– Ну раз клешни, тогда я их, пожалуй, навострю туда один, – обиделся Гудок, встал и начал отряхивать школьные брюки.
– Погоди, я же по-доброму, – схватил его за штанину Тима. – Не серчай, Сусанин, веди нас!
– Давайте отрежем Сусанину ногу! Не надо, ребята, я вспомнил дорогу! – зубоскалил я.
– Туда же часа два идти, вы чего, – насторожился Жендос. – Мне в одиннадцать надо уже сидеть на стуле с виолончелью в руках.
– Скажешь, хорошо клевало, и ты напрочь забыл про музыку. Или иди домой, третьего не дано, – хихикнул я, а остальным сказал план: – Предлагаю пойти вдоль реки через гольф, потом повернём за круглый дом, обогнём озеро и вот мы уже почти на месте. За час доберёмся.
– А как ты вообще туда попал? – спросил Тима ещё обиженного Гудка.
– Ездили с предками на Матвеевский рынок, разглядел из электрички, – объяснил Гудок.
Мы дождались, пока наша вторая компания появится на горизонте, обсудили идею и вскоре дружной тусовкой двинулись к намеченной цели. Женька-музыкант грустно помахал нам вслед и направился к дому – тот, кто хочет в жизни добиться больших высот, вынужден отказываться от радостей беззаботного детства.
За прудом перебежали «дорогу смерти» – Минскую улицу. Называли её так за крутой спуск в низину, где с одной стороны озеро, с другой – городская свалка и река. Сейчас на месте свалки красуется элитный жилой комплекс, а тогда на дороге появлялся самый первый осенний гололёд, и машины вылетали в придорожные фонари или шли в лобовую, а ещё чаще сбивали несчастных пешеходов.
За свалкой мы спустились к реке и снова попали на территорию самодельных заборов. Здесь начиналась прибрежная дичка, идущая вдоль реки до самого Очаково, и огородов было в разы больше. Гудок судорожно искал глазами тот самый сказочный огород, искал – и не находил.
– Да вот же поворот железки, вот столбы… – бормотал он себе под нос и то и дело потирал щёки, неестественно выпячивая гигантские уродливые пальцы.
– Ты сам свои пальцы всегда тычешь напоказ, вот тебя и обзывают, – сказал ему мелкий Славик.
– Заткнись, мелкий, – отмахнулся Гудок.
– Где огородик? – сурово поинтересовался я. – Сусанину сначала пальцы отрезали и лишь потом саблями зарубили.
– Вон он! – вдруг радостно вскрикнул Гудок. – За берёзками!
Мы бросились вперёд. Среди покосившихся заборов, собранных на скорую руку из всякого мусора, выделялся один, явно построенный человеком с ясной головой и умелыми руками. По периметру участка были вкопаны деревянные столбы, к ним приколочены жерди, поверх которых плотно, одна к другой, прибиты грубые прочные доски. Калитку с большой железной ручкой украшал увесистый замок. Сверху по доскам тянулась ржавая колючая проволока.
– Вот это я понимаю, конструкция, – присвистнул Тима. – Зыко! Что же нас ждёт внутри!
– Надеюсь, не капкан и не злая собака, – задумался я.
Не без труда перелезли. Славик наверху замешкался, не удержал равновесие на досках и мало того что сорвался вниз, так ещё и порвал штаны о колючую проволоку.
– Бабка меня убьёт, – захныкал он, потирая ушибленную коленку.
– Не боись, я сестру попрошу, она прямо на тебе зашьёт, – успокоил его Макс. – Ты лучше посмотри вокруг.
Мы оказались на идеальном участке. Одна за другой расположились десятки ровных грядок, часть из которых оказались покрыты полиэтиленовой плёнкой. Посредине огорода возвышался парник, в котором уже обвили предназначенные для них верёвки молодые побеги огурцов. Ровные межи картошки, зелень, лук, чеснок, морковь и свёкла – чего здесь только не было. В углу участка примостился аккуратный сарайчик с инструментом, лавочка и даже небольшой прудик, рядом с которым стояли наполненные лейки.
