– Пожарные запретили. Вдруг короткое замыкание? Пожар. Жертвы. Суд. Тюрьма. А мне это надо?
Вечером, по словам того же директора, купили билеты примерно четыреста человек. «Видимо, у них тоже настроения от елочки прибавилось, вот и пришли», – подумал я.
Пришли и Таня с Любой. Купили билеты из гордости и прошли, хотя мы с Толиком могли провести их и бесплатно – имели право. В перерыве они зашли к нам в оркестровку, нарядные и красивые. Таня с нескрываемой обидой в голосе спросила меня:
– Что-то ты, пианист, пропал куда-то! Поматросил и бросил?
– Вовсе нет, Таня, не бросил. Просто у нас репетиции сплошные, даже по ночам. Некогда совсем, – ответил я, как бы извиняясь.
– Некогда, значит? Репетиции? Смотри не зарепетируйся – из-под носа уведут, локоточки кусать будешь! – проговорила Таня. Посмотрела на подругу и скомандовала: – Айда, Любаха, в буфет прошвырнемся.
И они ушли. Толик удивленно посмотрел на меня и спросил:
– Ты че, Серега, поругался со своей, что ли?
– Да нет. Не знаю, чего она так занозится, – ответил я, не понимая, что происходит.
После танцев «моя» Таня демонстративно отчалила с каким-то фраером под ручку. А Любаху отправился провожать мой друг Толик. Мне было чуть-чуть обидно, но не очень. Странно, но мне не особо хотелось с ней и близости, еще недавно такой желанной.
На следующий день, тридцать первого декабря, неутомимый затейник Яков Михайлович пригласил на наш бал Деда Мороза и Снегурочку – тех же самых актеров драмтеатра, которые были в школе. Он – очень статный и басовитый, а она – красивая и тоже голосистая. Народу, по информации директора, пришло еще больше – приблизительно человек пятьсот! Это было невероятно, но с фактами в виде билетов не поспоришь. Оказывается, в поселке все хвалили нашу группу «Светофоры» – слух о нас докатился и до города, из которого народ компаниями повалил к нам на трамваях проверить, правда ли это. Отпад или все же отстой?
Приехали и Таня с Любой – опять купили билеты из гордости и появились в зале недалеко от сцены. Обе нарядные и красивые. Я увидел Таню в новом облегающем платье, и мое желание близости с ней немедленно вернулось. Я помахал ей рукой, на что она тут же отвернулась.
После второго отделения на сцену из гримерки вышли Дед Мороз и Снегурочка, а я остался на сцене – по просьбе актеров поиграть на пианино новогодние песенки, которые они должны были спеть дуэтом по сценарию. Дед Мороз и Снегурочка поздравили всех присутствующих с наступающим Новым годом и объявили конкурс на лучший стишок о празднике.
– Победитель получит приз, – объявил Дедушка Мороз.
На сцену поднялась Светлана Ивановна, тогда еще подружка нашего Палыча, и рассказала очень красивый рождественский стих – что-то там про матушку-зиму, про елочки и заек. Толпившаяся у сцены публика ей вяло поаплодировала, а Снегурочка подарила сувенир.
Потом из зала выкрикнул наш пэтэушник-старшекурсник – все тот же долговязый пацан из пивной, с рыжей шевелюрой:
– Дедушка Мороз, а можно я отсюда стишок расскажу? Мне на сцену нельзя – западло.
Статный Дед Мороз, уже крепко выпивший, пробасил со сцены:
– Конечно, можно, юноша из зала, хотя лучше бы со сцены.
– Нет, мне западло со сцены, – отозвался Рыжий.
– Ну давайте, читайте свое произведение из зала, – провозгласил Дед Мороз.
– «Мы не сеем и не пашем, а валяем дурака. С колокольни хреном машем – разгоняем облака!» – звонко прокричал Рыжий.
Все громко заржали. Пьяненький Дед Мороз, видно, чего-то не расслышал и проговорил басом:
– Ну что же, молодой человек, стих неплохой, только жаль, что не про Новый год! Внученька, подари юноше сувенир.
Снегурочка дернула дедушку за рукав и стыдливо отошла вглубь сцены. А народ бурно зааплодировал.
– Ну, кто у нас еще знает стихи? Про зимушку, про Новый год, про нас с внученькой? – спросил громко Дед Мороз.
И тут на сцену поднялась «моя» Таня.
– Я знаю, – сказала она громко Деду Морозу.
– Ну прочитай же скорей, девица-красавица! – радостным басом провозгласил он и протянул Тане микрофон.
Я отчего-то забеспокоился, заметив на лице Тани пьяную ухмылку. Таня взяла микрофон и громко, как рассказывают стихи первоклашки, произнесла:
– «Была я белошвейка и шила гладью. Меня Серега бросил – я стала …»! – Отдала дедушке микрофон, поклонилась неумело, сделала книксен и спустилась со сцены.
Зал взорвался аплодисментами. Дедушка Мороз, видимо, опять что-то не расслышав, крутил микрофон в руках, не зная, что с ним делать. Снегурочка убежала в гримерку, а я зачем-то заиграл на пианино «В лесу родилась елочка». И опять чуть-чуть обиделся на Таню, потому что никого я не бросал. Я тогда впервые в жизни увидел, насколько же умозаключения женщин не соответствуют иногда действительности. По крайней мере, обо мне.
