– Ну что скажешь, чувак? – спросил Яков Михайлович.
– А что тут скажешь? Не годятся они на танцы, Яков Михалыч. Но я бы с ними поэкспериментировал, если разрешите. Нам ведь надо культурно-массовой работой заниматься? – отшутился я.
– Мне надо сотрудников кормить, чтоб не разбежались кто куда от наших зарплат сказочных. Можешь экспериментировать с кем угодно, Серега, но чтобы через месяц у меня была эта долбаная дискотека! Чтобы плясуны были и желательно – побольше! Ты меня услышал, Бугор? – снова спросил меня директор клуба.
– Услышал, Яков Михалыч, – ответил я, попрощался и ушел в глубоком раздумье.
«С дискотекой – говно вопрос, – подумал я. – Заеду к Юре Серебрякову, известному меломану нашего города. Он все устроит – и народ потянется в „Строитель“ на модную музычку и на новую затею».
А вот что мне было делать с «бандой обормотов», я совершенно не знал. И зачем я вообще с ними связывался, тоже не знал тогда. Но эта встреча оказалась столь же мистической и необходимой для меня, как и встреча с девушкой Надей, благодаря которой я получил четверку за сочинение и высшее образование.
На следующий день «обормоты» появились ровно в восемь ноль-ноль, взяли свои гитары и принялись, как говорил Высоцкий, рвать струны и душу мне, одиноко сидящему в зале. После трех-четырех шедевров «банды» я поднялся на сцену и спросил:
– А как бы вы смогли сыграть вот это?
Взял гитару у Фикса, которую он отдал с большой неохотой, и спел им пару-тройку своих песен.
Молчание. Я спел еще. Опять молчание. И вдруг Фикс, не вставая со стульчика для клавишных, произнес тихо:
– Чувак, ты че, сам написал эти вещи?
– Да, – ответил я.
– А хрен ли вы не играли их на своих танцульках? – опять спросил он.
– Мы пробовали, но они как-то не прохиляли, – ответил я.
– А тексты у кого сдернул? – снова спросил Фикс уже каким-то другим голосом.
– Что значит сдернул? Я их сам написал, – не поняв, ответил я.
– Я имею в виду – с каких прототипов? – продолжил Фикс миролюбиво. – Вот я, например, беру офигенный текст, перевожу его, а потом перекладываю на наш музон. Получается круто! Но, честно говоря, это не до конца мои тексты. А ты как?
– А я просто пишу, что в голову придет, на свой же музон, и все, – ответил я без гордости.
– И ВСЕ?! Ни фига себе, чувак! Ты знаешь, что в твою голову приходит то же самое примерно, что и Курту из «Нирваны»?
– Нет, не знаю. Я вообще иностранные языки не знаю. Я же из ПТУ, – попытался я сострить.
– Да мне пофиг откуда, хоть ты из ГРУ! Но тексты у тебя клевые, чувак, и голос тоже! Хрипатый, как у Тома Уэйтса, – произнес задумчиво Фикс, а я подумал, что угадал кумира этой «банды обормотов». Значит, не такие они и нигилисты, отрицающие все и всех! А вслух спросил:
– Ну, так как бы вы слабали эти вещи?
Отдал гитару Фиксу и сел за клавиши. И они, с присущим им огнем в глазах, но уже без наносных понтов, принялись предлагать разные варианты аккомпанемента.
Мы прорепетировали до полпервого ночи и уже друзьями возвращались по домам на трамвае, обсуждая мои песни. К ноябрю забабахали программу с очень оригинальным звуком и придумали нашей группе хлесткое название, соответствующее «банде обормотов» – «НЭО Профи-Бэнд», – а Яков Михайлович вывесил на дверях своего клуба «Строитель» большую афишу: «5 декабря в ДК „Строитель“ состоится сольный концерт группы „НЭО Профи-Бэнд“. Начало в 19:00. Билеты продаются в кассе ДК».
Народу пришло мало, и наш концерт имел сомнительный успех. На что Фикс заявил, как когда-то Лиса:
– Вот же колхозники совковые, ни хрена не понимают! Надо на другую публику выходить. У нас в универе следует концерт бомбануть под Новый год!
И мы бомбанули в студклубе универа двадцать девятого декабря. Успех превзошел все, даже самые смелые, ожидания. Универ принял нас на ура. Тогда Фикс договорился со студклубами Политеха, мединститута и даже моего родного, замечательного Института «культуры и отдыха». И мы отбомбили свои концерты там уже после каникул, в феврале, с большим успехом. Правда, везде бесплатно.
Новость о нашей уже слегка запанкованной группе «НЭО Профи-Бэнд» распространилась по городу среди молодняка – и нас стали приглашать на всякие неформальные молодежные мероприятия и уже за небольшие деньги, но редко. Тогда все тот же неутомимый, башковитый Фикс как-то мне намекнул:
– Чувак, я слышал, что в ДК Дзержинского организовали студию звукозаписи. Вот бы нам записать там альбом из своих проверенных хитов!
Я загорелся этой идеей и направился туда. Оказалось, что в этом ДК у меня куча знакомых – выпускников нашего сногсшибательного Института культуры. Переговорил со всеми и договорился о записи за интерес, то есть бесплатно – денег-то у нас по-прежнему не было, был только интерес. Правда, у руководителя студии и у звукорежиссера тоже был свой маленький шкурный интерес, о котором мы не знали. Они продавали по своим каналам в Москву записи этих самопальных групп, а те подпольные компаньоны перепродавали эти записи по всем городам Советского Союза разным деятелям, которые торговали ими на рынках с рук, а позже – в киосках. Так зарождался рекордс-бизнес в Стране Советов. Страна уже дышала на ладан, и контроль за записями такого рода вышел из-под наблюдения спецслужб – не до песен стало.
