Прозоров одним из первых взбежал на поленницу, дрова покатились под ногами, но он успел, отведя винтовку в сторону, прыгнуть вниз, на траву. Чуть не упал, уперся рукой в мягкую прохладную землю, вскочил. Товарищей рядом никого не было, но он слышал их голоса по ту сторону забора — они не могли сразу, как он, перебраться, — поленница раскатилась.
Сергей не стал ждать: догонят! Бросился вперед, туда, где меж серебряных с чернью стволов старых берез мельтешили, быстро скрываясь за ними, убегающие офицеры.
Он влетел в рощу, березы все теснее смыкались вокруг, приходилось уже лавировать между ними, но Сергей не замедлял бега. Откуда-то спереди гулко хлестнул выстрел. Сергей вскинул винтовку, не останавливаясь и не целясь, выстрелил в ответ. Сзади, совсем недалеко, выстрелили дважды. Перед ним громко хряснула сбитая пулей ветвь.
Товарищи с ним! Догоняют! Это обрадовало Сергея, придало ему и сил и решимости. Он бежал широким шагом, легко огибая стволы и кусты, которые обступали его все теснее. Уже не обращал внимания на выстрелы, звуки которых перекатывались по роще. Где-то совсем близко, рядом, пули с треском прошивали листву. Но он видел только одно: впереди, между белыми стволами, то появляется, то исчезает спина в гимнастерке, чуть потемневшей от пота, крест-накрест перетянутая ремнями офицерского снаряжения. Выстрелить в этого белогвардейца? Палец едва удерживается от того, чтобы лечь на спуск. Нет, лучше взять живьем! Может быть, это кто-то из главарей?
Сергей уже нагонял убегающего, и тот, хотя и не оглянулся ни разу, наверное, слышал, как близок его преследователь. Охваченный упоением погони, Сергей уже не обращал внимания на то, что вырвался далеко вперед — товарищей не было видно.
— Стой! — хрипло крикнул Сергей, нагоняя офицера. — Стой!
На бегу выстрелил поверху, для острастки. Преследуемый дернулся в сторону, но в эту секунду Сергей настиг его и, вскидывая свою трехлинейку на изготовку, крикнул:
— Сдавайся!
Офицер обернулся — и Сергей остолбенел: перед ним был брат!
— Ты? — спросил Геннадий, тяжело дыша.
Молча смотрели они друг на друга, не находя слов. Сергей все еще оцепенело держал винтовку направленной на брата. Геннадий криво усмехнулся, сказал ломким от волнения голосом:
— Ну что же, веди меня в чека…
Сергей растерянно молчал. Громко затрещали кусты, и не успел он обернуться, как в его винтовку кто-то вцепился. Офицер с перекошенным от напряжения, потным лицом молча, стиснув рот, рвал винтовку из его рук. Другой, вскинув приклад к плечу, кричал тому, который пытался обезоружить Сергея:
— Отойдите, я его сейчас уложу!
— «Все, конец!..» — мелькнуло в голове Сергея.
— Оставьте его, господа! Это мой брат.
Офицер, рвавший винтовку из рук вконец растерявшегося Сергея, отпустил ее, спросил изумленно:
— Ваш брат, поручик? У большевиков?
— Заблуждение молодости… — скупо улыбнулся Геннадий. — Он еще одумается.
— Может быть, сей юноша пойдет с нами? — совсем миролюбиво спросил офицер.
Сергей все еще не мог прийти в себя. Вмешался второй офицер, который только что целился в него:
— Господа, каждая секунда дорога! Мы отпугнули красноголовых огнем, но надолго ли? Поспешим!
— Так как, молодой человек? — снова спросил офицер Сергея.
— Оставим его! — вмешался Геннадий. — Видите, в каком он состоянии…
— В таком случае — пожалуйте вашу винтовку, господин большевик! — офицер снова взялся за трехлинейку Сергея.
— Возьмите! — протянул офицер винтовку Геннадию. — Ведь вы безоружны, поручик.
Сзади, со стороны Коммерческого училища, щелкнуло несколько торопливых выстрелов. Посыпались сбитые пулями листья. Сергей инстинктивно пригнулся. Когда он выпрямился, ни Геннадия, ни офицеров уже не увидел — они исчезли. Сергей услышал, как кто-то бежит к месту, где он стоял. Вгляделся: между стволами берез к нему спешат двое с винтовками, один в синем австрийском мундире, другой в гимнастерке. Свои! Сергей узнал Гомбаша.
— Они отобрали у вас винтовку? — запыхавшись, спросил, подбежав, Гомбаш. — Ну, благодарите бога, что мы увидели вас, товарищ Прозоров, издали!
— А то, браток, лежать бы тебе с офицерской пулей промеж глаз! — добавил подбежавший вместе с Гомбашем боец.
— Спасибо, товарищи! — растерянно ответил Сергей. Он не знал, как объяснить происшедшее с ним, и вот вдруг они дали этому свое объяснение. Но как он будет теперь глядеть им в глаза? Да, он подчинился силе, офицеров было трое… Но один из них — его брат. Никто из товарищей не знает, что Геннадий — в офицерской дружине. Да и сам он узнал только что. Но можно ли теперь это скрывать? Сказать? Но не перестанут ли ему доверять? Сказать одному Гомбашу? Нет, сначала только Корабельникову… Или не говорить никому? В конце концов, разве он виноват, что Геннадий в противоположном стане… Как поступить?
Терзаемый этими мыслями, Сергей вместе с Гомбашем и другими шел обратно к зданию училища. Уже совершенно стихла стрельба, уже не перекликались в роще бойцы.
— Винтовку себе другую возьмите, — сказал Гомбаш. — Из тех, что у пленных отобрали.
