Лиса тут же вспомнил, что в клубе «Строитель» поблизости когда-то был свой духовой оркестр, да кончился. Мы немедленно отправились в клуб и стали уговаривать тамошнего директора Якова Михайловича дать нам эти инструменты на время – до Нового года. Он как-то безразлично посмотрел на нас и произнес:
– Говно вопрос – идите в кладовку и забирайте. Кому нужен этот хлам? Оркестра-то давно нет – только место занимает.
Через неделю ударная установка стояла во всей красе в актовом зале, но играть на ней было некому.
Гитаристов было найти легко – на всех углах народ играл на гитарах и распевал блатные песни, – а вот барабанщики были большой редкостью, и наша рок-группа от этого сильно страдала. Тормоз даже ездил в Политех уговаривать своего бывшего ударника, младшекурсника Эдика, но тот отказался, сказав, что у них новая рок-группа на факультете образовалась. От этой новости Палыч вернулся совсем грустным. И тут неожиданно явился к нам в актовый зал директор клуба «Строитель» Яков Михайлович.
«Видимо, с ревизией приплелся – проверить, что мы тут с его барабанами сделали», – подумал я с беспокойством, уставившись на директора.
Он и правда обошел вокруг ударной установки, одобрительно кивнул и произнес:
– Ничего получилась, только педали для бочки нет. А у меня есть.
Все молчали, а директор продолжил:
– Могу дать, но с двумя условиями.
– Какими? – спросил неторопливо Палыч-Тормоз.
– Первое. Если возьмете ударником моего сына – лоботряса-второгодника. А второе – чтоб не пить! – произнес директор и сглотнул слюну.
– А у нас никто и не пьет в группе! – весело ответил мой друг Толик и посмотрел на меня. – Только покуриваем иногда.
– Ну, покурить можно, – ответил директор, – только не взатяжку – вредно для здоровья. Так я пришлю к вам Сеньку моего непутевого? Не знаю, что с ним и делать, – надоел уже. Долбит и долбит дома по табуретке палками своими, бездельник!
Через час у нас в рок-группе был свой барабанщик – ударник с педалью и палочками в руках Сенька, которого вскоре прозвали Дятел. Он и правда сутки напролет готов был дубасить палками по чему угодно, при этом с удовольствием попивал портвейн и любую другую бормотуху. Все остальное ему было пофиг и по барабану! Сенька-Дятел был чуть старше нас с Толиком и Лисой, но чуть младше Палыча-Тормоза. Он обследовал нашу ударную установку, бочку похвалил, все остальное забраковал и на следующий день притащил откуда-то «тройку»: рабочий барабан на подставке, большую тарелку на стойке и хэт. От хэта мы сразу пришли в неописуемый восторг и стали репетировать. Оказалось, Сенька-Дятел знал все вещи, которые мы уже прогоняли много раз без него. Все сразу срослось и зазвучало по фирме.
Двадцать пятого декабря состоялся первый в нашей жизни сольный концерт, и все сказали: «Отстой!» Абсолютно все! И наши пэтэушники, и девчонки из швейного училища, которых привезли на двух автобусах ЛАЗ для культурного обмена, и другие преподы. Только директор училища и его зам по воспитательной работе остались довольны нашим выступлением, да и то потому, наверное, что оно понравилось представителям парткома и профкома завода тяжелого машиностроения.
Наша рок-группа «Электрогруппа» после торжественной части, где были произнесены поздравления с наступающим Новым годом все теми же директором и представителями, вышла на сцену в черных костюмах, белых рубашках с короткими галстуками и запела хором под аккомпанемент наших электроинструментов: «Песня моя, песня! Ты лети, как птица!» Все жидко похлопали и сказали: «Отстой!» Потом вышел на сцену Василий Спиридонович, наш мастер по производственной практике, и с волнением спел песню «Вы слыхали, как поют дрозды?». Ему тоже слегка поаплодировали из приличия и сказали: «Отстой». Потом спел наш Палыч-Тормоз: «С чего начинается Родина?» Потом спел Лиса: «Первым делом, первым делом самолеты, ну а девочки, а девочки – потом» в оригинальной рок-обработке. Потом я спел «Песню о друге» Высоцкого из кинофильма «Вертикаль», потому как у меня был хриплый голос от природы. Высоцкого у нас все любили и похлопали чуть поактивней. Потом спели все вместе, хором песню из кинофильма «Карнавальная ночь» про пять минут, и на этом концерт закончился. Весь народ из актового зала повалил на перекур, обсуждая на ходу, какой же отстой мы им только что втюхали. А мы поплелись переодеваться за кулисы.
Мой друг Толик надыбал у своей мамки Веры Власовны на базе разноцветный вельвет для штор синего, красного, зеленого и желтого цвета. Вельвет стоил недорого – мы скинулись и купили по два метра. А после тот же Толик договорился со знакомыми чувихами из швейного училища, чтобы они пошили нам расклешенные от пояса до пят брюки. Те сняли с нас мерки да и сшили нам эти штаны. Вы бы видели, какое это было ошеломляющее зрелище, когда мы нарядились в эти брючки! Это был восторг! Это был ПИСК!!! Плюс ко всему мы подобрали разноцветные рубахи и завязали их узлом на животах. Что уж говорить про наши фантастические, офигенные ботинки на суперплатформе! В общем, когда мы пригасили в зале свет, после того как оттуда были вынесены все кресла и столы, включили софиты, прожекторы, зеркальный шар на потолке и вышли, потрясенные, на сцену, то оставшаяся публика выпала в осадок. А когда мы заиграли на полную мощность композицию «Крестоносцы» из репертуара группы «Венчерес», раздался такой визг, что все, кто курил на улице и бухал в туалете, немедленно примчались в актовый зал и принялись скакать от счастья как сумасшедшие. И закричали: «Отпад!»
И на следующий день мы стали жутко знаменитыми в поселке. А вечером еще не знали о том. За один час мы отыграли весь отрепетированный репертуар. Ошалевший народ громко кричал: «Вот это отпад! Давай еще!» Но у нас больше не было ни песен, ни инструментальных композиций группы «Венчерес». Тогда после непредвиденного перерыва мы отыграли весь наш репертуар, но в другом порядке. Народ ликовал и снова кричал: «Отпад!» Мы отыграли еще отделение все из тех же песен и инструменталок, которые знали. Но пипл не унимался, а еще громче кричал: «Отпад!» И мы бы, наверное, отлабали еще одно отделение по прежней схеме, но на сцену поднялся пьяненький директор училища и всех успокоил доходчивыми словами:
– Все! Харэ, босота, бакланить! Девкам в общагу пора, транспорт ждет, в одиннадцать избушку на клюшку запрут. А вам, горлопаны, проспаться надо – завтра в восемь ноль-ноль чтобы были все на занятиях! В общем, валите-ка отсюда подобру-поздорову и ша!
Все двинули на улицу. Ну, почти все. Штук десять девчонок забрались на сцену и притопали за кулисы в нашу гримерку, в небольшую комнатку-кладовку с драным диваном и низким столиком. Сенька-Дятел деловито достал из-за дивана пару оставшихся бутылок портвейна и стал укатывать девах, особенно двух портних, которые шили нам штанишки из вельвета. Мы с Толиком отправились собирать провода, микрофоны и другую дребедень со сцены, попутно окрестив нашего директора Паном Директором, а когда вернулись, барышни были уже навеселе. Две портнихи уже согласились пошить Дятлу брючки, а остальные с опаской поглядывали на Палыча-Тормоза. Сенька-Дятел заметил это и нагловато громко произнес:
– Не боись, подруги, он только на уроках учитель, а здесь так, Тормоз.
Мы с Толиком переглянулись, и я сказал:
– Дятел, пойдем-ка барабаны со сцены уберем. – И пошел к выходу. Сенька-Дятел направился за мной, а Толик за ним.
Когда мы вышли на сцену, Сенька-Дятел отчего-то забеспокоился и остановился. Толик сзади подтолкнул его ближе ко мне и произнес:
– Ты че борзешь, Дятел? Ты че выеживаешься? Палыч для нас и здесь – учитель!
– Да ладно вам, – ответил Дятел, глядя на меня.
– Не ладно, не ладно, Сеня. Палыч для тебя, для нас и для всех окружающих вовсе не Тормоз, – произнес я, спокойно глядя на него.
– А кто? – неуверенно и уже не нагло спросил Сенька-Дятел.
– Для тебя он, как и для всех, Юрий Павлович Бурылов, или просто Палыч, или Бурыл, наконец. Бурыл, но не Тормоз. Ты понял? – опять спокойно спросил я.
– Понял. А че, Бурыл – клево! – проговорил он, схватил рабочий барабан с подставкой, потащил его в оркестровку и прямо с порога прокричал: – Юрий Палыч, портвешка не желаете?
– Нет, как-то неохота. Завтра с утра этих паразитов надо физике учить, – ответил неторопливо учитель.
Мы с Толиком опять переглянулись, взяли по микрофонной стойке и двинули следом в гримерку.
Зайдя в комнатуху, я обратил внимание на довольно симпатичную девицу, которая чаще других девчонок поглядывала на меня. Я поставил стойку, подошел к девушке и спросил:
– Привет. Как тебя зовут?
– Я Таня, а это моя подруга Любка, – ответила та, указывая на рядом сидевшую девушку.
– А это мой друг Толик, – произнес я и посмотрел на Толяна. Он тут же подошел и представился:
– Будем знакомы: я Толик – бас-гитарист и бэк-вокалист группы.
– Как это – бэк-вокалист? – спросила его Любка.
– Ну, это когда человек хочет петь, но не умеет. Не получается у него сольно петь. Вот и подпевает другим. На подпевках, значит, – весело и доступно объяснил Толик.
– А я тоже не умею петь, – ответила Любка.
– Фигня, научишься со временем, – проговорил Толик и уселся с ней рядом, что-то рассказывая.
– Нам в общагу пора, – проговорила Таня, глядя на меня. – Она в одиннадцать закрывается. Но до двенадцати еще пускают, а после не пустят. – Ну, тогда поехали, мы вас проводим с Толиком, – произнес я и направился к вешалке за полушубком.
– Нельзя в концертных костюмах на улицу. Сцену уважать надо, – негромко и не спеша произнес Палыч, будто себе.
Но мне так не хотелось расставаться со своими вельветовыми брючками ядовито-желтого цвета, что я вдруг весело спросил:
– А если очень хочется, Юрий Палыч?
– Если очень хочется, то можно, – так же спокойно самому себе ответил Палыч.
Толик лукаво посмотрел на меня и провозгласил:
– А у нас что можно одному, то можно и другому. – И направился к своему полушубку. По всему было видно, что ему тоже не хочется расставаться с брючками. Девчонки получили в гардеробе пальто, оделись, и мы пошли на трамвай.