Кираи, однако, появился не скоро, только в девятом часу вечера, когда за окнами уже сгущались поздние июльские сумерки. К этому времени в общежитии собрались почти все его обитатели: тревога, распространившаяся по городу, заставила тех, кто был в отлучке, бросить все дела и вернуться в комитет — в их штаб и дом.
— Кираи приехал! — объявил наконец дежурный. — В агитпункт, товарищи!
Полукруглую комнату агитпункта заполнили всю. Кому не хватило места на стульях и табуретках, стояли в дверях и вдоль стен. Было душно, лица блестели: весь день, как и накануне, стояла отчаянная жара. После полудня хлынул ливень, но он не принес облегчения, после него парило ничуть не меньше, как парит перед дождем. Может быть, ливень хлынет вновь?
К заваленному газетами круглому столу вышел Кираи, снял фуражку, положил ее на стол, смахнул ладонью пот со лба.
— Вы уже знаете — убит германский посол, — начал он. — Установлено: это сделали левые эсеры. Зачем? Чтобы сорвать мирный договор. Правительство принимает меры, чтобы как-нибудь смягчить ситуацию. Но это одна сторона вопроса. Другая — левые эсеры только что выступили против Советской власти открыто, с оружием в руках…
Ропот возмущения прокатился по комнате.
— Спокойно, товарищи! — Кираи продолжал: — Эсерами арестован председатель чрезвычайной комиссии товарищ Дзержинский. Арестованы другие партийные и советские руководители. Захвачен телеграф. Но в ответ вся левоэсеровская фракция съезда, включая их вдохновительницу Спиридонову, арестована в здании Большого театра. Однако эсеры продолжают действовать. Ими кроме телеграфа захвачены и другие важные пункты…
— Это что же, открытая контрреволюция?
— Выходит, так… — Кираи оглядел слушающих. — Я знаю почти всех вас. И говорю с вами как с единомышленниками, членами венгерской секции Российской партии большевиков Здесь нет принадлежащих к какой-нибудь другой партии?
— Есть беспартийные, но сочувствующие!
— Знаю. И поэтому объявляю: все коммунисты с этой минуты считаются мобилизованными. Беспартийные могут присоединиться добровольно.
— Когда выступать?
— Где получим винтовки?
— Какая нам будет задача?
— А с кем войска? Они двинуты на предателей революции?
— С войсками сложно, товарищи, — ответил Кираи. — Вам, наверное, известно, что лучшие полки из Москвы посланы на Восточный фронт. Опора Советского правительства в Москве сейчас — латышские полки, они еще в загородных лагерях. На заводах срочно организуются красногвардейские отряды. Но есть опасения, что у мятежников имеются скрытые резервы. В городе затаилось несколько тысяч белогвардейцев, офицеров. У них есть оружие. В любой момент все эти силы могут выступить против Советской власти. Поэтому на защиту ее призываются в Москве все, кому эта власть дорога. Дорога она нам, товарищи?
— О чем спрашивать!
— Давайте команду, что делать!
— Тогда — внимание! — Голос Кираи звучал уже не как голос оратора, а как голос командира. — Всем приготовиться к отправке. Организуется интернациональный отряд. Вещей не брать. У кого есть личное оружие — пистолеты, револьверы, — проверьте исправность. И прежде всего мы должны знать, сколько будет нас, бойцов… — Кираи поискал взглядом Гомбаша. — Вы, товарищ Гомбаш, составьте список. Будьте пока старшим. Сейчас за нами пришлют грузовой автомобиль. — Кираи еще раз обвел взглядом людей, заполнивших комнату. — Надеюсь, что на одной машине уместимся все.
Не прошло и получаса, как с улицы послышалось урчанье грузовика. Мгновенно все собравшиеся влезли в кузов — набились тесно, можно было только стоять.
— Поехали! — скомандовал Кираи, садясь в кабину.
Грузовик, громыхая по булыжнику мостовой, покатил темными московскими улицами, прорезая светом фар необычный для июльской ночи туман. Вызванный, видимо, непроходящей жарой и недавним ливнем, он был так густ, что редкие прохожие виделись в нем неясными силуэтами, окна домов светились совсем тускло. Город казался каким-то нереальным, сказочным, словно бы сотканным из серовато-голубой дымки, из которой призрачно чуть проступали крыши зданий, колокольни и купола церквей…
Вот грузовик свернул влево, стоявший в передней части кузова, возле кабины, Гомбаш внезапно увидел впереди зубчатую стену, острокрышие башни над нею. Грузовик ехал уже по какому-то странному мосту, вместо перил у которого с обеих сторон тянулись кирпичные барьеры с раздвоенными зубцами, такими же, как на стене впереди, а за ними смутно темнели деревья. Вот прямо под башней, к которой вел мост, показались раскрытые ворота.
— Кремль! — сказал кто-то рядом с Гомбашем.
Грузовик въехал на подернутую туманной дымкой широкую площадь, мощенную брусчаткой. По краям площади высились темные громады храмов. Их колокольни и купола, уходящие вверх, едва просматривались сквозь туман. В окнах длинного трехэтажного здания, вдоль фасада которого на высоких каменных ступенях во множестве лежали старинные пушки, светили редкие огни. По площади из конца в конец проходили люди в военной форме. Виднелись небольшие группы бойцов с винтовками, расположившиеся прямо на мостовой, горел небольшой костер. Все это было похоже на военный лагерь.
Свернув в проулок между зданиями, грузовик остановился у подъезда светлого дома с колоннами. Кто-то вышел из подъезда, свет из раскрывшейся двери упал на колонны, осветив и людей, стоявших и сидевших возле них с винтовками в руках.
— Сходите, товарищи, и ждите здесь! — распорядился Кираи, спрыгивая с подножки. — Гомбаш, вы где?
— Здесь!
— Пойдемте со мной! Если задержусь, передадите бойцам дальнейшие распоряжения.
В просторном вестибюле, куда Кираи ввел Гомбаша, толпилось довольно много народа, в основном военных, слышалась разноязычная речь — русская, венгерская, какая-то еще.
— Сейчас формируется интернациональный отряд, — объяснил Кираи. — А это командиры…
— А, товарищ Кираи! Привет! — подошел к ним высокий, стройный молодой венгр в кожаной куртке и в кожаном картузе с красной звездочкой на околыше, с маузером на боку в длинной деревянной кобуре.
— Товарищ Самуэли! И вы здесь?
— А где же мне быть в такой момент, товарищ Кираи?
— Конечно, конечно… — Кираи показал Самуэли на Гомбаша:
— Знакомьтесь: товарищ Гомбаш. Боевой командир с Восточного фронта, и к тому же журналист.
— Вы журналист? — улыбнулся Самуэли. — Значит, мы коллеги.
— Я вас знаю. Помню ваши статьи в «Социалиш форрадалом»…
— Да? Очень рад. Но сегодня мы с вами не журналисты, а бойцы. Писать нам придется, видно, вот такими стальными перьями, — Самуэли положил ладонь на свой маузер.
— У меня тоже есть перо, — Гомбаш дотронулся до кобуры своего нагана. — Семизарядное.
— А где Кун? — спросил Кираи у Самуэли.
— Он только что прошел к товарищу Ленину. Не думаю, что он пробудет там долго. Просил подождать.
— Ну что ж, подождем… — Кираи, Гомбаш и Самуэли отошли к стене, где было поменьше людей.
— Кто такой Кун? — спросил Гомбаш. — Я где-то, кажется, слышал эту фамилию…
— Удивительно было бы, если б не слышали… — усмехнулся Кираи. — Товарищ Бела Кун тоже журналист. Но не только. Он один из организаторов венгерской секции в партии. Как и мы, в Россию попал пленным…
Кираи не договорил — голоса в вестибюле вдруг стихли. Все взгляды обратились на вышедшего из внутренней двери невысокого человека с рыжеватой бородкой. Среди людей в военном, заполнявших вестибюль, он резко выделялся своим штатским костюмом — пиджачной парой с белой сорочкой и галстуком.
«Ленин!» — догадался Гомбаш, и сердце его всколыхнулось.
А Ленин тем временем быстро, чуть наклонясь на ходу, шел к середине вестибюля, что-то говоря своему спутнику, шагающему рядом с ним, — плотному, круглолицему, средних лет, с короткими усами и слегка волнистыми темными волосами, тоже в штатском, со шляпой в руке.
Ленин остановился посреди вестибюля, дотронулся до рукава своего спутника, как бы обращая внимание всех на него, и сказал:
— Товарищи! Товарищ Кун назначен командиром сводного интернационального отряда. Левоэсеры, называющие себя революционерами, покушаются на диктатуру пролетариата, на Советскую власть. Вы знаете, они подняли оружие на нее. Их нужно обезвредить. Центральный Комитет надеется, что вы будете действовать как верные солдаты партии!
— Будьте уверены, товарищ Ленин! — прозвучал в тишине чей-то твердый голос.
— А я и не сомневаюсь! — улыбнулся Ленин. — Не сомневаюсь, что вы с честью выполните свой пролетарский интернациональный долг. — Ленин вновь тронул Куна за рукав: — Командуйте! И не теряйте времени!
Интернациональный отряд, готовый выступить, выстроился в две шеренги на кремлевской площади. Теперь все были с оружием: незадолго до построения на подъехавшем грузовике привезли несколько ящиков винтовок, коробки с патронами. Подсумков почти ни у кого не было, обоймами набили карманы. Гомбаш, с винтовкой у ноги, стоял правофланговым во второй шеренге. Справа от него, в двух шагах от строя, стоял Самуэли, придерживая рукой кобуру с маузером, слева в строю, рядом с Гомбашем, — Кираи, сжимая винтовку с примкнутым штыком. При разбивке, когда Самуэли, назначенный командиром взвода, взял Гомбаша и Кираи к себе во взвод, он сначала хотел поставить командиром отделения Кираи, но тот возразил: «У товарища Гомбаша больше боевого опыта, чем у меня. Я ведь не воевал с пятнадцатого года, с меня хватит быть рядовым».
Самуэли согласился. Так Гомбаш стал командиром отделения, а Кираи — подчиненным ему бойцом.
Кун, по-прежнему держа шляпу в руке, подпоясанный поверх пиджака ремнем с револьвером, прошелся вдоль шеренг, осматривая бойцов. Остановился перед серединой строя, сказал громко, чтобы слышали все:
— Товарищи! Наступление наших сил по всей Москве уже началось. Только что телефонировали из Всероссийской чрезвычайной комиссии — эсеровские мятежники выбиты из ее здания, оно снова в руках чекистов. Наши продвигаются к другим пунктам, где засели мятежники. Сейчас выс