Шла перестройка, уничтожавшая великую державу, и наступила невиданная свобода творчества. Свобода от идеологии, свобода от цензуры, свобода от худсоветов и – тогда еще – свобода от денег! Это позже все средства массовых коммуникаций, и прежде всего телевидение и радио, прибрали к своим рукам головастые дядьки и тетки и приватизировали их – таким образом, весь нарождающийся тогда шоу-бизнес поставили на бабки. И с тех пор заниматься творчеством могут исключительно богатые люди за свои «скромные» деньги. Это их вотчина, их прерогатива, их привилегия, их «крест». А в то время войти в храм искусства мог и нищий. Ну, это так, небольшое отступление.
Вернемся к группе «НЭО Профи-Бэнд». Наша запись под названием «Сияние» появилась на рынках, и ее стали активно покупать тинейджеры – молодняк, значит, по-русски. Мы стали популярны в широких слоях молодежи нашего города и даже были немного в моде. А когда нас пригласили на региональный рок-фестиваль и мы стали лауреатами, то тут уж к нам пришла слава местного разлива! Но эта робкая слава всегда требует подтверждения извне, признания ее в центре.
И это признание неожиданно для нас прилетело из Москвы. Нас пригласили на Всесоюзный рок-фестиваль в Ленинграде, и об этом написали в тамошней «Вечерке». Наш местный статус был подтвержден, но звездами мы не стали – для этого нужно, чтобы тебя показали по телевизору, а телевидение тогда не освещало подобные мероприятия. Зато мы перезнакомились на этом фестивале со всеми рокерами страны и пришли к выводу, что никому из них нет до нас никакого дела. Каждый идет своей дорогой, руководствуется своими эстетическими и моральными принципами для достижения своей цели, и всем все пофиг! В общем, друзей мы там не нашли, а встретили лишь конкурентов, и никаких наград не получили, хоть выступили и неплохо. На что Фикс отреагировал немедленно:
– Ну и пусть идут все на хер! Надо прорываться на телевидение, чуваки! Кто делает сборы, того и признают!
И в первый раз я не согласился с Фиксом, хотя он был абсолютно прав. Мне почему-то думалось (и сейчас думается), что надо больше писать новых вещей, больше репетировать, делать свое дело только по-своему, оригинально, интересно, накатывать программу, выстраивать свои выступления – и тогда народ въедет, что ты хочешь ему сказать. Но главное здесь все же – песни! Каким же я был наивным! Не стал спорить с мудрым Фиксом – промолчал и остался при своем мнении.
Выступлений у нас не прибавилось – мы по-прежнему сидели без работы и без денег в своем клубе «Строитель» и репетировали. Благо Яков Михайлович по каким-то причинам нас не прогнал, дай ему Бог здоровья!
Именно тогда я написал песню «Белая лилия влажная, красная юная роза…», которая всем участникам группы как-то сразу понравилась, и они окрестили ее «Лилия и роза». Песня была оригинальной, хотя мелодизм стиха был навеян, безусловно, моим отчимом Байроном, и оттого она получилась предельно эротичной. Эта песня впоследствии стала основным хитом нашей группы «НЭО Профи-Бэнд» и крепко поменяла наш имидж. Панк-рок остался в прошлом. Появилось новое звучание, и уже в этом звучании вышел наш второй альбом – «Лилия и роза», – который моментально стал популярен у меломанов, а после – и у всех.
Вообще, что же это за колдовство такое – творчество? Как работает этот необъяснимый механизм? Почему одни песни принимаются сразу, а другие – никак, хоть гоняют их до посинения по радио и по телевидению? Мне лично это непонятно и сегодня. А тогда, весной, нашу группу «НЭО Профи-Бэнд» снова позвали на фестиваль – теперь уже в Москву!
Фестиваль проводился в Зеленом театре парка Горького, под патронажем Стаса Намина – лидера уже вошедшей в историю группы «Цветы». И не знаю: то ли поменялся наш статус, то ли время, то ли мы, то ли звезды? Но я увидел других коллег! Добрую улыбку на умном лице Андрея Макаревича из «Машины времени» вместо ухмылки, как в Питере. Утонченную изысканность вместо надменности у Кости Никольского из «Воскресения». Веселый блеск в глазах, а не в очках, у Юры Шевчука из «ДДТ». Мягкую участливость непроницаемого фирмача из Свердловска, который, как и Ален Делон, «не пьет одеколон», Славы Бутусова, и автора превосходных символистских текстов, офигенного Кормильцева из «Наутилуса». Простоту и отзывчивость вместо закрытости и холодности у Виктора Цоя из «Кино» и у других тоже. А Игоря Талькова я даже умудрился обидеть по глупости, когда он меня спросил: «Как тебе моя новая песня „Россия“, старик?» Ну, я и ответил честно, что песня ничего, только сюжет сильно напоминает расхожие байки про то, как Михаил Шолохов своровал свой «Тихий Дон» у расстрелянного белогвардейского генерала, найдя его рукописи. Игорь, по-моему, даже обиделся, но позже, в Новом Уренгое, мы крепко выпили с ним и он меня простил, сказав, что не знал эти байки про Шолохова, хотя я усомнился.