На сцену вышли остальные участники группы «Светофоры», и мы жахнули третье отделение на ура. А потом и четвертое отбомбили с блеском. После чего на сцену выполз совсем уже никакой Дедушка Мороз, еще раз кое-как поздравил всех с Новым годом и объявил, что завод тяжелого машиностроения приготовил присутствующим и жителям района подарочек, который все скоро получат – ровно в полночь у елки перед клубом «Строитель».
– И на этом все, ханурики, кончилися пляски! Финита ля комедия! Идите все в пень! – подвел итог своему выступлению Дедушка Мороз и уплелся за кулисы.
Мы собрали инструменты и уютно разместились в оркестровке – допивать свой портвешок.
Минут без пяти двенадцать вышли на улицу. Перед клубом у заснеженной елки стояло столько народу, сколько не поместилось бы и в десять клубов «Строитель», с крыши которого вещал громкоговоритель голосом Леонида Ильича Брежнева: «С Новым годом, дорогие товарищи! С новым счастьем!» И ровно в полночь прогремел салют, который я видел раньше только по телику. Салют настолько завладел мною, что я, забыв обо всем на свете, смотрел вверх на необычайное, фантастическое зрелище, и мое сердце готово было выпрыгнуть наружу от радости и счастья! И вдруг я, к удивлению Толика и всей группы «Светофоры», закричал во весь свой хриплый голос: «Ура! Ура! Ура!» Они засмеялись и тоже закричали: «Ура!» И тут к нашему хору присоединились все присутствовавшие на балу, а к ним – и весь поселок, а к нам – и весь наш город, а к нему, кажется, и вся наша страна, огромная держава победившего социализма!
Но любое счастье быстро проходит. И это прошло – остались только запах пороха в воздухе, большая, нарядная, сверкающая огнями елка и огромная толпа народа, из которой хотелось выбраться. Мы и двинулись вслед за Палычем, который, как ледокол, пробивал нам дорогу сквозь толпу. Выбрались, попрощались с Лисой и Дятлом, которые отправились по домам. Палыч посмотрел на Светлану Ивановну, потом на нас с Толиком и неторопливо произнес:
– Нам на трамвай, еще раз с Новым годом! – И они пошли на остановку.
Толик посмотрел весело на меня и произнес:
– А я с Любашей договорился – может, вместе пойдем, вдруг там и Танька?
– Нет, Толик, я не пойду – поеду домой, отсыпаться, – ответил я, пожал руку друга и потопал вслед за Палычем со Светланой Ивановной на остановку.
Как раз подошел трамвай. Я кое-как забрался в последнюю дверь последнего вагона и увидел Палыча с подругой. Он отделял ее, стоявшую у окна, от напирающей толпы, упершись сильными руками в поручни, и по всему было видно, что этот парень никогда ее не бросит, ни при каких обстоятельствах, и никогда не даст в обиду! Я повернулся и стал смотреть в окно. Народу становилось меньше, и я услышал голос Светланы Ивановны:
– Сережа, идите к нам! Вместе веселее.
Я посмотрел на них и сказал, что мне уже скоро выходить.
– Тогда еще раз с праздником! С Новым годом! – произнесла избитые слова, но как-то очень искренне Светлана Ивановна.
– И пока, Бугор, до завтра! – раздался голос стоявшего рядом с ней Юрия Палыча – Тормоза нашего.
– Спасибо и пока! – ответил я и выскочил на остановке, думая на ходу: «Ну вот, и Палыч туда же – Бугор! Что за Бугор такой?» Я хоть все детство и пролежал на полу у мамы в библиотеке с книжками в руках и «все знал», но скрытый смысл этого слова мне, честно говоря, был неизвестен.
Осторожно открыв дверь, чтоб никого не разбудить, я вошел в квартиру. Но оказалось, что никто дома и не спит, кроме Вики. Все сидели за праздничным столом и смотрели новогодний концерт артистов советской эстрады. Я тихонько разделся, открыл кладовку и извлек оттуда сувениры, которые хотел подарить завтра всем своим. Вошел в комнату с этими сувенирами, приобретенными на пять рублей со школьной елки, и произнес: – Здравствуйте, полуночники! Вот, по поручению Деда Мороза хочу вручить вам сувениры по случаю Нового года!
И раздал их тут же. Все «святое семейство», как выражалась Нина Васильевна, оживилось и принялось благодарить посланника. Наташка, чмокнув меня в обе щеки, куда-то убежала и тут же вернулась с набором открыток-иллюстраций с картин Винсента Ван Гога с аннотациями на французском языке, которые она выпросила у отца – Бориса. Ван Гога я обожал, как и всех импрессионистов и сюрреалистов, вместе взятых. Она подарила мне эти редкие в то время и очень дорогие (в смысле духовной ценности) иллюстрации, поздравила с Новым годом и еще раз поцеловала в обе щеки.
Наша Наталка, как звала ее мать, любила и обожала абсолютно всех. Хотя и у нее был определенный ранжир. Первой в этом ранжире была мама. Наташка, когда она была дома, не отходила от нее ни на секунду и ни на шаг, все время целуя маму, поглаживая, что-то поправляя на ней. Вторым по ранжиру, как ни странно, был я. Потом Вика. Потом Байрон. Потом Нина Васильевна. Потом Фифа. Дальше ее любовь распространялась на всех соседей по подъезду, после – по дому, по району, ну и на весь наш город. Продолжать далее бессмысленно, потому как дойдем до планетарного масштаба.
Байрон достал с этажерки томик стихов Сергея Есенина – тоже большую редкость – и подарил его мне со словами: