В этот раз он целует меня нежно, как всегда, берёт за руку и ведёт к столу, где они с ребятами обычно проводят летучки.
Следом за нами топает и Темников. Во время нашего разговора он стоял, прислонившись затылком к стене, прикрыв глаза и сложив руки на груди.
Наши отношения его не касаются. Приятно иметь дело с тактичным человеком.
Вадим, как гостеприимный хозяин, делает нам напитки — мне чай с ромашкой, Темникову и себе — крепкий кофе.
Отпив пару глотков, Глеб ставит кружку на стол и говорит:
— Что собираешься делать дальше, мелкий?
Вадима передёргивает от такого обращения, но, видимо, старшему брату можно. Смотрю на них, пытаюсь понять, какая между ними разница — наверное, около десяти лет. Вадим выглядит таким молодым сильным волком, а Глеб — матёрым стрелянным волчарой, вожаком, главным.
Вадим садится рядом со мной, кладёт руку на спинку стула, на котором я сижу, словно обнимает, очерчивает территорию, и уверенно произносит:
— Уехать хочу. За границу. Через две недели меня ждут в тамошней IT-компании. Нику с собой возьму, там поженимся.
— Хороший план, отличный просто, но есть одно «но» — мой босс.
Мы все переглядываемся и тяжело вздыхаем.
А Темников продолжает:
— Три дня назад он попросил меня собрать информацию об одной рыжей девушке, которую случайно увидел из окна машины.
— Лихо! — тянет Вадим, собственнически прижимая меня к себе. — Прямо пришёл, увидел, захотел.
— Так и есть. И Ресовский не тот человек, который легко отказывается от своих желаний. Тем более что он уже договорился с родителями Ники и собирается жениться на ней.
Ладонь Вадима на моей талии сжимается сильнее: моё! не дам! ррр!
— И что ты предлагаешь мне, Глеб? Отступиться?
— Ни в коем случае, — серьёзно отвечает тот, — иначе перестану считать тебя своим братом. Мы своих женщин не отдаём, а сражаемся за них до последней капли крови.
И я с ужасом вижу, как в любимых голубых глазах загорается холодная решимость. Он готов — именно так, до последней капли…
Нет! Не надо, любимый, прошу!
Накрываю своей ладонью его ладонь, прижимаюсь к плечу.
Мне страшно, за него страшно.
Он у меня слишком хороший, слишком порядочный, чтобы ввязываться в грязные игры Ресовского.
— Прости, Вадька, — неожиданно тихо и грустно произносит Глеб, — когда Ресовский дал задание найти рыжую девчонку, я не знал, что речь идёт о твоей девушке.
— А если бы знал? — в лоб спрашивает Вадим.
— Если бы знал — придумал бы что-нибудь.
— А теперь, когда знаешь?
— Теперь всё намного сложнее, мелкий. Я предателем никогда не был и начинать не собирался. Более того, крыс всяких и сам не жаловал, ты же знаешь. А тут какой шаг не сделай — всё предательство: либо босса, либо брата. Могу одно сказать — пока стоит играть по правилам Ресовского. Чтобы он ничего не заподозрил. Готовиться к свадьбе. Мне же надо всё взвесить. У меня Алёнка беременна. И любой мой неверный поступок срикошетит по ней.
Вадим понимающе кивает.
И пока что мы решаем придерживаться такой линии…
Аристарх
— Арис! Скажи, что это неправда! — маман почти визжит в трубку. — Очередная глупая утка жёлтой прессы! Если так — эти писаки пожалеют!
Хмыкаю, представив, как моя разъярённая родительница громит редакции. А с неё станется. Она может.
Но врать ей и что-то скрывать я не намерен. Поэтому отвечаю, пожалуй, излишне резко:
— Это правда, — повисает пауза, мать, должно быть, обдумывает мои слова, а я продолжаю: — Моё осознанное решение. Ты ведь сама хотела, что бы я женился. Вот, женюсь.
Мама тяжело вздыхает, и во мне шевелится запоздалое чувство вины — непутёвый я сын, слишком часто расстраиваю её, не соответствую ожиданиям. Ведь после смерти отца она одна тащила «РесФарм». Я мажорил, мне было не до того — клубы, курорты, девицы. Беззаботная жизнь богатенького маменькиного сынка — позднего, единственного, залюбленного. Мать поднимала и волокла империю, а я — бездарно сливал заработанные ею бабки. Отец и при жизни-то ей помощником не был. И мать привыкла, что с яйцами у нас — она.
Я лишь три года назад сел в кресло гендира «РесФарм». Мама чуть попустила бразды правления, передав мне вожжи. Но осталась у руля — хозяйка, императрица, основательница. Непререкаемый авторитет для старой гвардии сотрудников. Я не стал никого менять, потому что знал, с каким трудом мать отбирала их, оставляя только самых преданных, верных, настоящих фанатов.
Мать имеет все права требовать от меня подчинения. Наверное. В теории. Только я уже не мальчик. Далеко и давно не мальчик. И ей придётся учиться считаться с моими интересами. Упрямством и властностью я в неё.
— Да, я хотела, чтобы ты женился, — отмораживается, наконец, мама по ту сторону трубки. — Но на достойной женщине — взрослой, самодостаточной, сильной. А ты пигалицу нашёл, у которой ещё молоко на губах не обсохло. Что ты с ней делать будешь?
