Я стиснула зубы, чтобы не сказать какую-нибудь гадость этому умнику.
И почему он так на меня действует?! То бесит невероятно своими шуточками, а то смотрит так, что дыхание перехватывает… Да нет, не Борька! А Никита!
Чтоб их… обоих!
Надо бы сегодня с тетей посоветоваться… Если только с почечуйником экспериментировать не будет…
К городским воротам мы подъехали уже затемно. Если честно, я боялась, что в ночи мы их не заметим, но царь Берендей расстарался сделать их заметными в любое время дня и ночи, поэтому увидеть высоченный прямоугольник городских ворот, освещенный множеством горящих факелов, смог бы даже слепой. К тому же совсем рядом с ними проходил тракт, а у ворот развлекались игрой на скрипке и жалейке десятка два горожан. Совершенно не замечая гостей, они приплясывали в такт музыке и звонкому, чистому как ручеек, девичьему голосу:
Весело да весело
У деревни Лесьево.
А подальше от ворот,
Где резвится черный кот,
Все совсем наоборот!
Собрались как на парад
Мужики, кто чем богат.
Ухватили топоры,
Колья, факелы, багры!
Не дошло бы до беды.
А коту все нипочем,
Он обедом увлечен:
Стаю серых голубей,
Пять коров и семь свиней
Одолел кот Тимофей!
Да три пуда сала.
Да как крикнет: «Мало!»
Ох!
Не дожидаясь, когда девица поведает о всех чудачествах обжоры кота, Ник спрыгнул с Борьки и громко спросил:
— Почтенные! А как бы нам в город попасть?
Оказавшись под пристальными взглядами разом забывших про веселье зрителей, я поежилась.
— Кто вы? Откуда и куда путь держите? — Из расступившейся толпы к нам вышел седоволосый мужчина. Крепкий, высокий, с пронзительными синими глазами. Назвать его стариком — просто язык не поворачивался. В руках он держал скрипку. — Зачем в столицу пожаловали? Рассказывайте…
— Мы с сестрой возвращаемся домой. В Заречье. Ночь застала нас у ворот вашего города. Вот, пожалуй, и весь сказ. — Ник смело встретил взгляд его ясных глаз. — Так где стража? Кому пошлину за въезд платить?
— А у нас в городе пошлину на праздничную неделю отменили! — дерзко прозвучал звонкий голосок, и к мужчине подошла невысокая черноволосая девушка с такими же пронзительно-синими глазами.
Седоволосый тут же подтвердил мою догадку:
— Моя дочь. Олена. Завтра у нашего славного царя Берендея день рождения, вот и берем за вход плату не звонкой монетой, а умениями. Всю праздничную неделю не смолкает музыка и песни на площадях города и у ворот. Любит царь, чтобы подданные так его поздравляли. Да повеселее, да погромче. — Мужчина пытливо прищурился. — Покажите ваши таланты, и вход в Царь-город открыт!
— Да мы ничего и не умеем… — Ник отчего-то запахнул плащ, покосился на меня и снова спросил: — Может, все-таки цену назовете?
— Цену батюшка уже назвал, — шагнула вперед девчонка. — Так что выбор за вами. Или споете, спляшете нам, или прощевайте! Тракт — вон он…
Ник развернулся и направился к нам с Борькой, а голосистая «заноза» вдогонку ему обидно бросила:
— Слабаки! Ну и ночуйте в поле!
И тут в меня словно бесенок вселился. Ишь какая хозяйка ворот нашлась! Вон как глазами зыркает! Ничего, мы еще посмотрим…
Я скатилась по крутому боку жеребца и тихо спросила:
— Борь, ты мне, если что, поможешь? Ну там копытами ритм задать?
— Легко! — так же едва слышно фыркнул жеребец и уточнил: — А вторым голосом тебе не подпеть? У меня с детства был классический баритональный дискант. Как заржу, бывало…
— Это по настроению, — перебила я его и тут же остерегла: — Но лучше не высовывайся. Вдруг про твои говорливые таланты уже сообщили как про главную примету на картинке с надписью «Их разыскивают»?
Ник подошел и принялся что-то искать в дорожном мешке, висевшем на луке седла.
— Ты собираешься уехать? — Я тронула его за руку. — Но нам, кажется, было нужно попасть в город!
Он взглянул на меня и подмигнул.
— А кто говорит, чтобы уехать? У меня с собой где-то была губная гармошка, вот и решил тебе подыграть.
— Мне?! — Весь задор куда-то тут же подевался. — Это что же, я еще и за всех отдуваться должна?
— Только не говори, что у тебя ни слуха, ни голоса… — подначил Ник.
Наконец выудил из мешка гармошку и, цапнув меня за руку, потащил за собой. Позади послышался мерный перестук копыт. Эх, хоть Борька рядом… ритм задает. Не так страшно…
— Неужто насмелились? — насмешливо прощебетала девица.
— Насмелились! А подыграть не слабо? — подбоченилась я, судорожно вспоминая слова песен, которые все до единой, как назло, выпорхнули из головы. А ведь благодаря тете Мафе я знаю их в огромном количестве!
— Да без проблем! — В руках девицы оказалась сопелка, а рядом, смычком, уже пробовал струны скрипки ее отец.