– Зырь, пацаны, горох! – Гудок раскрыл ладонь с небольшим, напоминающим чётки зелёным стручком.
– А ты его царь, – вызвал приступ хохота Тима.
Но главным сокровищем огорода были длинные ряды клубники. Даже издалека, от забора, было видно, как зелен лист и насколько крупна поспевшая ягода.
– Ну что, ребзя, начинаем? На раз, два, три? – потирал руки Гудок.
Но остальные замерли в нерешительности. Было видно, что в этот огород вложено столько труда и любви. Взять и отобрать всё это у тех, кто наверняка ждал первого урожая, специально давая ягоде время вызреть, вдруг показалось кощунством.
– Может, не будем обчищать этот огород? – первым сказал Тима. – Мне как-то жалко его хозяев.
– Я, кстати, тоже об этом подумал, – поддержал я.
– Ребят, да вы чего, тут же рай на земле, жевать не переживать! – удивлённо воскликнул Гудок. Но и в его голосе чувствовались нотки сомнения.
– Я и так сыт, на том участке столько съел, что до вечера хватит, – высказал своё мнение Славик.
– Конечно, тут рай, а мы, если его обчистим, точно попадём в ад, – повернулся к Гудку Макс. – Место хорошее, не зря пришли, но тащить отсюда что-то я не хочу. Уходим? – Макс посмотрел на нас вопросительным взглядом.
– Ну вы и дураки, а я не зря сюда столько шёл, – раздражённо сказал Гудок, доставая из кармана школьных брюк зажёванный, много раз перестиранный пакет. – Наберу немного своим домашним.
– Много не бери, а мы уходим, – сказал Тима, и мы не без труда перелезли обратно.
К огороду шла извилистая тропинка между других заборов, и где-то на полпути нас догнал радостный Гудок, на руках он, словно младенца, нёс пакет, туго набитый отборной клубникой.
– Сёстрам отнесу, и нечего так зырить, – предвосхитил он наши упрёки.
Мы достигли поворота перед свалкой, как вдруг навстречу из-за кустов вышли двое. Высокий мужчина средних лет в кепке прыгал на костылях, далеко закидывая их вперёд и затем подтаскивая единственную ногу. Второй ноги не было от середины бедра, висела лишь подвёрнутая и подколотая большими английскими булавками ненужная штанина. Рядом, держась за авоську, зажатую в руке мужчины, семенил мальчик лет шести. Мы вжались в плетёную изгородь, чтобы пропустить их. Парочка удалялась, и каждый из нас успел подумать – неужели они идут на тот самый огород. Так и было. Мужчина, повесив авоську на куст рябины, долго возился с замком, потом, натужившись, открыл дверь, пропустил мальчика и лишь потом с усилием запрыгнул в проём калитки сам. Дверь со скрипом закрылась.
Тишину прервал Гудок, который, сшибая ветки, быстрым шагом подошёл к забору и поставил пакет с ягодами на тропинку прямо перед калиткой. Мы дождались, пока он вернётся, и медленно пошли в сторону дома. Молчали, каждый думал о чём-то своём. Уже перешли «дорогу смерти» и оставили слева покрытую рябью гладь озера, когда Макс наконец нарушил молчание:
– Как хорошо, что мы ничего не взяли.
Царь горы
Царь горы – одна из самых весёлых игр нашего детства. Любая возвышенность, оказавшись в поле нашего зрения, моментально становилась вершиной. Всегда находился тот, кто забирался на неё первым, остальные устремлялись вдогонку, пытаясь сбросить самозванца и самому стать на доли секунды царём горы. Ибо следом уже лезли, хватая за ноги и отрывая хлястики от пальто, желающие гордо раскинуть руки на самом верху. Воспоминания о пальто неслучайны – с особенным удовольствием в царя горы играли зимой.
А вот саму зиму в московских дворах не ждали. Но как только на опавшие листья ложился первый снег, отношение менялось. Мы окунались в жизнь, наполненную ранними сумерками, липкими снежками, мокрыми штанами. Мы грелись в подъездах и магазинах, выгребали снег из сапог, снова и снова теряли варежки, штурмовали снежную крепость и облизывали вместо мороженого длиннющие сосульки. Центром зимней жизни становилась горка – любая небольшая возвышенность на нашем пути. Да что там возвышенность, ледяные полосы то и дело встречались и на ровной поверхности. Идёшь из школы в расстёгнутой куртке, бросаешь на снег рюкзак, разбегаешься и летишь вперёд, только успевай правильно поворачивать ботинки, чтобы не распластаться посреди дороги под смех одноклассников. Съехать с полноценной ледяной горки было сложнее. В начале зимы с неё неслись вниз на взятой с помойки коробке из-под телевизора, на которую помещалось человек пять, её раскручивало, и некоторые из нас отлетали в сторону. К Новому году все набивали шишки и становились смелее, теперь можно было попробовать покорить такую горку, ничего не подкладывая под пятую точку, а самые отважные мчались вниз стоя на ногах.
– Давай, не дрейфь, – кричали мы с Тимой Гудку, который хотел впервые в этом году съехать с обледеневшего склона стоя.
– Да сейчас, у меня шнурок развязался, – отвечал нам голос сверху.
– Обычная отмазка, – вздыхали мы.
Тем не менее Гудок победил страх, и мы услышали, как захрустел свежий снег под его подошвами, когда он разбежался и, размахивая руками в попытке удержать равновесие, понёсся вниз, набирая скорость. Примерно на середине спуска он понял, что теряет контроль, и отскочил в сторону. Совершив несколько неестественно широких шагов, рыбкой упал в снег.
– Вкусно? – спросил его Тима, наблюдая, как Гудок отплёвывается от попавшего в рот снега.
– Ничего, со второго раза получится, – поддержал я друга. – Я с первого раза тоже сошёл. Зато со второго почти в школу заехал, прямо под ноги Алле Васильевне.
К началу марта только ленивый не летал в полный рост вниз, держа в руках рюкзак и мешок со сменкой. Ох уж эта сменка. Если весной или осенью можно было схитрить, забыв её дома, то зимой, когда на улице слякоть, попасть в школу без заветного мешочка становилось практически невозможным. Наличие сменной обуви контролировали бдительные дежурные из старших классов. Заходя, нужно было продемонстрировать мешочек на вытянутой руке. Отмазки из серии «она у меня в рюкзаке» неминуемо разбивались о чувство важности, появлявшееся у каждого, кто надевал на рукав красную повязку. Через несколько лет я испытал его сам, когда впервые наш 9 «В» начал дежурить по школе.
Дежурные делились на несколько групп: по классу, по столовой, по гардеробу и, самое заветное, на дверях в школу. В классе хозяйничали в основном девочки: до блеска натирали доску, мыли пол. Мальчики помогали лишь расставить стулья на парты в конце учебного дня. В столовой мы познакомились с чудом советской инженерной мысли – промышленной посудомоечной машиной. Похоже, такие были установлены во всех типовых школах конца семидесятых годов. Двое из бригады загружали в неё грязную посуду, а двое принимали чистые тарелки на другом конце ленты, вытирали их насухо и ставили на громоздкий железный стеллаж. В гардеробе царил апокалипсис – броуновское движение прекращалось лишь через минуту после звонка, чтобы начаться снова на ближайшей перемене. Главной задачей дежурного было поднять разбросанные вещи и мешочки со сменкой, когда ажиотаж спадёт. А во время перемены – щедро раздавать подзатыльники налево и направо детворе из начальных классов. К концу дня от такой воспитательной работы у меня болела ладонь.