Но почему мне кажется, что если я сейчас уступлю — потеряю себя. Растворюсь, исчезну. Поэтому надо цепляться, надо не отпускать былое. Это единственный шанс не потерять голову, не сдаться.
В чувства Ресовского я тоже не верю. Такие люди слишком рассудочны, чтобы чувствовать. А все его признания, жаркие речи — лишь всё тот же элемент манипуляции.
Когда я в голове раскладываю всё случившиеся и сказанное по полочкам, становится легче.
Я знаю, что стала частью игры. Но не собираюсь быть безвольной куклой.
Мы останавливаемся возле огромного здания из зелёного стекла. Над входом крутится объёмная вывеска в бело-серебряно-зелёных тонах — логотип «РесФарм». Ко входу ведёт лестница из чёрного мрамора. Центральный офис компании выглядит солидно.
А вот Ресовский, ведущий меня за собой за руку, нет. Впрочем, он и не стремиться выглядеть серьёзным. Даже насвистывает себе под нос какую-то песенку и лукаво поглядывает на меня.
Мне неловко появляется на рабочем месте не только в сопровождении шефа, но ещё и за ручку с ним.
И не зря.
Все, конечно, здороваются, улыбаются, поздравляют. Но за внешним радушием прячутся ой какие острые зубки.
Мы, наконец, оказываемся в лифте. Нам — на десятый этаж. Лифт ползёт медленно, Ресовский нависает надо мной, загнанной в угол, маленькой и беззащитной рядом с ним.
— Ника, — тянет он, — запомни: ты над ними начальница. Наши с тобой отношения никого не касаются. Не позволяй им себя есть. Поняла? — Киваю. — Умница, девочка, заработала сахарок.
Он поддевает моё лицо за подбородок, наклоняется и целует.
Упираюсь ладошками ему в грудь, хочу оттолкнуть, прервать это безумие. Потому что колени уже подкашиваются, а жар начинает струиться по венам. Ну, вот только где мне сдвинуть такую махину!
Он останавливается сам, отрывается, смотрит недовольно. Тёмные глаза сверкают угрожающе:
— А вот сейчас, Сахарок, ты ведёшь себя плохо. И будешь наказана.
Я оправляю одежду, волосы и гордо вскидываю голову:
— Ой-ёй-ёй, грозный босс! — ехидничаю.
— А ещё — твой муж, — напоминает он, но отходит в другой угол, складывает руки на груди и скрещивает ноги.
— Да, я знаю, — опускаю глаза, не хочу скользить взглядом по его идеальной фигуре. Утыкаюсь в начищенные до блеска модельные туфли. — Но дай мне время, чтобы привыкнуть. Я ведь ещё не отпустила прежние чувства.
— Отпускай быстрее, — говорит он и, в отличие от меня, просто раздевает меня взглядом. Раздевает и лапает. Чувствую его руки на своей коже, его прикосновения, его голод. — У нас почти нет времени.
— Почему? — я всё-таки вскидываю голову и тону в чёрной бездне. Зрачки у Аристарха сейчас расширены, так что не видно радужки красивого чайного оттенка.
— Потому что миг, когда у меня расплавятся мозги и коротнут контакты самоконтроля, всё ближе. А потом… Сахарок, давай не доходить до «потом», ладно? — к моему удивлению последнее он произносит с просящей интонацией.
Только мне не легче. И ведь даже не с кем поделиться — никто не поймёт. Красивый, богатый, статусный мужчина стелется перед тобой — а ты фыркаешь. Так скажут они. И будут правы. Но я не могу по-другому.
Он давит на меня. И от этого я чувствую жуткое одиночество, обхватываю себя за плечи, всхлипываю.
Ресовский тут же оказывается рядом, сгребает в объятия, прижимает к груди:
— Всё-всё, Никуля. Успокойся, девочка. Забудь, что я сказал. — Грустно хмыкает у меня над головой. — Таким нереальным мудаком сейчас себя чувствую… Не бойся, хорошая моя. Я буду ждать, сколько нужно.
Его сила, запах его парфюма — древесно-пряный с нотками табака, — его уверенность буквально окутывают меня, успокаивают, расслабляют. Аристарх наклоняется и целует меня в макушку.
— Всё хорошо, — говорит он и улыбается мне. Улыбка тёплая, дружеская, но в ней прячется затаённая грусть.
Лифт останавливается, двери расходятся в стороны, выпуская нас. Аристарх снова берёт меня за руку, нежно поглаживая кожу большим пальцем. Будто вновь и вновь повторяет: «Не бойся. Верь мне» И что самое плохое — мне хочется не бояться и верить.
Перед дверью в свой кабинет он осматривает меня ещё раз, а потом мы вместе входим. Девушка, которая сидит за компьютером в кресле секретаря, удивлённо вскидывает брови.
— Вы у нас, кажется, Мила? — вкрадчиво интересуется Ресовский.
Девушка кивает, продолжая разглядывать меня с презрением. Ну конечно, она яркая, эффектная, грудастая. Не то, что я.
— Да, — томно произносит она, выпячивая вперёд своё «третий-почти-четвёртый». — Я тут вместо Алёны Олеговны. Пока её нет.
Чувствую, как у меня за спиной просто полыхает яростью Ресовский.
— Мила, сделайте милость, — чеканит он, — принесите мне контракт, в котором я утверждаю вас на должность моего референта.
— Но… Аристарх Иванович… Эта… тут…
— Мила! — рявкает он. — Вымётывайтесь отсюда, пока я не позвал охрану.
Она вскидывает голову и проходит мимо нас с видом оскорблённой невинности.