Понятно. Наверное, никакие они не стражники, а обычные городские музыканты. Развели нас на «слабо»!
Что бы такого спеть?
— Ну? Язык отсох? Или тебе ноту ля продудеть? — опять сбила с мысли маленькая стервочка.
Ну врешь! Нас так легко не возьмё-ошь!
Я набрала в грудь побольше воздуха и выдала частушку:
В огороде у меня
Расцвела вдруг конопля.
Может, ты смекнешь, подруга,
И отстанешь от меня?
А не то недолго мне
Растрепать по всей стране
То, что ты, как лист до попы,
Привязалась вдруг ко мне.
Тишина стояла недолго. Грянул хохот. Девица прищурилась и со змеиной улыбочкой пошла ко мне, от злости выбивая чечетку. А может, это у нее такой нервный тик?
Не пойму я, кто поет?
Крокодил аль бегемот?
Не пойму я, почему
Весь народ от смеха мрет?
Может, внешность хороша,
Только ты поверь, душа,
Что в частушках и куплетах
Ты не смыслишь ни шиша!
Ах так?!
Чья б корова помычала,
А твоя бы помолчала.
На сопелке ты играй,
Рот поменьше разевай!
И, не удержавшись, показала разгневанной девице язык под одобрительные крики воодушевленной творческой дуэлью толпы…
Она уже открыла рот, чтобы наверняка сразить меня наповал, но тут нашу дуэль прекратил ее отец:
— Отлично, Олена! Голос нашей юной гостьи и ее находчивость доказали мне, что она достойна войти в наш город. Но что скажет ее спутник?
— А чего говорить? — раздался у меня за спиной мягкий баритон Никиты. — Мне до моей сестренки далеко. Пусть поет, а я могу подыграть на губной гармошке, ежели нужно…
— Нужно, — кивнул седоволосый. — С приблудившейся овцы хоть шерсти клок, так сказать… — И в ожидании посмотрел на меня.
Я пожала плечами, покосилась на Никиту, оглядела замершую толпу и, чувствуя над ухом теплое дыхание Борьки, вдруг затянула:
Ветры буйные, сиротинушкой
Вы оставили мою душеньку…
Черны вороны в края дальние
Унесли давно любовь девичью.
На этом месте, старательно вытягивая все высокие звуки, своим «баритональным дискантом» вступил Борька (авось не поймут, кто у меня на бэк-вокале), а к заунывным звукам губной гармошки присоединилась плачущая скрипка.
Я добавила страсти в голосе:
И осталась я в слезах реченьке…
С сердцем блудным, с телом грешным…
Прокляни меня, мой царевич,
Прах ненужный — пусти по ветру.
Или счастье дай мне — прощение
И царицею сделай нищенку…
Оборвав пение на высокой ноте, я замолчала, наслаждаясь наступившей тишиной. На этот раз молчание было куда более долгим и слаженным. Я победно взглянула на разглядывающую меня девицу.
Так-то! Какие мы песни знаем… Это вам не про кота-проглота распевать!
И вдруг задумалась. Отчего мне вспомнилась именно эта песня? Ее очень любила петь тетя Мафа после особо удачного травяного сбора на мухоморах. А еще мне вспомнилось ее признание о том, что в молодости она любила моего отца. А может, и до сих пор любит?
В мыслях забрезжила надежда свести этих двоих. А чего? Маму не вернешь, а я же вижу, как отцу одиноко… Особенно сейчас, когда ему пришлось отдать меня Фениксу…
От последней мысли настроение снова сделалось препаршивейшим, и я едва не пропустила официальное разрешение для всей нашей честной компании пройти в город, а заодно и приглашение на праздник, что «состоится завтра, в честь дня рождения царя Берендея».
— Очень ждем вас! — Седоволосый пожал мне руку, заставив очнуться и кивнуть.
— Непременно будем. — Я даже не забыла вежливо улыбнуться и, подталкиваемая Борькой, направилась вслед за Ником в манившие огнями ворота Царь-города.
Какое-то время мы молча шагали по довольно многолюдным, несмотря на столь позднее время, чистым улицам столицы. Аккуратные домики утопали в море цветущей сирени и яблоневых садах, точно облитых молоком. Время от времени нам попадались небольшие площади с фонтанами. Мимо изредка проезжали возницы. Отовсюду слышались голоса, музыка, смех.
По сравнению с наукоградом этот город вызвал у меня чувство какого-то вечного праздника. А еще он вызвал у меня чувство защиты, и я, впервые за эти бесконечно долгие несколько дней, ощутила спокойствие.
Сколько мы шли — не знаю, наконец мне надоело молча прислушиваться к цокающим шагам Борьки.
— И куда мы так целенаправленно движемся? — Я покосилась на задумчиво идущего чуть впереди Никиту.
— Надо где-то остановиться, — буркнул он, не сбавляя шаг.
— Мы уже миновали сотню трактиров! Неужели сложно было выбрать хотя бы один? — Ссориться не хотелось. Но как достучаться до этого лба, что я не ясновидящая и мысли читать не умею? Неужели сложно понять, что я устала, волнуюсь и совершенно не знаю наших ближайших планов на завтрашнее торжество и поиск колечка?