– В один слой делать не имеет смысла, такую они с ноги вынесут, – сказал Макс.
Вечером в пятницу, под прикрытием темноты, на самодельных носилках перенесли кирпичи и цемент в нашу половину подвала.
Субботним утром позвали всех пацанов, закипела работа. Мелкие вдвоём подносили воду. Хоха со Шкурой замешивали раствор в найденном когда-то на помойке дырявом, как решето, корыте. Мы с Гудком готовили кирпичи и обеспечивали подачу раствора. Макс и Тима с видом опытных строителей выкладывали стену. Для этой цели у безногого алкаша из третьего подъезда за бутылку портвейна был выменян настоящий строительный шпатель. Даже Женька-музыкант немыслимым образом избежал субботней репетиции и теперь его неприспособленные к тяжёлой работе руки помогали нам перетаскивать кирпичи.
К середине дня после нескольких рабочих стычек мы окончательно притёрлись, бригада стала работать как единый механизм.
– Нужно восемь кирпичей, свежий раствор, – кричал Тима.
– Кирпичи здесь, раствор несу, – отвечал я в свою очередь, выкрикивая назад: – Раствор!
Когда выбегал из коридора, в комнате уже стоял таз с мягким цементом. В дверь в этот момент заходили мелкие с ведром воды. Гудок втаскивал в коридор выстроенные до подбородка кирпичи. Но даже такой конвейер не помог возвести стену за один день. К вечеру, когда у нас закончились силы, были готовы лишь два слоя из трёх.
– Завтра воскресенье, дворников не будет, мы всё успеем, – наконец решил остановить ставшую мучением работу Макс.
Обессиленные, мы сели прямо на пыльный пол.
– У меня есть два батона и два пакета молока, – вспомнил Тима.
Ел ли я ещё когда-нибудь вкуснее, чем на этом спонтанном ужине в подвале? Возможно, но до сих пор ясно помню вкус мягкого ароматного батона и первый глоток освежающего молока.
На следующий день мы закончили. Стене ещё предстояло просохнуть, но уже сейчас было ясно: своими руками мы создали нечто монументальное.
– Если бы я не знал, что это сделали мы, подумал бы, что так и было, – сказал Хоха, проводя рукой по идеально подогнанным кирпичам.
– Только вот строители кладут кирпичи гораздо хуже, – сказал Руслик.
– Наверное, потому что торопятся, – задумчиво ответил Макс.
– Но мы ведь тоже очень торопились, – сказал Руслик.
– Мы торопились для себя, – подмигнул Тима.
Последующие месяцы стена отлично выполняла свою задачу, и нас никто не беспокоил. Думаю, с её появлением дворники перестали замечать отблески света и слышать звуки нашего пребывания. К тому же у нас теперь не было радиолы и приходилось обходиться без музыки. Мы проводили в подвале половину нашего времени, в гости часто наведывались друзья. С наступлением зимы мы тут грелись, перекусывали, занимались гантелями, тягали штангу и сразу же затягивались сигаретой, а однажды Хоха с Гудком притащили найденный где-то на свалке советский велотренажёр. Крутить педали на нём было очень непросто, но мы на это не обращали внимания – наличие тренажёра поднимало рейтинг нашего заведения, и к нам стали проситься пацаны из других компаний.
Однажды зимним утром мы с Максом сидели в подвале, когда в дверь постучали условным стуком. Внутрь быстро проскользнул Гудок.
– Там три дворника только что зашли, давайте потише. И свет погасим на время, – тихо сказал он.
Макс повернул выключатель. Через несколько минут за стеной послышались шаги. Мы на цыпочках подошли к стене со своей стороны и услышали голоса.
– Это что за херня? – Казалось, что грубый бас говорит у меня над самым ухом.
– Я не знаю. Откуда здесь эта стена. Не было её раньше.
– Может, телефонисты возвели.
– Алё, Вася, телефонисты сюда вообще не заходят.
– Здесь вообще нельзя перегородки возводить, пожарная безопасность, затопление, по всему нельзя.
– Дай-ка мне монтировку. Посвети.
Раздалось несколько звонких ударов.
– Крепкая, вообще не понимаю. Есть ключи от второй двери?
– Там не заперто.
– Надо оттуда посмотреть.
Спотыкаясь, мы быстро схватили куртки, выскочили на улицу, едва успели повесить замок и выскользнуть с лестницы, как подошли дворники. Один из них был в красивой фирменной спецовке с чёрной кожаной папкой в руках.
– Ихний шишка, – прошептал Гудок.
Мы спрятались за стеной и хорошо слышали, о чём разговаривали визитёры:
– Ты мне заливаешь, что вы тут не закрываете, а висит замок. Открывай давай.
– Это не наш замок, у меня ключи не подходят.
– Как это на вашем подвале висит не ваш замок? У тебя на участке полный бардак! Может, ты его уже фирмачам сдал под склад? И стенку они построили?
– Не сдавал, про замок не знаю, стену впервые вижу.
– Раньше тут пацаны сидели, но мы у них всё разбили, хлам выкинули.
– Ах ты гад, – прошипел Макс. – И кое-что взяли!
– В общем, так. Разбирайтесь. Сроку вам – неделя, – закончил разговор один из них.
Комиссия удалилась. Через некоторое время мы вернулись в качалку. Долго сидели молча.
– Теперь они нас в покое не оставят, – нарушил молчание Макс.
– Погоди, может, ещё обойдётся, – ответил я.
Не обошлось. Через несколько дней мы с Максом катались на картонке с ледяной горки у гольфа, когда прибежали запыхавшиеся мелкие:
– Шкура зовёт, в подвале нашу стену ломают.
Мы побежали следом за гонцами. Дверь в подвал была приоткрыта, рядом с ней с озабоченными лицами стояли Шкура и Тима:
– Уже минут двадцать ломают нашу стену, сначала, кажется, молотками, сейчас принесли лом.
Бум, бум, раздавались тяжёлые удары, от которых вздрагивал весь подвал. Иногда они прекращались, и с той стороны доносился трёхэтажный мат:
– Кто её, сука, строил. Лом не берёт.
Мы на цыпочках вошли в комнату. Удары возобновились. Через некоторое время помещение заволокло строительной пылью: вслед за первым кирпичом, который вылетел из стены, звонко ударившись о бетонный пол, рухнул большой фрагмент.
Макс закрыл дверь, и мы быстро пошли в сторону дома.
Уходя, я последний раз обернулся и вытер предательски скатившуюся слезу. Больше в качалку мы не возвращались.
Война
Осень 93-го в Москве выдалась неспокойной. Стачки, митинги, столкновения демонстрантов с неряшливым, плохо экипированным ОМОНом. На Горбатом мосту привычно отстукивали касками бастующие шахтёры. А в первые выходные октября началось настоящее побоище. По телевизору мелькали кровавые лужи и разбросанные по газонам пластиковые щиты. Тем не менее город жил своей жизнью, и утром четвёртого октября родители привычно отправились на работу, а я в школу.
Первым уроком была физкультура. На удивление, обычно пунктуальный физрук задерживался, уже десять минут как прозвенел звонок, а мы в спортзале одни. Несмотря на это, в воздухе висела напряжённая тишина – тревога, витавшая в воздухе последние дни, передалась даже детям.
В 8.45 Борис Сергеевич наконец зашёл в зал. Белоснежные кроссовки, красивый спортивный костюм, накачанный торс, рубленые черты лица – наш физрук ни в чём не уступал Железному Арни.
Мы по привычке выстроились в шеренгу. Борис Сергеевич поднял глаза и произнёс фразу, которую я до сих пор помню дословно:
– В Москве началась война. Банда реваншистов пытается свергнуть законно избранного президента. Занятия на сегодня отменяются, расходитесь по домам.
Ученики шумной толпой вываливались на улицу. К этому времени мы успели привыкнуть к быстрой эвакуации – в тот неспокойный год все проблемы расшатанной страны выплёскивались наружу одна за другой. «Идёт скрытая гражданская война, её отголоски то и дело проникают в нашу жизнь», – любил повторять сосед дядя Коля.
Весной телефонные террористы несколько раз минировали школу. Опаздывая, подбегаешь к забору, а школьный двор полон людей, пожарная машина, перегазовывая, заезжает в распахнутые ворота, чуть раньше приехала скорая, у двери рафика докуривает беломорину измученный ночной сменой фельдшер.
Значит, будут ждать кинолога, осмотр завершится к обеду, и, в конце концов, отпустят с уроков. Во дворе говорили, что милиция поймала одну из старшеклассниц, которая сообщила о бомбе с уличного телефона-автомата. Называли немыслимый даже по тем деньгам штраф – несколько миллионов рублей. А может, и несколько десятков миллионов, курс рубля совершал в те дни головокружительные кульбиты всего за неделю. Звонки прекратились лишь после того, как в школе перестали отменять уроки в день ложного минирования, и нас держали в классах до позднего вечера.
А однажды на школу было совершено настоящее нападение.
Увидев с утра набитый учениками школьный двор, я по привычке подумал про телефонных минёров. Но всё оказалось гораздо хуже. Почти все окна фасада здания были разбиты. Где-то стёкла осыпались полностью, в остальных окнах зияли неровные отверстия. Пробравшись к своему классу, я заглянул внутрь – посреди него, сбив с парты перевёрнутые стулья, лежала половинка кирпича.
Школу бомбардировали со всех сторон, и, как потом говорила наша математичка, разбитыми оказались 80 процентов окон. Даже по тем временам подобный налёт выглядел варварским, но преступление, по обыкновению, осталось нераскрытым.
В этот октябрьский день совершалось преступление гораздо большего масштаба. Будучи предоставленными сами себе, мы с друзьями быстро отыскали друг друга – Макс, Хоха, Гудок уже стояли вместе около спортивной площадки.
– Говорят, в центре танки, – сказал Макс. – Начинается штурм Белого дома.
– Да ладно?! – в один голос ответили мы втроём.
– Пошли на крышу четырнадцатиэтажки! Вдруг что-то интересное увидим, – предложил Макс.
С крыши открывался завораживающий вид на залитый солнцем город. Бабье лето пришло в последних числах сентября, в столице установилась сухая и тёплая погода. Мы смотрели в сторону центра, пытаясь обнаружить хоть какие-то намёки на серьёзные события. Но в прозрачном осеннем воздухе не было лишних звуков.
– Как всегда, много разговоров и ничего стоящего, – разочарованно вздыхает Гудок.