– Отпад! Так чем ты у нас болеешь?
– Может, все-таки геморрой? – не унималась Саша.
– Нет, слишком прозаично и не эстетично. – Лариса задумалась. – Лучше что-нибудь не поддающееся скорому диагнозу. Помню, я в детстве болела такой болезнью верхней части тела, при которой мне не сразу поставили диагноз и делали какие-то анализы, анализы… Как же она назвалась?
– По-моему, геморрой – то, что надо…
– Свинка! Вот как она называлась! Классная болезнь.
– А на что конкретно я должна буду жаловаться?
– Конкретно не помню, где-то в верхней части тела. На нее и жалуйся. Хотя я думаю, до этого не дойдет. Увидев тебя, он обязательно скажет: «Раздевайтесь!»
– А если нет? – завредничала Саша.
– Никаких «нет» у нас быть не должно, – отрезала Лариса. – Ты должна так зайти, чтобы с первых шагов он чувствовал, что должен сказать «раздевайтесь».
И Соня пошла.
Евгений Ромашкин сидел за своим рабочим столом и готовился к производственному процессу. Он пытался закрыть глаза, сложить руки и помедитировать перед приемом не совсем здоровых, с его точки зрения, тугуевцев. За ту неполную неделю, что ему пришлось отработать в этом небольшом провинциальном городке, Евгений понял одно – пациенты только на первый взгляд казались больными людьми, на самом деле добрая половина из них симулировала болезнь, вторая приходила к нему со своими «тараканами». И следовало быть не только терапевтом, но психологом одновременно для того, чтобы как-то по-хорошему с ними расстаться. В этом ему помогала медицинская сестра Аделаида, которая уже давно адаптировалась к провинциальной действительности и чувствовала себя в рабочем кабинете как рыба в воде. Вот и сейчас, чтобы оторвать врача от медитации, она нежно коснулась его рукавом белоснежного халатика, под которым, Ромашкин заметил это сразу, кроме трусиков-танго, ничегошеньки не было. И это «не было» так откровенно предстало перед его взором, что в очередной раз сорвало процесс медитации.
– Ладно, – махнул рукой Ромашкин, – от винта!
– Первый пошел, – деловито выкрикнула в коридор Аделаида.
Но первый не пошел, а пошла. Седовласая бабуля зашла и осторожно поставила в уголок свою большую хозяйственную сумку. Потом она изобразила падучую, размягчение мозгов и истерию. Во время всего спектакля Ромашкин тупо сидел за своим столом, а Аделаида заботливо успокаивала старушку. Ей удалось усадить ее на стул и придвинуть к доктору.
– Померяй давление, внучок, – вдруг ласково попросила бабуля, приписывая свое неадекватное поведение весенним катаклизмам.
– Конечно, – сразу согласился Ромашкин, не понимая, для чего понадобился весь концерт, если старушке просто нужно было померить давление. – Аделаида, померяйте даме давление.
Старушенция вмиг приперла к столу огромную хозяйственную сумку и извлекла из нее на докторский стол такого же огромного пушистого кота. Тот поприветствовал Ромашкина «Мяу!» и растянул в разные стороны стола затекшие лапы, сбрасывая на пол докторские бумаги.
– Не мне, – старушенция указала на животное – ему!
– Зачем? – не понял Ромашкин.
– В ветлечебницах теперь все за плату, а у вас – бесплатная медицина.
Заметив, что доктор не собирается мерить коту давление, старушка закатила глаза и приготовилась рухнуть в обморок.
– Хорошо, хорошо, – поддержала ее Аделаида, – пройдемте, бабушка, в соседнее помещение и там сделаем вашему коту все, что нужно.
Поймав на себе полный благодарности взгляд Евгения, Аделаида улыбнулась.
Что они там делали с котом, для Ромашкина осталось загадкой. Только после пятиминутной возни бабуля прошла мимо доктора с закрытой хозяйственной сумкой и с громкими криками: «Какой специалист, какой врач!» – скрылась в коридоре.
Но там она не сразу успокоилась. Повернувшись к Соне, старушка кинулась рекомендовать ей умницу-хирурга, как вдруг неожиданно спросила:
– Внуку моему почему не позвонила?!
Соня едва узнала бабулю без привычного пухового платка. Только она собиралась ответить, как из сумки раздалось призывное «Мяу!», и старушка побежала к лестнице. Собравшиеся у кабинетов люди неодобрительно посмотрели ей вслед, приговаривая, что это не ветлечебница, куда можно таскать котов. То же самое думал и Ромашкин, готовясь отнестись к очередному пациенту с должным вниманием.
– Быков, – прочитал он вслух фамилию сидевшего перед ним пациента, – и на что же мы жалуемся?
– На рога, – ответил Быков и указал на голову.
– Понятненько, – процедил Ромашкин, – и этот туда же. Значит, вам кажется, что у вас растут рога?
– Уже не кажется, доктор, они действительно растут.
Ромашкин с Аделаидой склонились над головой пациента и обнаружили два прыщика, размерами и окраской удивительно похожие на рога.
– Надо же, – удивился терапевт, – какая патология. И когда вы их обнаружили?
– Вчера в постели.
– С кем спали? – машинально поинтересовался Ромашкин.
– С женой, – махнул рукой Быков.
– Возможно, перебрали с сексом, – задумался Ромашкин. – Или вы, или она…
– Что вы! Она у меня в этом смысле ни мычит ни телится.
