Через неделю я пошел к отцу повидаться, и тот рекомендовал поступать только в Политех, в котором сам учился.
– Я тебе и направление от завода сделаю, хоть оно тебе и без надобности – после армии всех берут. А после института – сразу к нам за завод! Понаблюдаем за тобой и будем продвигать поэтапно наверх, – закончил отец.
Посоветовался я и с Толиком, своим лучшим другом.
– Иди в Институт культуры и отдыха – там столько клевых телок! – восторженно ответил мне Толик.
После такого аргумента я этой же осенью поступил в Институт культуры. Правда, с большим трудом и благодаря невероятной удаче.
После службы в армии достаточно было сдать все экзамены на троечки – и ты студент. Без всякой подготовки я с наглой рожей отправился на первый экзамен – писать сочинение. Зашел в аудиторию, получил проштампованные листы для написания сочинения, объявили темы – я выбрал «Мать» Максима Горького и принялся писать.
На мое счастье, рядом уселась девушка моего возраста – постарше, значит, всех остальных абитуриенток в коротеньких юбках. Минут через двадцать она, исписав пару листов разборчивым почерком, сложила руки на парте, как первоклассница, и принялась смотреть, что пишу я. А я с жаром описывал роман нашего «буревестника революции», накатал уже страницы четыре убористым почерком, и вдруг услышал ее тихий голос:
– Тебя завалят, солдатик.
Я был в своей парадной форме, как мне посоветовал Байрон, сказав, что сам Шукшин сдавал экзамены в Москве в солдатской гимнастерке и в кирзовых сапогах! Подняв голову, так же тихо спросил у соседки:
– Почему?
И она ответила сквозь зубы:
– Они не любят так долго читать эту дребедень. Пиши коротко и простыми предложениями.
– Я не умею коротко, – честно ответил я девушке шепотом.
– Тогда скажи свое имя, отчество и фамилию. А потом посиди, помолчи и почеркайся, – прошептала моя ровесница, наклонив голову над самой партой, не глядя на меня.
Я написал требуемое на листе бумаги и незаметно пододвинул его к ней. Через двадцать минут мое короткое, очень лаконичное, написанное простыми предложениями сочинение на тему романа Горького «Мать» лежало передо мной. Я пробежал его глазами, посмотрел с любовью на девушку (кстати, очень миловидную) и сдал этот шедевр краткословия преподавателю.
Девушка Надя оказалась студенткой третьего курса филфака университета и писала сочинение за свою сестру, сильно похожую на нее. И только благодаря этой Наде я получил незаслуженную четверку на экзамене в институт и высшее образование.
Мы, конечно, выпили с сестренками и славно гульнули, но по прошествии времени я до сих пор считаю такую помощь мистической и посланной мне свыше! Остальные экзамены я кое-как сдал, сильно краснея за свое жуткое пэтэушное невежество, но в Институт «культуры и отдыха» все-таки поступил!
Кстати, определение «культуры и отдыха» не соответствует действительности – там просто некогда отдыхать от сплошного веселья и балдежа! И вот посреди этого балдежа и веселья я и нашел свою «новую мечту!» То есть свою вторую жену – Франческу!
Глава 23. Франческа
Ну, вообще-то, ее звали не Франческа, а Фаина, но об этом позже – будем последовательны.
Вы когда-нибудь бывали в цветочной оранжерее с распустившимися бутонами роз? Приходилось ли вам вдыхать этот удивительный, пьянящий аромат? Ощущали ли вы бархатистую гладкость их нежнейших лепестков? Я думаю, конечно же да. Тогда вы легко можете представить мое состояние после двухлетнего воздержания за полярным кругом, где я провел всего два полярных дня и две полярные ночи.
Придя первого сентября в институт, я очутился именно в такой оранжерее с обилием разноярких, потрясающих роз, источающих дурманящий запах! Этот дурман так сильно подействовал на меня, что я заметался как собачонка, потерявшая хозяина среди толпы. Думаю, что и с вами произошло бы то же самое в таком цветнике. К тому же многие «розы» оказались совсем без шипов!
Так я и метался три года обучения, пока не встретил ЕЕ! Я был потрясен ее красотой! Бессмысленно даже описывать это совершенство женственности и идеальность форм. Лучше привести живой пример, потому что человек, хоть раз видевший выступление Алины Кабаевой, не забудет ее никогда в жизни. Моей новой мечтой и идеалом стала девушка – двойник олимпийской чемпионки по художественной гимнастике Алины Кабаевой. И девушку эту звали Франческа, но, как я уже говорил, по паспорту – Фаина. Мой идеал только что поступил в наш великолепный институт на хореографическое отделение, а я, если кому-то интересно, уже перешел на четвертый курс методического отделения, но за все предыдущие годы ничего подобного не видел.
Остолбенев от такого видения, я зачем-то сказал ей:
– Привет.
Она, улыбнувшись, ответила:
– Привет. – И прошагала мимо с гордо поднятой головой.
«Ни фига себе!» – подумал я, использовав любимое выражение моего друга Толика, вышел из оцепенения и неуверенно направился в свою аудиторию – на занятия по истории искусств.
На следующий день я опять увидел ее в холле на первом этаже. Подошел испуганно и произнес:
– Привет. Я вчера забыл спросить: как тебя зовут?
Она посмотрела на меня оценивающе и ответила:
– Привет. Я Франческа. – Слегка улыбнулась и двинулась восвояси.
«Да это что же за наваждение! – подумал я. – Где они берут-то такие имена?»
Я ведь тогда не знал, что она Фаина и очень не любит свое неблагозвучное, как ей казалось, имя. Но уже отлично знал, что живет она в общаге института. Не местная – из районного центра Камиляды, который все зовут «Кильманды» по причине преимущественно татарского населения. Что поступила в институт она по направлению райотдела культуры – стипендиаткой.
Институт наш небольшой, компактный – всего два корпуса. Через неделю вечером я уже лез к ней в окно общежития на второй этаж по водосточной трубе и грохнулся оттуда, когда труба оборвалась. Слава богу, ничего не сломал, но сильно ушибся. Она только посмеялась надо мной из окна и сказала: «Общага – плохое место для свиданий!» Закрыла окно и выключила свет.
На следующий день я поехал на репетицию пораньше, заскочил к Спиридонычу, за эти годы окончательно полысевшему, и попросился у него на квартиру.
– Оттаял, значит, Серега? Это хорошо. А жить – живите. Сколько надо, столько и живите, – ответил он мне, и в конце недели я перевез Франческу из общаги. Спиридоныч, как увидел ее на пороге, так сразу и переехал жить в мастерские, а от денег опять отказался.
Она не выражала никаких эмоций по поводу переезда и жилья, но и не возражала. Осмотрела две комнатки и сказала:
– В этой у меня будет хореографический класс со станком. А в той будем спать.
Я был фантастически рад и счастлив, особенно второму предложению, потому что близости у нас с Франческой еще не было, но страстно хотелось. И она случилась в этот же вечер, да настолько необыкновенно потрясающая, что я кое-как притащился на занятия на следующее утро после совершенно бессонной ночи. Франческа отдалась мне с такой невероятной страстью и полнейшей самоотдачей, каких я еще, пожалуй, не встречал и даже не предполагал, что так бывает.
Но, как я узнал позже, она так отдавалась не только мне. Она отдавалась так и, наверное, еще сильнее, хореографии. Отдавалась целиком и полностью, без остатка. Она занималась ею каждую свободную секунду. Она знала о хореографии все, вернее, почти все, а чего не знала – аккуратно записывала в толстую общую тетрадь: имена известных танцовщиц, названия танцев и всякое такое. Но, к сожалению, больше она не знала ничего – абсолютно ничего. Ее интеллект равнялся нулю. Как-то я заглянул в ее толстую тетрадь, и мне подумалось, что по почерку ей лет семь-восемь, хотя на вид было гораздо больше. Мне даже стало интересно: кто же за нее писал вступительное сочинение в институт? Может быть, ее двойник – будущая олимпийская чемпионка Алина Кабаева? Но этот бред авторской фантазии не выдерживает никакой критики. Алины Кабаевой тогда еще не было. Она еще не родилась даже, а вот моя мечта – мой идеал женской красоты и грации, Франческа-Фаина, балерина – уже была! А кто писал за нее сочинение, мы с вами никогда не узнаем!
Через месяц бессонных ночей моя сказочная Шехерезада объявила мне, что беременна и я должен на ней жениться. Я почему-то и без нее знал, что должен. Взял ее под руку и повел в ЗАГС. Там-то я и узнал впервые, что мою красавицу Франческу зовут Фаина и что имя ей не нравится. А еще через месяц она сказала мне, что у нее случился выкидыш во время занятий хореографией и что ей срочно нужны теплые вещи, потому как сильно похолодало на улице и в квартире Спиридоныча. Я опять достал всю заначку, которую копил на клавишные «Вельтмастер», и отдал ей. Она поехала в ЦУМ на Компросе и купила там все, что ей нужно. А потом написала своим удивительно детским почерком на листе бумаги список вещей, на которые ей не хватило денег, и протянула его мне со словами:
– Вот тут кое-что еще надо.
– Но у меня нет больше денег – придется подождать, пока заработаю, – ответил я вежливо.
– Татарские жены никогда не знают отказа ни в чем от своих татарских мужей, – произнесла она пылко и направилась все в тот же ЗАГС – подавать заявление на развод.
А ведь она даже не была полностью татаркой. Татаркой была ее мама, которая работала в райцентре «Кильманды» маляром. А папа ее был русским, работал в том же райцентре трактористом и, говорят, частенько поколачивал маму за слабость к мужскому полу.
Через месяц Франческа вышла замуж за мясника Равиля с рынка. Еще через месяц развелась с Равилем и вышла за директора рынка Шамиля, потом – за директора плодоовощной базы Фердинанда, а дальше я не знаю, за кого, потому что окончил наш потрясающий Институт «культуры и отдыха» и больше не следил за ее блестящей карьерой.
Моя Франческа-Фаина-балерина не была стервой. Нет, вообще-то, была, но очень, очень красивой стервой, и прекрасно об этом знала!