О, лучше спросить — чего не буду. Фантазия у меня богатая, а девочка — очень сладкая. Настолько, что я даже не думаю о других. Все разом исчезли и перестали интересовать. Только одна рыжая бестия в башке. И когда думаю о ней — улыбаюсь, как последний придурок. И всерьёз намерен хранить ей верность после свадьбы. Кажется, у меня с крышей нелады. Кому скажи, что бабник и ловелас Аристарх Ресовский собирается стать примерным семьянином — засмеют. Я и сам бы засмеял неделю назад. А теперь только и думаю, как окольцую её, затащу в постель и сделаю своей по-настоящему. Заставлю кричать от удовольствия и забыть всех других мужчин.
Да уж, наверное, насмотрелся на Темниковых и переопылился. Они же прям как лебедь с лебёдушкой.
Истинная пара.
Я тоже так хочу!
А Ника, видите ли, влюблена! Не выйдет, милая! Ты теперь только моя и меня должна любить.
Мама что-то говорит, не очень слушаю — сижу, пялюсь в экран монитора. На фото рыжули. Как же она хороша, непосредственна, нежна. Так бы и съел всю.
Зайка.
— Арис! — вопит мама. — Ты вообще меня слушаешь?
— Нет, — честно отвечаю я. — Всё уже решено. Ресторан заказан, приглашения разосланы. Назад отыгрывать поздно.
— Делай как знаешь, — раздражённо бросает мать. — Но потом не приползай ко мне жаловаться, когда эта вертихвостка разобьёт твоё сердце.
— Не разобьёт, она хорошая, — невольно защищаю рыжулю, и ощущаю странную, иррациональную потребность делать это и дальше — защищать, беречь, прятать, рычать на тех, кто попробует отобрать.
— Ты её не знаешь! — ярится мама.
— Ты тоже, — резонно осаживаю я.
— Мне и знать не надо, — заявляет она. — Достаточно посмотреть ваши фото! Распутная девица, которая позволяет прилюдно себя целовать.
В груди поднимается волна возмущения: моя Ника — распутная?!
— Вообще-то это я её целую! — кидаюсь в бой. Хотя отлично помню — рыжая отвечала мне. И с таким пылом! Горячая крошка. Уверен, в постели она будет такой же огненной.
Хочу её. Так хочу, что плавлюсь сам.
Но она — хорошая девочка. Чистая ещё. Её нельзя марать. Это даже такой ублюдок, как я, способен понять. Поэтому — только после свадьбы. Когда на ней будет моё кольцо, а у неё — моя фамилия. Вот тогда и я буду в ней — долго, глубоко, сладко…
От картинок, которые крутятся перед глазами, плавлюсь. Мозги не способны ничего воспринимать. Мне нужна доза.
Немного рыжей, чтобы продержаться.
— … она мне уже не нравится, — завершает не услышанный мной монолог мама и отключается.
Звон в ушах затихает. Зато член гудит теперь, как высоковольтка.
Куда не посмотрю — на стол, на кресло, на диван — везде вижу её. Как раскладываю и беру. Снова и снова. Пока оба не рухнем от изнеможения.
Блядь.
Я же рехнусь.
Ещё почти неделя!
Пиздец.
Других баб видеть не хочу. А её — портить. Не хочу себя же обкрадывать. Пусть наша брачная ночь станет подарком для обоих.
Но без контакта с нею мне не продержаться. Да и к себе приучать надо. А то дичится, шарахается. То-то будет веселья на свадьбе, когда все эти грёбанные писаки увидят зашуганную невесту Ресовского.
Поэтому решено — сегодня у нас свиданье. Буду очаровывать и завоёвывать. В конце концов, это приятно обеим сторонам. И весело.
Набираю сообщение, отправляю ей: «…Заеду за пиджаком и тобой».
Понимаю, как звучит.
Она наверняка взбесится. Пусть бесится. Это лучше.
Лучше, если она не будет пока знать, что что-то значит для меня.
А она — значит.
Много.
Гораздо больше, чем я бы хотел.
Ника
К восьми я уже полностью готова.
Сегодня на мне простое серебристое платье на тонких бретельках. Элина Сергеевна сказала как-то, что серебро хорошо оттеняет медь моих волос. В дополнение выбираю пиджачок из светло-зелёного атласа — вечерами всё-таки прохладно — и лёгкие, светло-зелёные же, туфли-лодочки. Волосы лишь прихватываю «крабом». Просто, без изысков. Я ведь лишь дополнение к его пиджаку. Такая же вещь.
В качестве украшения снова надеваю хризолитовую «капельку». Так со мной будет частичка Вадима.
Мне страшно представить через какой ад, по вине Ресовского, проходит мой любимый. Ведь Вадька не из тех мужчин, которые срываются на женщинах, вымещают зло и обиды. Он…благородный. Он в курсе ситуации. Я сказала ему о свидании, и он одобрил — мы придерживаемся легенды. Но… ревность — она ведь иррациональна. А сама ситуация порождает неуверенность и сомнения. Конечно, Вадим этого никогда не покажет. Никогда не унизит меня сценами и претензиями. Даже находит в себе силы приободрить. Только мне от этого нелегче.
Ощущаю себя гадкой, низкой, предательницей.
Мне хочется, чтобы всё скорее закончилось. Что исчезла эта двоякость…
А ещё — я не хочу встречаться с Ресовским, ходить с ним на свидания. Потому что… Потому что он странно, неправильно на меня действует.
Вот и сейчас сижу, жду, убеждаю себя, что люблю Вадима, а сама — утыкаюсь носом в пиджак Ресовского, вдыхая аромат, которым пропиталась вещь — терпкого парфюма, дорогого табака и чего-то ещё, личного, тонкого…