— Совсем обнаглели, — фыркает ей вслед Ресовский. — Видишь, Сахарок, с кем приходится работать.
Он провожает меня в свой кабинет и указывает на стул возле стола:
— Небольшое стандартное собеседование, Ника, прежде чем я представлю тебя всему коллективу.
И он действительно расспрашивает меня, как заправский кадровик. Выясняет, какими языками и на каком уровне я владею, мои профессиональные навыки в работе с компьютером и людьми. И я включаю отличницу на полную. Стараюсь давать на его вопросы развёрнутые ответы, аргументирую, добавляю в речь цитаты и высказывания. Меня слегка потряхивает, как на экзамене.
Минут через двадцать допроса Аристарх, наконец, расплывается в довольной улыбке и говорит:
— Ты у меня умница, Никуля. Идём, представлю тебя всем.
Он по-хозяйски кладёт мне руку на талию и не собирается её убирать. И это хорошо, потому что я вновь заряжаюсь его силой и уверенностью.
Мы ходим из отдела в отдел, переезжаем с этажа на этаж и к концу нашего обхода у меня уже не на шутку гудят ноги. А спина буквально горит от прожигающих взглядов новых коллег. Во многих кабинетах — настоящие мастодонты, гораздо старше меня. Конечно, им не нравится, что между ними и шефом будет стоять буфер в лице девчонки-недоучки. И пусть в глаза мне никто не говорит гадостей, но за глаза — точно скажут и очень много. Я уже видела на одном из мониторов видео с аукциона. И мать Аристарха о нём говорила. Представляю, какое мнение теперь у всех этих людей обо мне.
Впрочем, не все стесняются высказаться в глаза. Та же Мила, стоит мужу отвлечься на звонок, хватает меня под руку и отводит к окну в общем коридоре.
— Глянь вниз, — говорит она, подталкивая меня к огромной панорамной раме, такой прозрачной, что кажется, шагни вперёд и полетишь с головокружительной высоты.
— Зачем ты мне это показываешь? — пячусь назад. Терпеть не могу высоту.
— Чтобы ты знала, откуда будешь падать.
Хмыкаю, выдерживая её взгляд:
— С чего ты взяла, что буду?
Она меряет меня презрительным взглядом:
— С того, что он поиграется с тобой и бросит, — выплёвывает она. — Дешёвка!
На мою талию ложится мужская ладонь, меня уверено прижимают к горячему сильному телу.
— Вы ошиблись, Мила, — ехидно произносит Аристарх. — Ника очень дорога. Особенно — мне.
Он снова уводит меня в кабинет, и когда мы остаёмся одни, я вскидываю брови и, глядя ему прямо в глаза, говорю:
— Ты забыл добавить: Ника — дорогая игрушка.
Сейчас мне с ним проще устанавливать зрительный контакт. Он сидит в кресле, а я стою перед ним между его ног. Руки Ресовского лежат на моих бёдрах, он смотрит на меня снизу вверх, в кои-то веки.
Но ухмыляется так ехидно, будто это он возвышается надо мной. Будто я вынуждена заглядывать ему в лицо. Хотя, отчасти, так и есть.
Рука нахально ползёт вверх, задирает край пиджака, забирается под топ и начинает гулять по линии пояса брюк.
— Сахарок, — говорит он при этом совершенно спокойно, — я хочу, чтобы ты запомнила: я парень простой. Говорю обычно то, что хочу сказать. Без подтекстов и двойных смыслов.
Я фыркаю.
— Ага, а кто мне вещал недавно про акулу бизнеса? Простаков среди вас нет. Их сжирают, едва те вылупились.
Довольно щурится, ведёт рукой вверх, посылая рой мурашек по коже. И пробуждая совсем не те, что мне нужно сейчас, мысли.
— Ты умна, моя сладкая, — почти мурлычит он и, наконец, тянет на себя и усаживает на колени. — Но случилось так, что ты действительно мне дорога. Очень. И речь совсем не о деньгах. В этом плане ты бесценна.
Аристарх одну за другой вытаскивает шпильки из моей причёски, и когда тяжёлая волна падает мне на плечи — его глаза вспыхивают дьявольским огнём. Пугая и будоража одновременно.
— И давно ты это понял? — не произношу, а выдыхаю я. Потому что говорить становится всё сложнее.
— Когда мне сказали, что тебя забрали люди Ката, — он вдруг порывисто прижимает меня к себе, кладёт руку мне на затылок, путаясь в волосах. — Я уже готовился отбивать тебя у них.
— И что, — замираю я, вдруг осознавая, что услышала сейчас признание, настоящее, потому что с таким лицом и с такими глазами, не играют, — ты бы бился за меня?
— До последней капли крови, — отвечает, не задумываясь. — Даже, если бы был тебе не нужен.
Меня пронзает. Это… это слишком много… Потому что человек готов отдавать, ничего не требуя взамен. Я не могу теперь думать о нём плохо, ненавидеть, динамить. Потому что — как?
Даже если я не нужен тебе…
Я тянусь, касаюсь шелковистых волос, ерошу их. Солнце вплетает в его кудри ниточки золота, отражается в глазах. И они наливаются тёплым светом, словно тёмный янтарь.
Аристарх сейчас просто ошеломительно красив.
Его ладони добираются до моей груди и накрывают её, чуть сминая через тонкое кружево лифчика.
За поцелуем я тянусь первая. Но не умею — лишь вожу губами по губам.
Он ласково усмехается, перемещает руки и на талию, сжимая посильнее и притягивая ближе.