– Ничего себе! Как это ты так ловко, Толян? И все в уме, что ли? – спросил я, ошарашенный такой арифметикой своего друга.
– Угу! Устно, конечно! Все в уме! – ответил мне друг и еще веселее захохотал. – Че, поверил, что ли? Эх ты, Серега! Да я всю ночь на мамкиных счетах стучал – все вычитывал да складывал. Да проценты эти дурацкие определял. А потом ответы эти на руке записал, чтоб тебя ошарашить. Ошарашил?
– Да уж, ошарашил! Я аж чуть дара речи не лишился! Ну ты даешь, Толяша! И главное – все сходится! Я ведь тоже полночи считал! – проговорил я с восхищением, и мы заржали оба.
– А на брата получается двести семь рублей. Помнишь, как Юрий Никулин спрашивал: «Каждому?» Моей мамке три месяца работать надо за эти деньжищи, а мы их подшабили за Новый год на халяву! – проговорил Толик с перерывами на смех.
– И моей маме три месяца работать надо за эти деньги, – ответил я радостно.
Мы докурили и, довольные, направились к директору. Но у Якова Михайловича была другая математика, когда мы постучали и вошли в его кабинет.
– Что такое, почему вдвоем? Я тебя одного жду, Бугор. Это дело конфиденциальное – здесь свидетели не нужны, – вместо «здрасте» бойко проговорил директор.
– А это не свидетель, это член нашего коллектива, представитель общественности Анатолий Аксенов, – нашелся я неожиданно даже для себя. – Ну, коли так, проходите, товарищи, садитесь, – проговорил хмуро Яков Михайлович и положил между нами с Толиком какую-то бумажку. – Это финансовый отчет о проделанной работе и смета расходов и доходов. Все чин чинарем – комар носа не подточит. Отчет и смета составлены нашим бухгалтером, подписаны и заверены мной. Вот приходный ордер на оприходование нашим учреждением культуры денежных средств, полученных при проведении общественно-культурных мероприятий. Оба документа подписаны нашим бухгалтером, удостоверены мною и проштампованы гербовой печатью учреждения, – проговорил важно Яков Михайлович, пришедший сегодня – видимо, тоже для важности, – в костюме, в белой несвежей рубашке и в галстуке. – Поскольку вы все равно ни черта не смыслите в бухгалтерской документации, – продолжил Яков Михайлович, взяв со стола бумажки с печатью, – я вам доступно объясняю. За период с двадцать девятое декабря по третье января было проведено шесть мероприятий под названием «Новогодний бал». Так? Так. Всего мероприятия посетило три тысячи четыреста пятьдесят человек, что соответствует количеству проданных билетов, – корешки прилагаются к общему финансовому отчету. Так? Так. Стоимость одного билета определена и спущена учреждениям культуры сверху, из управления, составляет пятьдесят копеек. Так? Так. Три тысячи четыреста пятьдесят проданных билетов эквивалентны денежной сумме тысяча семьсот двадцать пять рублей. Вам все понятно? Да? Да. Переходим к смете расходов и доходов. Так? Так. Первая статья расходов – аренда помещения, в которую входят коммунальные услуги: свет, тепло, вода и т. д., – составляет десять процентов от общей суммы доходов. Это сто семьдесят два рубля пятьдесят копеек. Вторая статья расходов – оплата сотрудников учреждения: вахтеров, уборщиц, гардеробщиц, кассиров, бухгалтеров, дежурного электрика-осветителя, приглашенных артистов театра – Деда Мороза со Снегурочкой. Наконец, ваш покорный слуга. Все это, с учетом праздничных дней, от полной суммы дохода составляет двадцать процентов. Третья статья расходов – аренда усилительной и световой аппаратуры…
Еще не дослушав исповедь Якова Михайловича до конца, я понял, что нас крепко надувают, и как бы мы еще не остались должны. Но все обошлось несколько лучше, чем я предполагал.
– Бугор, вы, кажется, отвлеклись? – услышал я голос директора Дома культуры «Строитель». – Итого: окончательная сумма к расчету с группой «Светофоры» составляет пятьсот рублей чистыми! Учитывая вашу квалификацию, это очень хорошие деньги. Согласен, Бугор? – обратился ко мне Яков Михайлович.
Не соглашаться было бесполезно, а соглашаться – противно и неохота, и я ответил:
– Мое согласие и подпись вы получите после того, как бухгалтер нашей группы Анатолий Аксенов посмотрит внимательно все ваши отчеты. – И сам обалдел от того, что сказал.
Директор зыркнул на меня глазами и сказал угрожающе:
– Ну-ну, пусть посмотрит! – И бросил бумажки перед Толиком, который посмотрел на них и сказал:
– Яков Михалыч, мы сейчас перекурим с Бугром, а потом посмотрим.
И мы вышли покурить.
– Ты че, свихнулся, Серый? Че я там посмотрю? – сказал мне на улице Толик.
– Да. Это так. Вижу, что обманывает нас Михалыч, а сделать чего – не знаю, – ответил я.
– И я вижу, что жучит, так ведь не докажешь ни хрена! – в сердцах произнес Толян.
– А что мы ребятам скажем, Палычу? – спросил я его.
– То и скажем: что этот Михалыч – пидор дырявый, наколол нас всех, – ответил мне друг.
Мы бросили окурки в урну и вернулись в кабинет. Толик взял в руки бумажки, глянул в них и произнес:
– Вроде все верно, Бугор.
– Ну, раз верно – пошли отсюда, – проговорил я, к своему удивлению, спокойно глядя на директора.
– Ну, раз верно, так и хорошо, Бугор, – отозвался Яков Михайлович, глядя на меня с пренебрежительной улыбкой. И добавил: – Значит, в четырнадцать часов приходите в кассу – распишетесь и получите денежные средства.
Мы встали и ушли.
Так я окончательно стал Бугром, а мой друг Толик – бухгалтером. В этом статусе мы и пришли в оркестровую комнату, где ребята и Палыч уже ждали нас. Я вкратце передал весь разговор с директором и обозначил конечную сумму. Как ни странно, никто не возбухал, а эпизод с Толиком-бухгалтером даже повеселил всех. Лиса посмеялся и произнес:
– А ведь стольник – тоже крутые бабки! Правда, бухгалтер?
На что Толик ответил:
– Конечно правда, но двести семь рублей – круче!
А Палыч проговорил не торопясь:
– Вот что значит жить в социально защищенном обществе, где эксплуатация человека запрещена Конституцией!
Мы, конечно, ничего не поняли из того, что сказал Палыч, да и нам было не до того. Пора было двигать в кассу за деньгами. Там нас еще заставили подписать трудовое соглашение, потом расписаться в ведомости – и наконец огромные все-таки деньги, новенькими десятирублевыми купюрами, были у каждого из нас в руках! Эх, как же сладок час расплаты! Для нас, полунищих пацанов, лишенных абсолютно всего, кроме материнской любви, это был самый настоящий праздник, и тот Новый год остался в моей памяти поистине волшебным! Фантастическим! Мистическим!
Мы все, веселые и счастливые, вернулись в оркестровку. Дятел тут же предложил нам обмыть это знаменательное событие в местной пивнухе, от чего мы с Толиком категорически отказались.
Тут в комнату вошла уборщица тетя Нина и сказала, чтобы мы все шли к директору. Велено – надо исполнять, и мы всем шалманом потопали к директорскому кабинету. По дороге я подумал про себя: «Видимо, крепко обиделся Михалыч на мое недоверие к нему – наверное, отчитывать будет». Но, к моему большому удивлению, Яков Михайлович встретил нас у кабинета как ни в чем не бывало. И весело, так по-доброму пригласил в свой кабинет. Вот здесь наступило настоящее удивление, причем не только мое, но и всего коллектива «Светофоры». Большой стол по центру кабинета был до отказа заставлен всякими закусками и бутылками, были даже фрукты.
– Ну что, закусим, господа лабухи, чем бог послал по случаю успешного окончания праздничных мероприятий с существенным перевыполнением плана! – проговорил весело и торжественно Яков Михайлович и пригласил нас присаживаться.
Мы все офонарели от такого внимания и приема, а Палыч тихо произнес:
– Мастер, в длинную играет! Стелет-то мягко, а вот как спать будем?
Я, пожалуй, один расслышал этот каламбур и опять ничего не понял, но насторожился.
– Ну что? – проговорил торжественно, предварительно наполнив «Советским шампанским» тонкие бокалы, Яков Михайлович. – Хочу я произнести этот первый тост за вашу группу «Светофоры», которая состоялась и очень хорошо себя зарекомендовала в деле. А я ведь вначале сомневался, что у вас получится! За коллектив!
Все чокнулись, выпили шипучее шампанское и закусили. После директор произнес еще много, как мне показалось, не очень искренних слов за всех участников группы по отдельности, в том числе и за Бугра. За меня то бишь. И когда наговорился вдоволь, выпил и закусил, вдруг промолвил:
– А почему бы нам не продолжить сотрудничество? На постоянной основе, так сказать?
Мы все сразу примолкли. Яков Михайлович осветил нас обворожительной улыбкой, сделал паузу мастера и продолжил:
– Раз уж вас все жители поселка и не только увидели в деле и вы им явно понравились, почему бы не организовать нам танцевальные вечера два раза в неделю? В субботу и в воскресенье, как я уже говорил, на постоянной основе? – и Яков Михайлович многозначительно замолчал.
– Какие будут предложения по условиям сотрудничества? – неторопливо, с расстановкой спросил в тишине наш Юрий Павлович.
– Условия те же самые: шестьдесят на сорок. Шестьдесят процентов ваши, остальные наши, – мягко ответил Яков Михайлович.
– Условия подходящие, но надо подумать, посоветоваться, – так же не спеша и с расстановкой промолвил Палыч.
– Тогда идите перекурите и подумайте хорошенько. А я, пока вы обсуждаете, советуетесь, распоряжусь, чтобы горячее принесли, – сказал директор Дома культуры и улыбнулся радушно.
Мы поднялись и отправились в оркестровку – курить и думать. Первым заговорил все тот же Палыч:
– Ну что, условия и правда подходящие – в городе все работают пятьдесят на пятьдесят. Обновить репертуар, добавить свет, а там – вперед и с песней!
Все оживились и стали наперебой говорить, что клево, что, конечно, вперед и с песней, что ништяк предложение, – че его обсуждать, надо лабать. Потом замолчали и почему-то уставились на меня. Я удивился и произнес:
– Конечно, надо лабать, но без «приблизительно».
– Что значит «без приблизительно»?» – спросил меня Толик.