– Облава начинается, Серый, нас ищут – где-то надо заныкаться.
Я посмотрел на него и увидел в его глазах непривычное беспокойство. Подумал секунду и сказал: «Пошли». Провел их за задник на сцене и открыл крышку люка, который вел под сцену, – там хранился разный реквизит для клубных мероприятий.
– Полезайте, – проговорил я, – и вы меня не видели – сами залезли.
Они спустились под сцену, а я закрыл крышку люка и вернулся в гримерку со словами: «Народ, мы Рыжего с этим типом сегодня не видели». Все помолчали, но все поняли. В клубе и правда началась облава. Включили верхний свет, и милиционеры вместе с оперативниками в штатском стали прочесывать публику, а некоторых выводить. Они осмотрели все помещения, туалеты, гардероб. Очередь дошла до нашей оркестровки и до сцены. Осмотрели все, внимательно проверили, спросили, видели кого, не видели, и ушли.
С большим опозданием мы доиграли отделение и стали убирать инструменты. Публика разошлась, музыканты тоже. Я открыл люк и позвал Рыжего. Очень скоро его шевелюра показалась на поверхности.
– Клуб закрывается, надо уходить, – сказал я спокойно, как Палыч.
– Бугор, нам надо загаситься на несколько дней. У тебя негде? – спросил негромко Рыжий.
Я подумал и ответил, опять как Палыч, медленно:
– У меня негде. Но я знаю одно место, только туда надо ехать на трамвае.
– На трамвае нам нельзя, Серый, – повяжут. Держи бабки и поймай любую машину за любые деньги, а мы пока за клубом затыримся.
Я взял деньги, выпустил их через боковую пожарную дверь, а сам пошел через центральную – ловить машину. Остановил какой-то грузовик с будкой наверху под названием «Техпомощь» и попросил водителя отвезти за пять рублей нас с приятелями в женское общежитие.
– Ну, за пять рублей я вас хоть на Северный полюс доставлю, а в женское общежитие – тем более! Дело молодое, – ответил он.
Я свистнул Рыжего с Мутным, они забрались в будку, а я сел на переднее сиденье – показать дорогу. Мы подъехали к общежитию швейного училища, рассчитались, и «Техпомощь» укатила. Я повел их в панельный дом напротив общаги, в первый подъезд. Спустился по ступенькам к двери в подвал, поискал ключ над дверью, нашел его, открыл дверь и проговорил негромко:
– Там, налево, есть отсек с фанерой на полу – можно перекантоваться. Замок навесите изнутри, спичками посветите.
Рыжий взял замок, и они нырнули в подвал.
– Слышь, Облом, погоди чуток! – проговорил я тихо.
Он появился из темноты.
– Мы в расчете? – спросил я его.
Тот весело зыркнул на меня и ответил:
– В расчете, Бугор, в расчете.
Он прикрыл дверь изнутри, а я пошел домой.
На следующий день утром после урока по физике меня подозвал Палыч.
– Серега, ты бы не заигрывал с этой публикой, – проговорил он спокойно, как всегда, и даже безразлично. – Опасно с ними заигрывать. К тому же это преступление. Квалифицируется уголовным кодексом как сокрытие преступников, то есть соучастие в преступлении, и карается по всей строгости закона.
– А я и не заигрываю, Юрий Павлович, – ответил я. – Но долг платежом красен. Рыжий меня тоже раз выручил. – И, не вдаваясь в подробности, отправился на следующую пару.
В субботу на танцах Прали не было, а Таня была и специально флиртовала с парнями постарше прямо у сцены – чтобы я видел. А в антракте пришла Любаша и рассказала нам, что на неделе у них в подвале дома напротив общежития милиционеры с собаками арестовали двух бандитов. Посадили их в наручниках в черный воронок и увезли в «Башню смерти». Толик подошел ко мне, присел на корточки напротив, покачал головой и проговорил:
– Не иначе Рыжего с его кентом замели. Тогда мы их долго не увидим.
