Я был в шоке от услышанного и нервно спросил:
– Откуда ты это взяла-то? Кто это все насочинял про меня?
– Никто не насочинял. Об этом весь ваш рабочий поселок знает. Так Даша Лисицына говорила, сестра вашего гитариста Сережи Лисицына, – ответила Наташка, не поднимая головы с моего плеча.
«Вот так сказочка про белого бычка! Вот так вилы! А я даже и не знал, что у Лисы какая-то сеструха есть!» – подумал я.
В конце мая мы с Толиком и Лисой сдали экзамены в ПТУ и перешли на второй курс, а в июне пошли на каникулы. Прали не было на танцах до начала сентября. Она появилась на площадке в красивом платье и туфлях на высоких каблуках, с отросшими распущенными волосами, очень загорелая и гибкая. «Наверное, на югах была», – подумал я, глядя на нее.
Мы с Толиком тоже времени даром не теряли. Все лето купались на нашей речке, загорали и веселились с разными девахами. Набирались, так сказать, интимно-сексуального опыта – познавали реальную, непридуманную жизнь. Репетировали, а по субботам и воскресеньям играли на открытой площадке возле клуба «Строитель». А недавно перешли обратно в помещение.
И вот ОНА пришла. Она пришла с теми же двумя амбалами в джинсовых костюмах, на которые я смотрел уже не с таким восхищением, как раньше. Во-первых, у меня у самого был такой же костюм, а во-вторых, вся наша группа «Светофоры» за это время принарядилась в подобные – для солидности, наверное. У одного из парней в руках был фирменный пакет Winston. Она взяла у него пакет, подошла ближе ко мне и поставила его на сцену. Здоровяки остались в стороне. Я направился к краю сцены, присел напротив нее и сказал:
– Как же давно тебя не было!
Она улыбнулась и ответила:
– Каникулы были. Дивное время для студентов – домой ездила к родителям. – И от нее пахнуло приятным, знакомым уже мне запахом. – А я вот еще музыку хорошую принесла вам. Интересуетесь? – спросила ОНА.
– Очень интересуемся. И тем, где ты ее берешь, такую музыку, тоже интересуемся. И как тебя зовут – тоже, – спросил я неожиданно.
– Зовут меня Праля, – как-то немного гордо ответила она. – А где беру? Я ведь тебе обещала, что когда-нибудь покажу.
– Ну и когда? – спросил я.
Она вздохнула. Положила локти на сцену, как на школьную парту, посмотрела на меня и тихо произнесла:
– Сегодня ночью. В двенадцать часов. На Компросе у ЦУМа.
Я чуть с корточек не упал перед ней на колени и робко спросил:
– Сегодня?
Она просто ответила: «Да». И пошла к своим здоровенным друзьям. А я в каком-то нереально счастливом состоянии прибежал в оркестровку, поставил пакет на стол, переписал программку отделения на сплошные хиты и произнес:
– Пойдемте-ка, пацаны, вдарим как следует! Есть клевая тема!
– Так еще рано, Бугор, давай накатим вначале, – проговорил удивленный Дятел.
– Давай накатим наскороту и пойдем быстре, – произнес я радостно. Мы вышли и долбанули отделение на таком подъеме, как никогда ранее (а может, мне это просто показалось). ОНА отслушала все песни с искрящимися, счастливыми глазами, стоя у сцены, и с последним аккордом последней песни опять ушла. А я готов был бежать бегом сейчас же на этот Компрос, и убежал бы, несмотря на то что надо было играть еще отделение, но было еще рано.
Есть прописная истина: мы думаем одно, делаем другое, а получается третье. Как ни странно, алгоритм этой истины полностью соответствует моим отношениям с Пралей. Когда я шел, волнуясь, к ней на свидание, не веря в свое невероятное счастье, я правда совершенно не думал о сексе! Говорю вам: не думал! Она была для меня мечтой, идеалом женской красоты. Волшебной, бестелесной феей, хоть и с очень красивыми формами, – а фея могла немедленно исчезнуть. Так что не ду-мал! Но на деле вышло другое: секс произошел! Да еще какой секс! Тот самый, который дает представление о сексе на всю жизнь! А то, что из этого вышло у нас с Пралей, вообще не поддается никакой логике, никакому здравому смыслу, никаким предсказаниям! Этого быть не может, потому что этого не может быть ни-ко-гда! НО! Оно все же есть, несмотря ни на что! Так что прав мудрец, который сказал: «Мертва теория, мой друг, а древо жизни вечно зеленеет…» А может, здесь балом правит молодость? А может быть, и правда – любовь? Про которую все говорят, что ее нет, а она, бедная, устала уже доказывать обратное такими вот примерами.
Я пришел к ЦУМу на Комсомольском проспекте без пятнадцати двенадцать. Пока доехал на трамвае, пока дотопал – в общем, пришел чуть заранее и стал ждать ЕЕ. Без десяти минут я стал сомневаться, что она мне вообще назначила свидание. Без пяти я был уже уверен, что сам все это придумал, но ровно в полночь ОНА появилась у ЦУМа – в джинсовом костюме и белых кроссовках. Подошла ко мне и сказала:
– Привет. – Посмотрела на мою, видимо, сильно взволнованную физиономию и добавила с улыбкой: – А мы с тобой в этих костюмах как инкубаторские. Я раньше думала, что только у нас в Совке все одинаково одеваются. Но ничего подобного – во всем мире так. Это психология толпы. – Она примолкла и вдруг спросила меня: – Не зря я в медицинский пошла? Не обращай внимания, это я от волнения.
Не зная, что ответить, я вдруг произнес:
– Да я вообще разучился говорить – видимо, от того же.
И мы засмеялись, глядя друг на друга. Она была прекрасна. Удивительно естественна и проста, но вместе с тем все такая же таинственная.
– Давай прогуляемся? Помнишь, как у Макаревича: «Я люблю бродить один и смотреть в чужие окна»?
Она посмотрела на меня и неожиданно спросила:
– Ты и группу «Машина времени» знаешь?
– Конечно знаю, – ответил я просто, – а вот с Андреем, к сожалению, не знаком.
Тогда я и предположить не мог, что спустя некоторое время буду лично знаком с Андреем Макаревичем и он даже будет учить меня дайвингу – подводному плаванию – на Черном море, в Дагомысе!
– Ты знаешь, Сережа, Андрей – неплохой поэт, – продолжила ОНА разговор.
– Да, и тексты у него хорошие, и музыка. Правда, запопсованные сильно, – ответил я.
– Я не говорю о песнях – я говорю о его стихах, которые мне довелось почитать. Прекрасные, образные стихи и смыслы глубокие, оригинальные, великолепно зарифмованные, – проговорила ОНА задумчиво.
– А мне вот не довелось почитать его стихи. Я все больше Байрона читаю.
Она остановилась, посмотрела на меня и спросила:
– Байрона? Ты правда читаешь Байрона?
– Правда, читаю подпольно – когда мама не видит. Но не того Байрона – другого. Байроном мы все зовем маминого мужа, моего отчима. Он тоже пишет стихи, и неплохие, кажется, – ответил я.
– Круто – иметь дома своего Байрона! – проговорила она удивленно. – Интересно, наверное, с ним общаться?
– Да, интересно, он хороший человек. Только мы с ним редко и общаемся-то. Он все время на работе, я – в училище или на репетициях. Он электриком работает на табачной фабрике, – ответил я.
– Здорово! – проговорила она весело. И продолжила: – Знаешь что, Сережа, я, кажется, замерзла – пошли ко мне?
И мы пошли обратно. Ее квартира находилась на последнем этаже большого кирпичного дома, мимо которого я часто проходил по Компросу. Мы поднялись на лифте, она достала ключи и открыла входную дверь рядом с металлической лестницей на чердак. Я посмотрел на лестницу, и мы вошли в прихожую, которая была сплошь оклеена плакатами западных рок-групп – настоящими, фирменными плакатами! Она скинула кроссовки и сказала с улыбкой:
– У меня немного не прибрано – я ведь не собиралась тебя сюда вести. – Посмотрела на меня и добавила тихо: – Да вот замерзла.
Прошла в комнату, включила торшер рядом с большим разложенным диваном, стоявшим вдоль окна с балконной дверью. Убрала быстренько какие-то вещи и шелковый халат в шкаф, задернула тяжелые мягкие шторы и снова обратилась ко мне:
– Проходи, Сережа, не стесняйся. Чаю хочешь?
Я прошел в комнату, огляделся и обалдел. Вдоль стены, напротив окна, стоял полный набор стереоаппаратуры SONY с акустической системой. И проигрыватель стоял, и вертикальный магнитофон с катушками. А стеллаж до самого потолка был заставлен фирменными пластинками. Левее, в углу, на красивой подставке стоял цветной японский телевизор Panasonic, а на тумбочке красовался видеомагнитофон JVS-380.
– Ничего себе! – только и произнес я, глядя на все это фантастическое богатство. И услышал ее голос позади себя:
– Это все не мое. И квартира не моя. Это все моего дяди. Он во Внешпромторге работает большим начальником. Он же мне и в институт помог поступить, и предоставил все это на время обучения.
– Круто! – проговорил я ошеломленно.
– Да уж, круто! Круто все тута! – смеясь, сказала ОНА. И предложила: – Идем чай пить.
И мы прошли на кухню, которую украшал светлый импортный гарнитур. Я уселся за стол на уголок и посмотрел на нее. Она задернула плотную клетчатую штору, взяла блестящий никелированный чайник со свистком, налила в него воды из-под крана и поставила на электроплиту. Потом повернулась ко мне и спросила:
– Может быть, ты чего-нибудь выпить хочешь? – Подошла к барчику, открыла его и продолжила: – Есть белое сухое, красное сухое, пунш, виски, водка.
– Виски со льдом, – неожиданно произнес я. Виски я в жизни не пробовал, но много раз слышал это словосочетание в кино.
Она посмотрела на меня, улыбнулась и сказала: «Хорошо». Достала хрустальный, квадратный, большой, но низкий стакан. Плеснула туда коричневой жидкости из красивой бутылки, вытащила из морозилки лед и бросила его на дно щипцами. Чуть поболтала стакан и протянула мне. Я пригубил жидкость и, не подавая вида, подумал: «Какая же гадость редкостная, и самогоном отдает!»
Она налила себе в высокий тонкий бокал белое сухое вино и так же, щипцами, опустила туда лед. А я смотрел на нее и просто катастрофически не знал: что мне делать, что сказать? Она, видимо, поняла это и спросила:
– А чем у тебя мама занимается, Сережа?
Я так обрадовался этому вопросу, что улыбнулся и ответил: