– Нашу взлетку изладили снежные человеки. Они такие белые, несуразно длинные, с тремя руками и хоботом вместо головы – гадом буду, салага, сам видел! Так вот, эти снежные человеки – точно инопланетяне, потому что не бухают! Я им много раз предлагал, а они отказываются. Вот они и построили нашу взлетку, точняк тебе говорю!
А рассказал мне все это дембель-предшественник, разливая технический авиаспирт «массандра» по кружкам во время передачи дизель-электростанции.
Но мне опять редко повезло. Начальником Дома офицеров был мой тезка, капитан Сергей Николаевич Рыжий (теперь уж, наверное, полковник или даже генерал, если не свихнулся там). Узнав, что я музыкант, потолковал со мной и технично перевел с должности электромеханика на должность киномеханика в свой Дом офицеров. Как ни странно, он был страстным поклонником рок-музыки, а я привез с собой целый рюкзак кассет с этой самой рок-музыкой. На этой почве мы с капитаном Рыжим и подружились. Кстати, Рыжий – это не кликуха какая-то, а действительно, фамилия, и мы с Рыжим нередко выпивали за дружбу – все тот же технический авиаспирт под названием «массандра». Именно капитан Рыжий и загорелся идеей создания вокально-инструментального ансамбля в Тикси под названием «Северное сияние». Кто не в курсе, так на Севере называют гремучую смесь шампанского со спиртом (все с тем же – техническим).
Вот так я стал киномехаником и начал крутить кино в клубе: по выходным – всему личному составу, а в простые дни – загулявшим офицерам, их подругам, женам и сверхсрочницам, то есть крутил кино каждый вечер. Поскольку днем мне делать было совершенно нечего, я писал письма – маме, Прале, Наташке, Байрону, Нине Васильевне, Толику, Палычу, Лисе и даже Дятлу. Я писал всем, чьи адреса знал. Еще я с утра, до киносеанса, лабал на пианино, стоявшем на сцене Дома офицеров, которое самолично отремонтировал и настроил с большим трудом. Так я совершенствовал свое исполнительское мастерство на фоно.
А еще я случайно наткнулся в нашем Доме офицеров на заброшенную библиотеку, в которой оказался собранный кем-то приличный книжный фонд, который я и принялся штудировать по привычке, доставшейся от маминой библиотеки. Вот и все, чем я занимался в первое в моей жизни полярное лето. А товарищ капитан Рыжий все это лето выбивал для ансамбля «Северное сияние» аппаратуру и инструменты в штабе Дальней авиации в Москве. И ведь выбил, каналья, и доставил все эти сокровища в Тикси грузовым бортом! Правда, за эту аппаратуру и инструменты командиру авиабазы пришлось отправить в ту же Москву десять мешков отборной мороженой нельмы, пять мешков тайменя, пять мешков хариуса, пять мешков морского жирного омуля и три туши оленя. Ну, тут, как говорится, не подмажешь – не поедешь! Кто дал, тот и взял!
И как только мы с товарищем капитаном установили на сцене и скоммутировали все это великолепие под названием «звуковая усилительная аппаратура» и музыкальные инструменты, включая ударную установку «Ленинград», возник серьезный вопрос: а кто на этом сокровище будет играть? Знающие люди сказали нам, что на весь поселок Тикси есть только один музыкант – это я. Ну и еще где-то в рыбсовхозе есть один якут, воющий горлом, то есть владеющий горловым пением, но он сильно пьющий. Последнее нисколько не испугало моего товарища капитана Рыжего и уж тем более не удивило. Он немедленно отправился искать этого якута и привел его, бедолагу. Этот якут Коля произвел на меня сразу же просто неизгладимое впечатление. И вовсе не потому, что он был маленького роста, сильно худой и кривоват на один бок, а потому как, выполнив дружелюбный приказ капитана Рыжего, он запел. Я за всю свою жизнь не слышал такого низкого, удивительной силы баритона, хоть впоследствии много их переслушал и со многими лично выпивал. Голос Коли Якута был нереально красивым, мощным, раскатистым и каким-то былинным, сказочным. Только мощь необъятной и суровой природы Якутии и народ ее – мужественный, стойкий, выносливый и сильный – могли породить такой голос. Я, что называется, сразу выпал в осадок, когда Коля продемонстрировал нам и свое горловое пение, почерпнутое у своих далеких предков, оленеводов-охотников. Тут же совершенно искренне похвалил Колю и спросил:
– Научишь?
Коля мне ответил:
– Угу. – Но немедленно добавил: – А выпить дашь?
Я, мотнув головой, так же ответил:
– Угу. – И поскакал доставать свою заначку с «массандрой». Потом принес свою заначку капитан Рыжий, и мы ужрались с Колей Якутом до беспамятства, а вечерний сеанс крутил за меня, матюкаясь, товарищ капитан – Сергей Николаевич Рыжий.
Коля и правда научил меня постепенно горловому пению, и впоследствии я шокировал им публику посильнее, чем своим исполнением песенки «Бу-бу-бу». Таким вот образом в ансамбле «Северное сияние» оказалось уже два человека.
Осенью пришло молодое пополнение, и мы с товарищем капитаном принялись опрашивать всех: кто из них умеет хоть на чем-то играть? Хоть немного? Отыскали одного гитариста с Карпат, очень плохо говорящего по-русски, и барабанщика из Брянска, имеющего представление об ударной установке лишь через большой барабан, на котором он играл в духовом оркестре на похоронах. «Ну хоть что-то», – подумал я с облегчением. Барабанщик из похоронной команды, которого звали Никита (значит, Ник), своей манерой говорить и медлительностью был немного похож на Палыча из «Светофоров», но оказался толковым учеником по части барабанов и вскорости освоил ударную установку «Ленинград». Вообще, он был отзывчивым, добросердечным парнем, чего не скажешь про гитариста Богдана с Карпат. Если Ник-барабанщик говорил медленно и мало, то Богдан не говорил ни с кем вообще! Понимать вроде понимал, а говорить по-русски не мог. Хотя мне сегодня кажется, что он и говорить мог, но почему-то не хотел, иначе как бы он сольно пел песню «Мой адрес – Советский Союз»? Вообще, Богдан был большим оригиналом. Мало того, что он не говорил ни с кем, – он еще носил длинные гуцульские усы на украинский манер. И никто, никто на свете не мог его заставить сбрить эти усы! Ему грозили все вышестоящие офицеры и старшины, вплоть до комполка гауптвахтой (значит – губой), его пугали дисбатом (значит – дисциплинарным батальоном), на него наезжали даже дембеля! Но все было бесполезно! Богдан упорно сидел в каптерке, куда его определил за два литра «массандры» капитан Рыжий, – сидел как сыч, молчал и никого не подпускал к своим усам.
Тогда командир авиабазы обратился к силе убеждения коллектива «Северное сияние» и непосредственно к капитану Рыжему. Тот собрал нас всех и объявил, что либо нас всех расформируют и разгонят по дальним метеоточкам на островах, либо мы остаемся и репетируем программу к новогодним праздникам! В общем, либо музыка, либо усы. Богдан все понял, несмотря на то что совсем не говорил по-русски, встал и ушел в свою каптерку. Через полчаса он вернулся – и вы бы видели ужас на наших лицах! Перед нами стоял живой Фантомас! До блеска выбритый череп, сбритые брови, остриженные ресницы и начисто выбритые шикарные гуцульские, пушистые усы на лице Богдана внушали неподдельный ужас и священный страх! И если бы он не молчал по-прежнему, а вдруг захохотал: «ХА! ХА! ХА!», мы бы тут же рухнули в обморок!
Первым пришел в себя, как и положено, командир Рыжий.
– Итак, товарищи военнослужащие, на этом наше собрание закончено. Всем разойтись по подразделениям. Вопрос решен. Завтра репетиция сразу после развода, – проговорил он четко, по-военному, и направился в свой кабинет – наверное, жахнуть «массандры».
А я же каким-то непостижимым образом со временем подобрал ключик к Богдану-Фантомасу. Переписывал на магнитофонную пленку нужную для нашего репертуара вещь и молча отдавал ему. Он молча брал пленку, шел к себе в каптерку, ставил там ее на маг «Юность», надевал наушники и снимал свои соляги на своей казенной гитаре. На следующую репетицию он приходил, как говорится, готовченко. И хотя место бас-гитариста оставалось свободным, «лед тронулся, господа присяжные заседатели»! Мы сделали песни «Дом восходящего солнца», «Сам таймс» и, естественно, «Бу-бу-бу» в моем исполнении. А также «Синий, синий иней», «Мой адрес – Советский Союз», «А где твой дом, гуцулочка? – Карпаты» в исполнении немого Фантомаса-Богдана и одну любопытную песню на якутском языке в исполнении Коли, который так и не смог объяснить нам содержание этой песни, сколько мы его ни просили.
Как-то после очередной репетиции меня отозвал товарищ капитан Рыжий и извиняющимся голосом произнес:
– Товарищ рядовой, Сергей! Можно мне попробовать сыграть на бас-гитаре?
Я ответил, что попытка – не пытка, а когда он сообщил стеснительно, что когда-то давно, еще на гражданке, немного играл на семиструнной гитаре восьмерочкой и пел матерщинные и блатные песни, я, не раздумывая, заявил ему, чтобы он брал бас-гитару немедленно, и стал с ним заниматься. После недели ежедневных мучений он заиграл на басухе довольно сносно. Да и что там было играть? Ум-па, ум-па, два прихлопа, три притопа! Так появился в «Северном сиянии» басист, который со временем и запел, как умеет петь каждый басист по пьяни.
Уже подходил Новый год. Наступила нереально долгая полярная ночь со всеми ее прелестями, во время которой человек пять-семь офицеров и старшин регулярно ловили «белочку», то есть белую горячку – любимое веселое развлечение северян. Несмотря на мою занятость, я регулярно писал всем вышеперечисленным, они отвечали мне, а наш барабанщик Ник из похоронной команды города Брянска регулярно относил мои письма и приносил ответы. Наш товарищ капитан Рыжий, бас-гитарист нашей группы «Северное сияние», пристроил его почтальоном на нашей доблестной авиабазе. Служба, что говорится, не бей лежачего, не пыльная, но время до дембеля тянется дольше.
На двадцать девятое декабря было назначено наше первое выступление на сцене тиксинского Дома офицеров. Рок-группа «Северное сияние» должна была дебютировать во время торжественной части, после поздравления всего личного состава командиром на общем собрании. А весь этот личный состав мог не спеша перекурить и оправиться. Ну и, конечно, освежиться «массандрочкой». Мы же должны были отлабать хотя бы одно танцевальное отделение, а дальше капитан Рыжий готов был включить магнитофон.