– Люди так устроены, что им необходимо спать от шести до девяти часов в сутки, – сказал он ей. – Я предпочитаю твердые восемь часов сна каждую ночь. Это не рекомендация, дорогая, это биология. Видишь ли, меньшее количество разрушает твою мозговую функцию. Это всё – твои рефлексы, твоя эмоциональная стабильность, твоя память. Даже твой интеллект.
– Тогда мы будем играть на равных, – заметила Дарби.
Эд усмехнулся, возвращаясь на свое место:
– Надерите ему задницу, мисс. Порадуйте меня.
Но она не взяла свои карты. Как и Эшли. Они спокойно рассматривали друг друга через стол, пока ветер рычал снаружи. Один порыв пронесся сквозь разбитое окно в мужском туалете, хлопнув дверью.
Температура в комнате падала, но пока никто этого не заметил.
– К счастью для тебя, – сказал Эшли, – карточная игра «Война» полностью построена на удаче. В отличие от настоящей войны, видишь ли.
Дарби изучала его глаза. Они были безбрежные, изумрудно-зеленые, испещренные янтарными пятнышками. Она искала в них что-то узнаваемое, что-то имеющее отношение к человеческому – страх, осторожность, самосознание, – но ничего не находила.
Глазные яблоки на стебельках. Дарби увидела их случайно, вернувшись в галерею искусств в октябре. Она забыла имя художника, но он был там, смешавшись с толпой, потягивая мексиканское пиво, радостно объясняя, что он включил подлинные фотографии вскрытия в свои работы. Для Дарби форма глазных нервов человека выглядела беспокояще насекомовидной, словно усики на садовом слизне. Нечто, от чего по коже поползли мурашки.
Теперь она представила большие глаза Эшли подвешенными в глазницах, посылающими электрические сигналы вдоль тех свисающих стеблей в трансформаторные катушки его мозга. Он был чудовищем, как инопланетная связка из нервов и плоти. Совершенно бесчеловечным.
И он по-прежнему наблюдал за ней.
– В отличие от настоящей войны, – повторил он.
Игральные карты лежали между ними в двух игнорируемых обоими кучках.
Вопросы порхали в ее голове, словно пойманные в ловушку птицы; некоторые вещи она отчаянно хотела спросить вслух, но не могла. Не в то время, когда Эд и Сэнди были в пределах слышимости.
«Зачем вы сделали это?
Зачем похитили ребенка?
Что вы собираетесь делать с ней?»
И эти зеленые драконьи глаза продолжали смотреть на нее, полные тайн. Похожие на драгоценные камни, сканирующие ее тело, оценивающие ее размеры, возможные непредвиденные обстоятельства и что от нее можно ожидать.
Эти глаза были пугающе умными; во всех тех же отношениях Ларс казался пугающе глуп. Но у Эшли был ледяной интеллект.
Другие вопросы вспыхивали в ее голове:
«Насколько ты быстр? Насколько ты силен? Если я порежу твое лицо ключами Синенькой, смогу ли я ослепить тебя? Если я прямо сейчас побегу к входной двери, смогу ли я это сделать?»
Дверь открылась. Ледяной сквозняк скользнул в комнату.
Эд вскинул глаза:
– Привет, Ларс.
Эшли растянул губы в улыбке.
Словно принесенный ветром, Грызун занял позицию у двери, сжимая свой черный «сорок пятый» полусогнутой правой рукой, засунутой в карман куртки. Теперь Дарби видела пистолет, дважды взглянув на него во время преследования. Она мало понимала в огнестрельном оружии, но определила, что это одна из моделей с магазином, что означало больше выстрелов в запасе, чем пять-шесть у револьвера. Она замечала его очертания под голубой курткой Ларса, выпуклость на правом бедре, – но только потому, что знала, куда нужно смотреть и что искать.
Эд не заметил бы этого.
А Сэнди и вовсе спала.
Дарби снова была окружена. Эшли за столом, Ларс на посту у двери. Она была в окружении всё это время – они молчаливо координировали свое положение весь вечер, – хотя она очень надеялась, что ее лебединый нырок через окно туалета стал для них неожиданностью. Он, конечно, спас ей жизнь, по крайней мере, еще на несколько…
– Дара, – сказал Эд, заставив ее вздрогнуть. – Вы не ответили на вопрос, а как у вас?
– Что?
– Вы знаете. Вопрос «Круга времени». Ваш самый большой страх. – Он раскрутил свой пустой стаканчик на столе. – Я дал свой ответ. Эшли рассказал свою прохладную былину, полную дверей, петлей и страдания. Сэнди боится змей. А что у вас?
Все взгляды устремились к ней.
Дарби сглотнула. Она все еще держала салфетку с надписью Эшли: «ЕСЛИ ТЫ СКАЖЕШЬ ИМ, Я УБЬЮ ИХ ОБОИХ», крепко сжимая ее коленями.
– Ага, – Эшли подавил ухмылку. – Расскажи нам. Что пугает тебя, Дарбс?
Слова застревали у нее в горле.
– Я… я не знаю.
– Оружие? – подсказал он.
– Нет.
– Гвоздеметы?
– Нет.
– Быть убитой?
– Нет.
– Ну, не знаю. Быть убитой довольно страшно.
– Неверный ответ, – сказала она, обрывая Эшли и глядя в эти зеленые глаза, наполненные смертью. – Мой самый большой страх – сделать неправильный выбор, проиграть и позволить кого-то похитить или убить.
Молчание.
На скамейке Сэнди пошевелилась во сне.
– Это… – Эд пожал плечами. – Ладно, это было причудливо, но спасибо.
– Она… – Эшли начал что-то говорить, но остановил сам себя. Эд не замечал, но Дарби заметила, и это ее встревожило. Что он едва не проболтался.
«Она…»
«Она» – это о Джей Ниссен. О маленькой девочке из Сан-Диего в фургоне снаружи, чья жизнь сейчас висела на волоске.
Это была просто маленькая ошибка, только кусочек фразы, но это подсказывало Дарби, что она застала своего врага врасплох. Может, Эшли и Ларс недооценили ее – стодесятифунтовую студентку-художницу из Боулдера, которая наткнулась на их план похищения. Конечно, они не могли предсказать тот побег в окно туалета. Дарби гордилась этим.
Она надеялась, что влезла им под шкуру.
«Они не желают убивать меня здесь, перед свидетелями».
Потому что тогда им придется убить Эда и Сэнди тоже, и это, казалось, являлось для них последним средством. С одним убийством, вероятно, легче справиться, чем с тремя. Они хотели убить или вывести ее из строя снаружи – осторожно и незаметно, но она перехитрила их: бросилась лицом вперед через крошечное окошко, отбила спину об унитаз и заработала себе еще десять минут жизни.
И эти десять минут почти закончились.
«Вдохнуть, – напомнила себе Дарби. – Досчитать до пяти. Выдохнуть». Она должна дышать глубоко и спокойно. Она не могла позволить себе упасть в обморок. Не сейчас.
«Вдохнуть. Досчитать до пяти. Выдохнуть».
Эшли взглянул через плечо на своего брата и сделал небольшой, но командующий кивок. Без сомнения, он был главным. Если Дарби убьет одного из них сегодня, это должен быть он.
Она спрашивала себя, насколько то, что он рассказал, было правдой. Занесенная машина снаружи была на самом деле не его. Действительно ли он изучал бухгалтерию в Солт-Лейк Сити? Действительно ли он чуть не погиб в угольной шахте в Орегоне, с большим пальцем, зажатым внутри ржавой петли? Эшли казался токсикоманом, получающим удовольствие от самого процесса лжи, запутывания следов, примерки разных образов, демонстрации различных версий самого себя. Он был мальчишкой, показывающим магическое шоу.
Сейчас было уже за полночь. Дарби должна выиграть себе еще шесть часов, прежде чем снегоуборочные машины Дорожной службы прибудут на рассвете и откроют дорогу для побега. Это кусок времени побольше, чем десять минут. Но она попробует.
Она не знала, что означал маленький кивок Эшли, обращенный к его брату, – Ларс до сих пор оставался будто приклеенным к входной двери, – но ей он не понравился. Два брата только что сделали еще один безмолвный шахматный ход против нее, и она была сейчас снова в обороне.
«Но пока Эд и Сэнди здесь, они не убьют меня»
Дарби взглянула на часы на стене и на одну мрачную секунду подумала о том, как далеко до рассвета. Как темно и холодно ночью. Как превосходили и превосходят ее враги. Они могут убить каждого в этой комнате. Может, они так и планируют. Возможно, угроза на салфетке была лишь маленькой игрой.
Эшли усмехнулся, будто прочитал ее мысли.
Эта патовая ситуация ненадолго.
– Ладно, народ! – весело сказал он. – «Война» с Дарбс, видимо, не состоялась. Кто готов к новому раунду «Круга времени»?
Эд пожал плечами:
– Конечно.
– Пусть будет… первая работа? Нет. Пусть будет любимое кино. – Эшли обвел глазами душную комнату, сияющий хозяин игрового шоу. – Ничего, если я снова отвечу первым?
– Валяй, тебя же все равно не остановишь.
– Хорошо. Вообще-то, у меня нет какого-то одного любимого фильма, а скорее любимый жанр кино. Это приемлемо для всех?
Эд махнул рукой, мол, кого это волнует.
– Фильмы про монстров, – сказал Эшли, и его взгляд метнулся через стол обратно к Дарби. – Не маленьких монстров, типа оборотней, нет. Я говорю об огромных, возвышающихся, в двадцать этажей высотой, как Годзилла и Родан. Фильмы «кайдзю», как называют их в Японии. Знаете такой жанр, когда что-то большое терроризирует город, разбрасывая автомобили вокруг?
Эд кивнул, не прислушиваясь особенно. Он наполнял свой стаканчик кофе, пытаясь выжать последние несколько драгоценных капель.
Это не имело значения, потому что Эшли смотрел только на Дарби, когда говорил, демонстрируя гребень белых зубов. Его речь была ясной и спокойной.
– Видите ли, я, право, просто обожаю фильмы кайдзю. И… вот что я нахожу в них увлекательного. Человеческие персонажи-герои – Брайан Крэнстон и тот хороший парень, Сержант Ванилла, или как там его, в ремейке «Годзиллы» 2014-го года, например, – они просто для заполнения экранного времени. Они пустое место для зрителей. Эти ничтожные люди имеют хоть какое-то влияние на реальный сюжет?
Эшли позволил своему риторическому вопросу повиснуть в воздухе дольше необходимого.
– Нет, – ответил он наконец. – Ноль. Их роль в истории полностью вторична. Годзилла, Мотра, прочие огромные неопознанные организмы – вот истинные звезды шоу. Они идут сражаться и устраивать свои дела, и люди не могут надеяться отстановить бойню. Какой в этом смысл?