– А на стороне? – продолжал допытываться доктор, пытаясь выяснить полную картину не известного до сих пор науке заболевания.
– Есть пара-тройка крепких телок, но все в меру, – честно признавался Быков.
– Так. Какой рацион соблюдаете? – Ромашкин сел за стол и принялся что-то записывать в карточку больного.
– Диету, доктор. Чтоб похудеть. Вместе с женой. Утром овсянка, вечером проросшая пшеница.
– Так и запишем «зерновые». А поменять не пробовали? К примеру, употреблять силос?
– Не пробовал. Жена уперлась рогами и копытами – овсянка и все! А вы считаете, что силос лучше?
– Как знать, как знать. В вашем случае трудно что-то определенно сказать.
Аделаида на заднем плане давилась от смеха и крутила своим пальцем у виска. Но Ромашкин представления не имел, что ему делать дальше, и продолжал задавать первые попавшиеся вопросы.
– Спортом занимаетесь?
– Не могу. Вот.
Пациент снял ботинок с носком и показал мозолистую ножищу.
– А, ну да, – догадался Ромашкин, – копыта.
– Бычьи, доктор. Помогите!
– Странно, – протянул Ромашкин, – очень странно. Хорошая ортопедическая обувь, а такая патология! Чего еще необычного у себя замечали?
– По вечерам тянет мычать, есть траву, гонять жену и тещу, – обрадовался вниманию Быков.
– Ну, голубчик, – согласился Ромашкин, – последнее вполне нормально.
Аделаида обиженно поджала губки.
– Особенно когда одна из них повязывает красный шарф, – доверительно добавил пациент.
Ромашкин задумался. Ему в очередной раз попались «тараканы». Главврач его предупреждал, что участь врача в районной поликлинике – это не сладкая доля зубопротезиста.
– Я выпишу вам мазь, – решил Евгений, – станете смазывать все деформированные места три раза в день, признаки отпадут сами собой. И дам направление в область.
– Все не надо, – Быков принялся расстегивать штаны. – Этот хочу оставить!
– Не надо снимать штаны! – воспротивился Ромашкин, но было поздно. – О! Натуральный…
– Бычий, доктор. Помогите.
Аделаида пожалела, что оказалась за спиной и не увидела потрясающего зрелища. Ромашкин встал и заслонил собой Быкова, который долго не мог справиться с молнией.
– Что принимали-то? – усмехнулась Аделаида.
– Пилюли под названием «Поднимем и мертвого», – смутился Быков.
– Ясно, – подвела итог медсестра, – побочная реакция. Советую сменить пилюли, диету, жену и телок.
Ромашкин устало опустился на стул и протянул пациенту рецепт. Когда за ним закрылась дверь, он попросил Аделаиду сделать небольшой перерыв, чтобы отдохнуть от ужасов ветеринарии.
– Если сейчас зайдет бегемот, я уже не удивлюсь, – заявил он.
Но все же удивился, хотя вместо бегемота вошла Соня.
Она помнила, что должна это сделать эффектно, поэтому и задержалась в дверях. Но стоять осталось лишь тело, зацепившееся хлястиком пиджака за дверную ручку. Правая нога вначале по инерции продолжила запланированный путь, но дернулась и скинула туфлю. Шпилька сделала необычное сальто через Ромашкина и приземлилась точно в том месте журнала, где должна была стоять подпись врача.
Евгений оторвал взгляд от бумаги и посмотрел на Соню.
– Пардон, мадам! – он, оценив обстановку, кинулся вместе с туфлей к дверям и заговорил на французском языке, которого никогда в жизни не знал.
– Мадемуазель, – кокетливо поправила Соня, поймав на себе злобный взгляд медицинской сестры.
– Мамзель, – поправил себя Ромашкин, приседая и беря в руку Сонину ногу в черном чулке. Он аккуратно надел туфлю и провел девушку к стулу. Но вдруг, как будто в нем что-то перещелкнули, вместо стула усадил ее в обшарпанное, но все еще сохранившее следы презентабельности кресло. Предназначенное, между прочим, для медицинской сестры.
– Сидаум плис, – криво улыбнулась Аделаида.
– Мерси! – ответила ей Соня и плюхнулась в кресло, сверкая сетчатыми коленками.
– Раздевайтесь! – скомандовал Ромашкин, действуя, как и Сонина нога, по инерции. Но, поймав на себе едкий взгляд Аделаиды, одернул себя и ласково поинтересовался:
– И на что мы жалуемся?
– На СВИНЬЮ! – выдохнула Соня.
– О! Нет! – Ромашкина перекосило.
– И что же у нас, – продолжила вместо доктора Аделаида, заслонив Ромашкина от Сони спиной, – пятачок болит? Или хвостик в спиральку не закручивается? Пройдемте-ка в соседнее помещение.
Соня поняла, что проиграла. Но почему? Хотя анализировать она не могла по той простой причине, что голос, каким ее позвали в соседнее помещение, не обещал ничего хорошего. Однако Ромашкин пару раз кашлянул Аделаиде, и та, прижав Соню к стене, только прошипела:
– Симулянтам у нас не место! Идите к другим врачам!
И Соня выскочила из кабинета как ошпаренная. Очередь возбужденно зашумела. Соне не хотелось выставлять себя симулянткой, и она поспешила оправдаться: