экспромт». Его, как выпускника Свердловской консерватории с красным дипломом, распределили в наш Дом культуры «Красный факел» по просьбе предприимчивого Юрия Борисовича. Так вот, этот Сергей Иванович привез с собой очень много разной зарубежной эстрады и от нечего делать стал ее демонстрировать посетителям клуба. Мало того – стал еще рассказывать об этой музыке всякие интересные истории и объяснять, к какому музыкальному направлению она принадлежит. И это еще не все – Сергей Иванович стал иллюстрировать эту музыку собственной игрой на фортепиано. Но и это еще не все. Сергей Иванович был виртуозом-пианистом и абсолютником! Ну что он – виртуоз-пианист, было сразу видно по его игре. А вот что такое абсолютник, многие не могли взять в толк и я тоже. И когда я спросил об этом маму, она весело и восторженно объяснила:
– Абсолютник, Сереженька, – это человек с абсолютным музыкальным слухом! Кошка замяукает, а он скажет, что это нота «ми» второй октавы. Дверь заскрипит, а он тут же определит, что это «фа» малой октавы. Понял?
Я, конечно, ничего не понял, но на всякий пожарный мотнул головой.
Сергей Иванович стал заходить в библиотеку и помимо дней, когда собирались участники клуба любителей зарубежной эстрады. Он отбирал себе книги для чтения, советовался с мамой – что почитать? Делился с ней своими сомнениями: удастся ли ему собрать хороший оркестр в нашем клубе? Где столько музыкантов набрать среди рабочих-то нашей табачной фабрики? А мама ему отвечала в своей жизнерадостной манере:
– Сергей Иванович, так вы киньте клич в музыкальном училище. У нас в городе хорошее музыкальное училище, а еще есть Культпросветучилище с оркестровым отделением. Молодежь у нас хорошая, с огоньком – откликнется на ваш призыв.
– Ну, в Культпросветучилище народники, а вот в музучилище можно сходить, – отвечал Сергей Иванович, а я слушал, делая уроки за читательским столом. Сергей Иванович и со мной общался по-свойски, называя меня тезкой, когда я занимался на фортепиано, которое притащили в библиотеку.
– Тезка, ты руки-то расслабь, когда играешь. Технику зажатыми руками не наработаешь. Кто тебя учит-то так? – спрашивал Сергей Иванович.
– Надежда Тарасовна, педагог по фортепиано нашего Дома культуры, – отвечал я.
– Педагог без ног! Она без нот и «Во поле березка стояла» не подберет. А музыкант должен и без нот. Ты вот подберешь «Во поле березку»? – спрашивал он. Я быстро и подобрал. – Молоток, тезка, не безнадежен! Учи вот это упражнение, сначала одной рукой, а потом двумя, – проговорил Сергей Иванович, показав упражнение. И добавил: – Завтра покажешь, что получилось. – И ушел к себе в оркестровку.
Так я стал учиться как бы сразу у двух преподавателей. Надежда Тарасовна меня все время хвалила, а Сергей Иванович все время ругал по-доброму. Он стал приходить с «красненьким» и к нам на квартиру Нины Васильевны. А мама, как бы весело извиняясь, говорила ей:
– Ведь скучно ему в незнакомом-то городе. Не с кем пообщаться – верно ведь, Нина Васильевна?
– Да так-то оно так, Нелька-мать, но он, похоже, тебя и помоложе? – отвечала Нина Васильевна. – Мужик, конечно, видный, талантливый. Говорят, абсолютник? Хоть хрен его знает, что для жизни-то важней? У меня вон Николай Парамонович всю жизнь в театре на вторых ролях прослужил, а человек золотой был, царствие ему небесное. Давай-ка, Нелька-мать, не чокаясь, помянем. – И они отхлебывали «красненькое» из стаканов, а мы с сестрой Наташкой сидели на диване и смотрели телевизор.
Несмотря на свои сомнения, Сергей Иванович собрал великолепный оркестр – биг-бенд.
– Великолепный оркестр! Потрясающе звучание! Идеальный строй! Сложнейший репертуар! – восторгалась моя веселая мама. Я тоже был на этом дебютном концерте, да и весь город был, но мне не очень понравился их сложный репертуар. Я больше песни советских ВИА любил: «Мой адрес – Советский Союз», «Синий-синий иней лег на провода» и др. Как ни странно, но в оркестр Сергея Ивановича «Экспромт» пришли не только учащиеся музыкального училища, но и взрослые дядьки-музыканты. Их называли джазменами. Они оценили абсолютный музыкальный слух молодого руководителя оркестра, его виртуозную игру на пианино и знание зарубежной музыки. И он стал у них авторитетом. Они-то, со слов мамы, и оказали медвежью услугу Сергею Ивановичу своими похвалами. До этого непьющий, нелюдимый, даже застенчивый выпускник консерватории благодаря этим джазменам стал прикладываться – поначалу к портвейну, к вермуту, а потом и к водочке. Выпив с ними после репетиции или концерта, Сергей Иванович становился общительным и веселым, иногда даже очень веселым. Он мог сплясать в библиотеке перед мамой чечетку или лезгинку, держа в зубах мою ученическую линейку. Играл ей что-нибудь виртуозное на пианино «Донбасс», ходил на руках и пел какую-нибудь арию из оперы. Нам с Наташкой и маме это нравилось, а вот другим посетителям библиотеки – не очень. В таком расположении духа он всегда приглашал маму куда-нибудь – в кино или в ресторан, – а мне говорил: «Тезка, ты сегодня остаешься за старшего в доме». Мама закрывала библиотеку, и они шли туда, куда Сергей Иванович приглашал, а я вел Наташку домой, к Нине Васильевне. Раздевал ее, кормил, а потом мы смотрели телевизор до прихода хозяйки.
– Что, Серега, опять в няньках сегодня? – спрашивала громко Нина Васильевна. – Ну да, это хорошо! Больше любви к людям накопишь. Наталия, ну-ка, быстро марш ко мне на колени, а ты, Сергей, пойди погуляй на улице, – командовала Нина Васильевна, наливая себе «красненького», а я бежал на улицу.