– А как же к вам в Тридевятое царство эта бумажка попала?..
Тут кошка сверкнула на гостей таким янтарным взглядом, что они смешались, но потом .все-таки ответили:
– Жар-птица на хвосте принесла.
– Все понятно. Раз жар-птица, неудивительно, что от газеты такой клочок остался. Прочее, видимо, сгорело…
– Девица красная, не вели казнить, вели слово молвить, – опять затянул волынку краснокафтанник. Сохнет по тебе Иван. Слезы льет горючие от красна солнышка до ясна месяца. Не мила мне, бает, жизнь без Василисушки Премудрой!
– Премудровой, – автоматически поправила я, имея в виду свою фамилию.
– Вот я и говорю: Премудрой! – подтвердил сват.
– Так что же ваш Иван сам не явился? – коварно поинтересовалась я.
– Сие позор и посрамление еси, ежели жених сам на смотрины является. Отчии законы да правила блюсти надо, сударушка, – пояснил мне желтокафтанный сват.
И я вспомнила, что точно, жених никогда не являлся на смотрины и сватанье невесты. Сама же об этом читала монографию Ивана Сахарова! Тьфу ты, и тут Иван!
– И что дальше? – спросила я сватов.
– Ну, ежели согласна ты, красна девица, пойти за нашего Ивана-молодца, то тут годить и рядить нечего. Как раз мясоед начался; Пирком да за свадебку, на Красну-то горку! У нас в Тридевятом царстве свадьбы играть ох как любят!..
– Это вы что же, в Тридевятое царство меня везти собрались? – рассмеялась я.
Ох, напрасно я смеялась…
Апельсиновая кошка Руфина спрыгнула с моих колен и вдруг вся засветилась, как раскаленная вольфрамовая нить, да так, что у меня заболели глаза и я зажмурилась.
– И не открывай глаз, доколе не велю, а то не быть тебе живой, – раздался жутковатый голос, в котором я с трудом опознала Руфинин.
У меня закружилась голова, послышался звон: то ли разбилось стекло, то ли зазвонил телефон. Но меня словно подхватило воздушным потоком, ветер хлестал по лицу, и я поняла, что лечу. С крепко зажмуренными глазами, почти остановившимся сердцем и напрочь отключенным чувством самосохранения. И с единственным ощущением.
Я летела на собственную свадьбу. Не могла сказать, что это меня радовало. Я ведь еще не успела с предыдущим мужем развестись…
На высоком терему, терему
Сходилися девицы, девицы.
Садилися рядышком, рядышком…
Одна девка с краю всех, ой люди.
Взялся тут Иван-сударь, ох сударь,
Взял тут девку за руку, за руку.
Стала девка плакаться, плакаться,
На волю проситися, ой люди…
– Пусти, Иван, на волю, ой люди!
Пусти в поле чистое!
– Я тогда тебя пущу, ой люди,
Русу косу расплету, так и знай!..'
Под эту заунывную песню, нахально просверливавшую мои несчастные уши визгливыми женскими голосами, я и очнулась.
Открыла глаза.
Осмотрелась.
Ого!
Интерьер – как в музее русского декоративно-прикладного искусства. Сплошной Билибин по стенам и немудреной мебели – на изразцах печи вещие птицы в райских цветах нарисованы, какие-то сундуки полыхают алыми пионами и крупными синими ромашками, лавки вдоль узорчатых стен тоже явно пострадали от набега свихнувшегося на этнике живописца, а уж потолок с резными балками был просто залеплен зеленым виноградом и этакими медальонами, изображающими подвиги трех знаменитых богатырей. Правда, подвиги вышли не очень удачно. У художника явно возникли проблемы как с прямой, так и с обратной перспективой. Богатыри получились все как один олигофренами – огромные головы в самоварного вида шеломах покоятся на узеньких, не влезающих в рамки картины плечах…
Впрочем, что я все об убранстве да о художестве. Оказывается, песню, которая досверлила мой мозг до того, что я очнулась, пели три девицы, рядком сидящие на лавке под небольшим стрельчатым окном. Когда я очнулась, они петь не перестали и даже, по-моему, не обратили на меня, лежащую на кровати, никакого внимания. Ну что ж, в таком случае я сама их подробнее рассмотрю.
– Вы сестрицы-подруженьки, вы придите-ка к сиротинушке, –печальным, густым, как сапожная вакса, басом выводила первая девица: крупная, с блестящими гладкими черными волосами, заплетенными в одну толстую, с корабельный канат, косу. На девице была белая сорочка с расшитыми нарукавниками и темно-бордовый сарафан. В общем, вполне симпатичная девица, если б не ее параметры, подходящие, скорее, борцу сумо…
– Вы ударьте-ка в громкий колокол, разбудите-ка родну матушку! –требовала от неизвестных «подруженек» вторая девица, голоском и комплекцией посубтильней первой. Зато была она длинноноса, почти как известный деревянный человечек, и усыпана рыжими веснушками как раз в тон своему убойно-морковного цвета платью.
Зато третья девица была полной противоположностью своим товаркам. Точнее, не полной, а до изможденности худой. На ней даже сарафан веселенькой болотной расцветки висел, как плащ-палатка на гвозде. Поэтому, видно, и пела рекомая девица печальнее и визгливее всех:
– Ты приди, приди, родимая, на мою горьку, д-горьку свадебку! Ох!
На этом пессимистическом «ох!» дверь тихонько заскрипела, и в светлицу вошла исполненной достоинства походкой…
Руфина.
Моя кошка!
Во что же меня втянула эта рыжая бестия?!
Рыжая бестия меж тем остановилась прямо перед сестрами и принялась их натуральным образом отчитывать:
– Рехнулись?! Белены объелись?! Голосите, как по покойнику! Я вам что наказывала: сидеть тише воды, ниже травы да за подопечной наблюдать, а вы вопите аки скимны рыкающие!
– Прости, матушка царица! – Незадачливые певицы чуть не повалились кошке в, но… в лапы.
Царица?!
–Смотрите у меня! – грозилась лапкой Руфина, а глаза ее сияли ярче янтаря. Будете себя вести непотребно, так никогда и не расколдуетесь!..
Я решила, что довольно мне прохлаждаться на кровати и встала. Тут же проштрафившиеся девицы невнятно замычали, указывая пальцами на меня:
– Проснулась она, матушка царица!
Тут кошка изволила подойти ко мне и осияла янтарным взглядом, да так, что прищуриваться пришлось.
– Здравствуй, Василисушка, – сказала мне кошка каким-то новым, воистину царственным тоном. С прибытием тебя.
– И куда же я… прибыла?
– В Тридевятое царство, куда ж еще! – Кошка шевельнула кончиком хвоста. Неужели ты до сих пор этого не поняла?!
Тон меня возмутил до глубины души. Может, в Тридевятом царстве эта кошка и есть представитель власти, но это не дает ей никакого права так со мной разговаривать. И вообще! Я в это царство не просилась!
– Успокойся, Василиса. Кошка, видимо, просто читала мои мысли. Ничего дурного или зазорного в том, что ты оказалась здесь, нет…
– Насчет дурного и зазорного я впоследствии выясню, – злым голосом сказала я. У меня сильно кружилась голова и хотелось спать, но я решила не расслабляться. Лучше соблаговолите, достопочтенная Руфина, объяснить мне, с какой целью и по какому праву вы меня, кандидата, почти доктора (!) филологических наук притащили в какое-то Тридевятое царство?! И почему «Тридевятое»? Страна «третьего мира», что ли?
Мельком я взглянула на девиц. Они, разинув рты, с почтительным страхом внимали моему диалогу с кошкой.
Та тоже на них посмотрела.
– Рты-то позахлопните, – величаво приказала девицам Руфина. Да несите сюда на стол откушать гостье моей дорогой! И мне сметанки, да чтоб свежая была!
Девицы вымелись из комнаты, только дверь хлопнула. А Руфина теперь обратила взор ко мне:
– Не злись, Василиса, – мягко повела она речь. Все я тебе порядком обскажу. Никаких тайн от тебя утаивать не стану – не по-царски это. Только на голодный желудок и дело не делается, и разговор не клеится. Так что сейчас за угощением все ты и узнаешь. Только не нервничай и постарайся мне поверить. Договорились?
– Да. А что мне еще оставалось ответить? Стол расторопные и все еще словно напуганные девицы накрыли камчатной скатертью и заставили яствами в количестве, рассчитанном явно на былинных богатырей, а не на меня и на кошку. Но, видимо, это входило в кодекс традиционного сказочного гостеприимства: «Все, что есть в печи, – на стол мечи». Здесь были и расстегаи с грибами, семгой и печенкой; пышная, духовитая и румяная, что девичьи щеки, кулебяка; целиком запеченный молочный поросенок с моченым яблоком во рту; блюда с моченой же морошкой, брусникой; варенья: малиновое, яблочное (пяти сортов!), земляничное; пирожки с капустой и рубленой телятиной, каши, студни заливные, дичь жареная, яички каленые, пряники печатные… Кроме того, поставлены были кувшины со сбитнем, ягодными наливками и трехведерный примерно самовар С витой чеканкой по ободку: «Сработанъ во граде Туле мастеромъ Баташевымъ и Сыновьями». Раритет!
А Руфине принесли миску сметаны. Она принялась ее вылизывать, мимоходом сказав мне:
– Что ты, Василиса, сидишь, ровно в гостях али у мачехи… Кушай во здравие тела и веселье души. Наливочкой, угостись – царская Наливочка. Только у меня такую и делают! Раньше-то я и сама… не то что по теперешнему моему кошачьему положению…
Ради приличия я угостилась пирожком и моченой морошкой, отчего сразу у меня началась изжога. Кефира здесь явно не предполагалось, боржоми тоже, посему я налила себе чаю из тульского самовара и приготовилась слушать кошкины объяснения.
Кошка доела сметану, умылась и как-то очень по-человечески вздохнула:
– Ты, Василиса, кушай да о горе горьком моего царства послушай… Ты, чай, думаешь, что я просто кошка волшебная, говорящая? Не так все просто, Василиса, солгала я тебе в начале знакомства нашего, и ложь эта была во благо, поскольку все равно бы ты .мне ни за что не поверила.
– А чему еще я должна поверить? – Я осторожно отпила из блюдечка чай. Крепкий и душистый, видно, с травами особыми заварен. Хороший чай. Там, где я раньше жила, такого ни в одном супермаркете ни за какие деньги не найти…
– Не кошка я на самом-то деле, – продолжила Руфина. На самом деле я царица. Государыня Тридевятого царства и всех окрестностей, включая даже Кудыкины горы. Заколдовали меня. А так была я человеком.