— Есть пленные?
— Человек двадцать. В училище захватили.
Через несколько минут Сергей, уже вооруженный винтовкой, пошел вместе с другими посмотреть на пленных.
Пленные сидели в большом зале на паркетном полу, на котором поблескивали осколки оконных стекол, золотисто светились стреляные гильзы, валялись брошенные бело-зеленые нарукавные повязки, сорванные офицерские погоны. Почти все пленные были в военной форме, среди них виднелось лишь несколько в штатском. Сергей и другие любопытные, не заходя в зал, стояли в дверях, рассматривали пленных. Сергею все еще казалось странным, что эти люди, жители одного с ним города, вдруг стали его врагами, что любой из них мог еще недавно, какой-нибудь час назад, убить его.
Между столпившимися в дверях зала протиснулся маленький щуплый человек с рыжеватой щетинкой небритой бороды, в гимнастерке, подпоясанной не ремнем, а крученым пояском, каким обычно щеголи подпоясывали рубахи, с огромным маузером в деревянной кобуре, перекинутым на ремне через плечо. Шея его была перевязана свежим бинтом. Войдя в зал, он остановился и, свирепо глянув на пленных, неожиданно басовитым для его тщедушной фигуры голосом крикнул:
— Эй вы, контра! Подымайсь! В чеку отправить велено, там с вами разберутся!
Пленные молча, с белыми лицами и какими-то остановившимися глазами, вставали, один из них размашисто перекрестился. Молчаливо потянулись к выходу. Проходили по одному между расступившимися бойцами. Сергей внимательно всматривался в лица пленных. Как все-таки странно! Ведь среди этих людей мог оказаться Геннадий, мог оказаться, наконец, он сам — если бы разделял убеждения брата и отца…
Вдруг Сергей вздрогнул: мимо шел молодой человек в белой измазанной косоворотке, подпоясанной солдатским ремнем, с расстегнутым пустым патронташем, на голове криво сидит студенческая фуражка с голубым околышем… «Прокуратов!» — узнал однокурсника Сергей.
— Ишь студент, в белой рубашечке воевал! — усмехнулся кто-то из бойцов.
Пленный услышал, резко повернул голову на голос. И тут встретился взглядом с Сергеем.
— Вы предатель, Прозоров! — бросил ему в лицо Прокуратов и, отвернувшись, прошел мимо.
— Что это он тебя так? — спросил стоявший рядом боец, подозрительно глянув на Сергея.
— Не знаю, — пожал Сергей плечами.
Пленных увели. Вместе с другими Сергей вышел во двор. Уже высоко над березами, одетыми еще негустой, молодой листвой, поднялось солнце в сияющее майской голубизной небо. Ослепительно белели стены здания Коммерческого училища. И только красные, словно маленькие ранки на белом теле, следы пуль на стенах напоминали, что произошло здесь только что. Отойдя в сторону от товарищей, Сергей сел на уже высохшую от ночной росы, но еще прохладную траву, положив винтовку рядом. На душе было смутно. Сжав ладонями щеки, он сидел, уперев локти в колени, весь уйдя в себя. «За что Прокуратов назвал меня предателем? Я же не был с ними. И никогда не хотел быть… Геннадий против большевиков. Мы с ним по-разному понимаем патриотизм… Это ужасно — мы с ним сегодня могли убить друг друга! Об этом никогда не должна узнать мама. Надо было условиться с Геннадием… Но теперь он, наверное, не вернется домой: ведь его могут арестовать…»
— Товарищ Прозоров, что с вами? — Гомбаш присел рядом. — Плохо себя чувствуете?
— Нет, нет! — поспешил ответить Сергей. — Просто задумался.
— О чем? Я слышал, вас обругал пленный. Это ваш знакомый?
— Да. Мы учились на одном факультете. Но я давно не встречал его.
— Почему он назвал вас так?
— Не знаю.
— Странно…
— Вы подозреваете меня, да? — вспыхнул Сергей. — Тогда сообщите о ваших подозрениях в чека!
— Ну, зачем так? Разве не могу спросить?
— Да! Вы мой командир! — Сергей подобрался, взял винтовку, встал. — Я готов ответить на все ваши вопросы.
— Нет, нет… Больше не имею вопросов.
«Как мне быть с ним? — отойдя от Прозорова, не впервые спросил себя Гомбаш. — Он смотрит на меня всегда со скрытой болью, что ли… Все время между нами какая-то неловкость. Счастливый и несчастливый соперники… Я не могу с ним говорить, как со всеми, вроде я перед ним виноват. Это, конечно, не отношения командира и подчиненного. С самого начала не надо бы брать его во взвод. А теперь уже неудобно просить, чтобы перевели в другой. Надо как-то приспосабливаться…»
Размышления Гомбаша прервал голос Ференца:
— Рота, в две шеренги становись!.. Получено сообщение штаба, — объявил Ференц. — Вылазки контрреволюционеров пресечены по всему городу. Нам приказано возвратиться в казармы. Но военное положение не отменено. Мы должны быть готовы к любой новой тревоге.
…В этот предполуденный час Ломск жил, казалось бы, обычной жизнью. Словно и не было стрельбы, рукопашных схваток. Как всегда, торговал обширный ломский базар возле пристани. С возов, распряженных на широкой, мощенной булыжником площади продавали крестьяне свой немудреный товар, по весне не очень богатый, все больше из прошлогоднего запаса — соленые огурцы, квашеная капуста, кедровые орехи, мед, постное масло, сушеные и соленые грибы, редко у кого — мясо или живые петухи, кур берегли, самое время курам нестись. Мучного и крупяного товара ни на возах, ни в полутемных лавках сводчатых старинных