Я промолчал, а про себя подумал: «Да уж, наверное, Рыжего мы долго не увидим. А может, и никогда».
Но с последним я ошибался. С Рыжим-Обломом я повстречаюсь через много лет при очень странных обстоятельствах.
– Увидим – не увидим. Услышим – не услышим. Вот что слушать надо! – проговорил Лиса и врубил на полную мощность свой «Маяк», из которого и поднялась «Лестница в небо». Это была одна из трех кассет, принесенных Пралей в пакете «Мальборо». Все три бобины были подписаны на английском языке: название группы и трек-листы с названиями песен. Только благодаря нашему Палычу-Тормозу мы узнали, что на бобине, которая звучала, была запись великолепного качества английской группы Led Zeppelin, а композиция, которая звучала сейчас, называется «Лестница в небо». На другой бобине были записи группы «Роллинг Стоунз», с солистом Миком Джаггером, а на третьей – совсем новая и суперзабойная группа Deep Purple, гитарист Ричи Блэкмор, вокал Йен Гиллан, клавишные Джон Лорд, барабаны Йен Пейс, бас-гитара Роджер Гловер. Мы затерли каждый свою копию записи до дыр, но сняли восемь вещей – по нашему мнению, наиболее интересных для танцев: две вещи цеппелинов, две – роллингов и аж четыре – «Дип Перпл». А также Палыч принес запись «Сам таймс» в исполнении Луи Армстронга с какой-то дамой и посоветовал мне снять ее, которую я и снял, по мнению Толика, просто в ноль. Правда, даму на записи заменили проигрышем гитары Лисы. Все эти девять вещей мы бесконечно репетировали и готовили к премьере в следующие выходные.
Но эта премьера произошла неожиданно. Мой друг Толик куда-то отправился из оркестровки и тут же влетел обратно.
– Серега, а тебя там зовут! – проговорил он как-то возбужденно и сильно удивленно.
Я встал и пошел за ним, а у выхода в фойе увидел ЕЕ. Я остановился от неожиданности и остолбенел. Она стояла в джинсовом костюме, как у меня, но только явно в женском, с расклешенными брюками, спадающими на грубые ботинки на платформе, с фирменным пакетом Kеnt в руках, и весело смотрела на меня. А я смотрел на нее, глазам своим не веря и не в силах что-нибудь сказать.
– Привет, Бугор! – произнесла она и тут же сняла с меня оцепенение.
– Привет, – ответил я и тут же двинулся к ней, как магнитом притягиваемый ее тонким ароматом.
– А я вам еще музыку принесла, – проговорила она как-то просто и протянула пакет мне.
– Спасибо, – произнес я, взял пакет и глупо уставился на нее, не зная, что сказать еще.
– Там всего четыре кассеты, но одна, с записями Джо Кокера, Криса Ри и Бентона, – может подойти тебе, вернее, к твоему необычному, интересному тембру. Послушай – глядишь, и расширишь свой репертуар, – проговорила она весело и опять как-то просто. А я стоял и молчал.
– Ну, я пойду – мне пора, – сказала она, развернулась и пошла. Но вдруг остановилась, повернула ко мне свою красивую голову и спросила: – А из тех записей вы ничего не пробовали сделать?
– Пробовали. И сделали, – ответил я неуверенно.
– А можно послушать? – снова весело и даже лукаво спросила она.
– Можно, – сказал я и удивился своему ответу.
– Тогда я пойду к сцене, – сказала она и ушла.
Я мотнул головой и продолжал стоять. Хорошо, что все это время Толик, оказывается, стоял за моей спиной, все видел и все слышал.
– Серый, харэ стоять! Пойдем скорей играть! Ни фига себе, какая телка! – весело почти прокричал мой друг и вдарил рукой мне по плечу, выведя из оцепенения.
– Пойдем. А мы сможем сыграть сегодня новые-то вещи? – спросил я его почти испуганно.
– Фигня какая! Конечно сможем! Айда лабати, чувак! – бодро проговорил Толик и опять вдарил мне по плечу со словами: «Клевая телка!» Остальные музыканты отнеслись к моей зате спокойно, как Палыч. А Дятел даже обрадовался, налил всем портвешку, тяпнул сам и произнес:
– Пошли, короче, пацаны! Порвем их всех!
Мы вышли на сцену и двинули «Звезду автострады» «Дип Перпл». Двинули, по-моему, клево, без лажи, но никто не танцевал, а только мотали в такт головами и слушали, как на настоящем концерте. И лишь когда после песни раздались бешеный шквал аплодисментов и страшный визг, топот и свист, я посмотрел на НЕЕ. И ЕЕ сияющие глаза сказали мне обо всем. Мы долбанули вторую вещь, третью, четвертую. Очередь дошла до «Сам тайм» – я заметно волновался, но, спев песню до конца, опять посмотрел на НЕЕ. Она мне улыбнулась и слегка качнула головой. Мы отлабали остальные вещи на таком подъеме и заводе, какого не было ни на одной репетиции. Народ бешено кричал и свистел, а я опять посмотрел на НЕЕ. Она снова улыбнулась мне, кивнула, развернулась резко и стала пробираться к выходу, не оборачиваясь. Мы пошли в гримерку. Я знал, что на последнем отделении ЕЕ не будет, и ЕЕ не было – она ушла, как всегда, не попрощавшись и не оставив надежды. Хотя…
Я поехал домой и всю ночь в наушниках слушал на своем «Маяке» кассеты с записями, которые принесла ОНА. Проснулся поздно и лежал на диване с открытыми глазами, думая о НЕЙ.
В комнату заглянула мама, увидела, что я не сплю, подошла и присела с краешку.
– Сереженька, проснулся? – спросила она меня с улыбкой. Я мотнул головой. – Послушай, сынок, если тебе так нравится музыка и у тебя получается, может, тебе в музыкальное училище поступить? Нельзя же разрываться.
– А я и не разрываюсь, мама, мне в ПТУ хорошо. Я все успеваю: и играть, и учиться, – ответил я. – Все легко. А музыкальное училище я сейчас не потяну. Я ведь и ноты-то знаю кое-как, и на инструменте играю посредственно – все на слух подбираю, техника слабая. А в музучилище гармонию надо знать, инструментом владеть как следует. Слабоват я для него пока – может быть, потом когда-нибудь… Да к тому же в ПТУ и правда жизнь настоящая, не придуманная, как и говорил Байрон. Столько событий происходит со мной невероятных, о которых я раньше и представления не имел, когда учился в школе.
– Ну ладно, Сереженька. Я согласна с любым твоим решением. Главное – оставаться хорошим человеком. Но высшее образование все-таки получить тебе необходимо. Мужчина должен быть умным, образованным, как твой папа, – проговорила мама, похлопала меня по руке и ушла на кухню.
А я вспомнил про одну вещичку, которую исполнял какой-то Бентон и которая мне очень-очень понравилась ночью. Я встал, включил «Маяк», перемотал кассету до нужного места, нашел эту вещичку и включил. Она мне снова очень и очень понравилась своей выразительностью, оригинальностью мелодии и исполнения, но главное – своей простотой. Я назвал эту песенку «Бу-бу-бу». Правда, был и трек-лист с ее названием, но без Палыча я не смог перевести название этой песни. Попытался записать английские слова русскими буквами – я всегда так делал, снимая иностранные песни. Слова-то переписал, а вот с припевом, который был прост как валенок («бу-бу-бу-бу-бу» – вот и все), возникли непредвиденные трудности. За видимой простотой этого «бу-бу-бу» оказались такая невидимая сложность и мастерство автора, того самого Бентона, что я опешил. Как это? Вроде так просто, а спеть сразу невозможно! Я попробовал еще раз, и еще раз, и еще – не получается! В общем, я просидел с этим «бу-бу-бу» весь остаток дня, и ничего не вышло. Пора было ехать в клуб на танцы. Я взял бобину с собой и поехал. В оркест