— Гони! Бей!
И какой-то другой монах, вертясь в толпе, вопил:
— Заступитесь за слуг божьих, заступитесь за нас, сирых!
Казалось, еще минута-другая, и членов комиссии растерзают. Их попытки подействовать на толпу словом, умерить ее пыл оставались безуспешными. Но они не прекращали этих попыток. Председатель комиссии, с носа которого окончательно слетело пенсне, подхватил его и, размахивая им, кричал, обнаружив неожиданно громкий голос:
— Граждане! Опомнитесь! Послушайте! Позвольте объяснить!..
В передней части толпы на какие-то секунды становилось тише — к увещеваниям председателя все-таки прислушивались, но сзади продолжали напирать, истошно визжали старухи-богомолки, злобные выкрики мешались с молитвенными словами. Толпа, кажется, с каждой минутой увеличивалась — во двор монастыря, привлеченные набатом, все вбегали и вбегали монашеские заступники из ближайших кварталов, а может быть, уже и со всего города…
«Разорвут нас всех! — испугалась Ольга. — Надо за помощью!» Улучив момент, она скользнула вдоль стены и юркнула в толпу, мгновенно потерялась в ней, и на нее там уже никто не обратил внимания.
Вьюном пробираясь через человеческую круговерть, Ольга наконец достигла места, где толпа была пореже, и, не теряя ни секунды, устремилась к воротам. И там никто не обратил особого внимания на молодку в сбившемся набок платочке — мало ли во дворе суетилось возбужденных людей.
Лавируя в потоке богомольцев, все еще вбегавших во двор монастыря, Ольга выбралась на улицу и сразу же пустилась во всю мочь. Она вспомнила, что неподалеку от монастыря находится городская больница. Еще из разговоров Корабельникова и Ксении Андреевны, лечившейся в этой больнице, она знала, что там есть телефон.
Сзади загрохотали по булыжнику колеса. Кто-то нагонял ее на телеге, и сердце Ольги екнуло: «Не за мной ли из монастыря?» Она побежала быстрее. Но телега нагоняет, вот колеса гремят уже рядом…
— Эй, девонька! — окликнули Ольгу. — Куда летишь сломя голову? — Она увидела: на пустой телеге, на расстеленном армяке, сидит щуплого вида старичок, смотрит на нее озабоченно…
— В больницу! — нашлась она. — За доктором! Матери худо.
— Садись, подвезу!
— Спасибо, дедушка! — Ольга вскочила в повозку, и та покатила дальше.
— В монастыре-то какое греховодство, а? — осуждающе проговорил старик. — Еду мимо, вижу — народ колготится, придержал вожжи, спрашиваю: пожар али что? А мне говорят — большевики монастырь грабят. Слезай, кричат, помогай заступиться, коль в бога веруешь. А я скорей карюху подхлестнул. Не люблю в драки ввязываться… Слышь, а это правда, что грабят?
— Вранье, дедушка!
— Ну? Слава те господи! А то ведь не знаю, верить али нет, что большаки на такое пошли…
Но Ольга уже не слушала, что говорит старик: соскочила с повозки — больница рядом. Только успела крикнуть:
— Спасибо!
Уже через минуту Ольга влетела в больничную канцелярию.
— Где у вас телефон? — И, увидев прикрепленный к стене аппарат — полированный деревянный шкафчик, бросилась к нему, ожесточенно завертела ручкой, закричала в трубку: — Милицию! Дайте быстрее милицию!
Испуганная тревожным голосом Ольги, телефонистка тотчас же соединила ее.
Через одну-две минуты Ольга уже выбежала на улицу и помчалась обратно к монастырю. Предупредить, ободрить оставшихся там товарищей, что помощь уже вызвана!
Она подбежала к воротам монастыря и, не раздумывая, скользнула в толпу, клубившуюся под их сводами, стала яростно проталкиваться.
Чем ближе к стене склада, тем теснее возбужденная толпа, тем сильнее крики и толкотня. Но Ольга упорно пробиралась вперед.
— Ты что, окаянная, с ног сбиваешь? — окрысился на нее весь заросший седым, с прожелтью волосом старичишка в высоком черном картузе и жилетке, надетой на синюю рубаху. — Куда прешь?
— Извините, дедушка, — торопливо выдохнула Ольга, продолжая усиленно работать локтями.
— Нет, погоди! — крикнул уже оставшийся позади старичишка и вдруг заорал злобно-радостно: — Энто же та девка, которая с христопродавцами! Держите ее, православные!
Большущая потная ручища схватила Ольгу за плечо. Она вырвалась. Но ее схватили вновь, уже за руку. Цепкие пальцы впились ей в волосы, больно дернули, пригибая к земле. Она закричала. Но ее крик не остановил разъяренную толпу, наоборот — больше раззадорил. Все новые и новые руки вцеплялись в нее, жарко и смрадно дыша ей в щеку, орал хриплый бас:
— Попалась, стерва, попалась!
И визгливый старушечий голос взывал:
— Выкиньте ее из обители, бесовку, выкиньте!
Где-то неподалеку хлестнул выстрел, взвизгнули женские голоса. Толпа шарахнулась, увлекая за собой Ольгу. Руки, державшие ее, пропали. Но стремнина толпы не отпускала Ольгу, влекла неизвестно куда в своем круговороте. В шуме этого круговорота было слышно:
— Человека убили!
— Не человека — антихриста!
— Остатних бейте!
— А девку, девку-то, где она?
Пригнув голову, Ольга втиснулась между богомольцами, в надежде, что на этот раз ее не заметят. «Хотя бы со своими быть… хотя бы со своими… а то одна…»
Где-то позади, кажется, со стороны ворот хлопнул выстрел, другой, третий…
Толпа взревела, шарахнулась, закрутилась на месте, увлекая в своем вращении и Ольгу, и вдруг быстро стала редеть, — все бежали мимо Ольги, к воротам, и вот уже вокруг стало просторно, и она увидела между разбегающимися по двору — своих товарищей по комиссии, возле самой стены. Они склонялись к телу, лежащему на булыжнике двора. Она узнала сразу — это председатель комиссии, тот, из наробраза, учитель в пенсне…
— Ой, батюшки! — по-бабьи вскрикнула она.
Кто знает, что было бы с Ольгой и остальными членами комиссии, если бы сразу же после того, как револьверным выстрелом из толпы был убит председатель комиссии, к монастырю не подоспели чекисты, примчавшиеся на единственном в чека автомобиле-грузовике. Следом прибежала и венгерская рота. Несколько предупредительных выстрелов вверх сразу же заставили рассвирепевшую толпу отхлынуть, броситься к выходу. Но там, перегораживая ворота, уже стояла плотная цепь чекистов и бойцов роты Ференца. По распоряжению старшего из чекистов, на улицу выпустили только женщин и стариков. Всех мужчин оттеснили обратно во двор, в угол. Их набралось сотни две. Чекисты стали выпускать мужчин по одному, тщательно осматривая, нет ли у кого из них оружия: искали, кто убил председателя комиссии. Тело того уже положили на автомобиль и увезли.
Гомбаш, которого сразу же вместе с другими поставили в цепь, увидел Ольгу в тот момент, когда тело убитого председателя комиссии несли к воротам. Вместе с остальными членами комиссии Ольга шла следом. Она не заметила Яноша, да вряд ли и могла заметить — бойцов в цепи много. К тому же она и предполагать не могла, что именно Янош окажется в монастыре в этот момент. Но он увидел ее, радостно крикнул:
— Олек!
Она подбежала к нему.
— Ты почему здесь? — спросил Янош. Когда Ольга объяснила ему, в какую переделку попала, его даже пот прошиб: так страшно стало ему за жену. Как хорошо, что они поспели вовремя: ведь ее могли растерзать…
Он хотел сказать Ольге, как испугался он за нее, но в этот момент ее окликнули:
— Эй, товарищ! Ты перевязки делать умеешь?
— Еще бы! — тотчас откликнулась Ольга. — Я на сестру при Красной гвардии училась!
— Так давай, быстро!
Чекист в черной кожаной тужурке, перепоясанной солдатским ремнем с кобурой, увел Ольгу в дверь одного из монастырских зданий, окружавших двор.
— Сюда, сюда! — показал чекист на дверь. Ольга вошла и оказалась в крохотной монашеской келье, где в углу под иконами с тускло мерцавшей лампадкой, на широкой деревянной кровати с беспорядочно смятыми простынями сидел, болезненно морщась, человек в гимнастерке, прижимая ладонь к плечу.
— Перевяжи товарища! — показал Ольге приведший ее чекист. — Наш это. Вот этот гад в него стрелял! — И тут Ольга увидела сидящего в углу на табуретке, положа ладони на колени и опустив голову, монаха с короткой бородкой, в длинном черном подряснике. Возле стоял с наганом в руке другой чекист.
— Монах? — удивилась Ольга, глянув на сидящего.
— Какой он монах! — сверкнул глазами чекист. — Его благородие штабс-капитан Петунин. Ряженый. Мы сначала тоже думали, что монах. Зашли, спрашиваем — оружие есть? Он и засуетился…
— Ой, а чем перевязывать? — пробежала глазами по келье Ольга. — Бинтов при мне нету. Да ладно, вот простыни вроде чистые…
Она сдернула с кровати одну из простыней, разорвала на полосы, стала перевязывать раненого — пуля прошла ему через плечо, кажется, задела кость. Она слышала, как за ее спиной чекисты сказали арестованному:
— А ну, пошли!
Закончив перевязку, Ольга с одним из чекистов вывела раненого во двор, где возле самых дверей стояла пролетка с кучером-бойцом на облучке.
— Сестрица, ты его до госпиталя сопроводи! — попросили Ольгу чекисты. Забираясь в пролетку, она бросила взгляд во двор, туда, где недавно видела Яноша в цепи других бойцов. Но там уже никого не было — проверку задержанных, видимо, закончили. Двор полон был подвод, на них бойцы и монахи грузили мешки с мукой и крупами, бочки с капустой и огурцами. Тут же стояло несколько коров, приведенных, очевидно, с монастырского скотного двора. «Где же Ваня? — снова поискала взглядом Ольга, но так и не нашла. — Когда же теперь свидимся?»
Вздохнув, сказала кучеру:
— Поезжай!
Глава четырнадцатая
Прошло еще несколько дней. После происшествия в монастыре, закончившегося тем, что оттуда вывезено было довольно много продовольствия для детских домов, а в подвалах найдены винтовки и патроны, в городе было спокойно. Можно было полагать, что противники Советской власти уже не решаются выступать, убедившись, что силы для ее защиты в Ломске всегда наготове.
Вечерело. Кончался день, как и предыдущие, необычно жаркий для ломского лета. Гомбаш вернулся из типографии, принес товарищам несколько экземпляров только что отпечатанного номера газеты на родном языке. Как только он показался в казарме, его сразу же обступили: