Красота рекордов в часовой гонке отчасти в простоте. Но даже самую простую идею можно задушить бюрократическими правилами и директивами, которые на первый взгляд представляются случайными. После того как в 1990-х, благодаря достижениям в области аэродинамических качеств конструкции велосипедов и положения гонщиков, за три года удалось улучшить рекорд на 10%, до 56 км, Международный союз велосипедистов (известный под французским сокращением UCI) принял решение закрутить гайки. В 2000 году они «стерли» все записи из Книги рекордов Гиннесса и восстановили Эдди Меркса в качестве рекордсмена, заявив, что в дальнейшем все попытки придется делать на велосипедах времен Меркса, с проволочными спицами и рамами из труб круглого сечения.
Одним из самых любопытных новых условий было то, что у полотна трека мог находиться только один человек, дающий гонщику, пытающемуся установить рекорд, информацию о том, как проходит гонка. Еще одно — запрет на современные средства хронометража, включая наручные часы. Эти два сюрприза, не прописанные ни в одном своде официальных правил, чиновник из UCI преподнес ничего не подозревающему спортивному журналисту и успешному гонщику Майклу Хатчинсону за несколько мгновений до начала его собственной часовой гонки в 2003 году. Гонщику также не разрешили надеть пульсометр, и даже цифровой счетчик кругов рядом с дорожкой был отключен, что Хатчинсон обнаружил только после того, как начал заезд. Иными словами, у спортсмена не было возможности понять, сколько он проехал, сколько длится заезд или объективно оценить реакцию своего организма. Ощутив беспомощность перед этими неожиданными ограничениями, он отказался от попытки через 40 минут.
Эти и другие правила более десяти лет убивали интерес к рекорду, пока UCI в 2014 году снова не ослабил ограничения. Именно удачный расчет времени и позволил сорокачетырехлетнему Фогту установить рекорд перед тем, как уйти из большого спорта, хотя он уже давно был не в лучшей форме. Ему позволили использовать современный велосипед для индивидуальной гонки с раздельным стартом, чтобы побить ретрорекорд, который к 2014 году всего на несколько сотен метров превышал достижение Меркса 1972 года. Но большинство ограничений получать обратную связь оставалось в силе, как-то: допуск только одного информатора на трек, запрет на измеритель мощности и пульсометр и т. д. Даже взгляд на табло на стадионе потребовал бы изменить аэродинамическое положение во время езды. Идеальная поездка напоминала бы плавание в камере сенсорной депривации в течение 60 минут. Чтобы оценить свои усилия и ехать на пределе возможностей, Фогт должен был принять боль, почувствовать и «прочесть» ее, как тщательно откалиброванный спидометр.
Идея, что боль порой полезна, очевидна не сразу. Какой велосипедист, пловец или бегун не пожелал бы избавиться от боли, которую чувствует в середине гонки? И, безусловно, верно, что, по крайней мере в некоторых случаях, блокирование боли повышает выносливость. В 2010 году группа исследователей под руководством Алексиса Може, работавшего тогда в Университете Эксетера в Великобритании, показала: если ввести хорошо тренированным велосипедистам 1500 мг ацетаминофена или старого доброго парацетамола[154], результат в гонке на 10 миль (16 км) улучшался примерно на 2% по сравнению с теми, кому кололи плацебо. Велосипедисты, находящиеся под действием лекарства, могли достичь более высокой частоты сердечных сокращений и продолжать крутить педали, несмотря на более высокий уровень лактата в крови, а их воспринимаемое усилие оставалось таким же, как и во время езды на плацебо. Как утверждали исследователи, меньшее ощущение боли облегчало это усилие, позволяя велосипедистам приблизиться к своим истинным физиологическим пределам.
Это одно из «новых» лабораторных открытий, которые были общепринятыми в пелотоне примерно со времен «пенни-фартингов»[155]. Первые обладатели часового рекорда не стеснялись фармацевтической помощи. Когда Фаусто Коппи, установившего рекорд в 1942 году, спросили, принимал ли он лекарства во время своей карьеры, он ответил: «Да, когда это было необходимо»[156]. А когда именно? «Почти всегда». Коппи, как и Жак Анкетиль поколением позже, полагался в основном на препараты, которые дают мгновенный толчок. Но и обезболивающие тоже сыграли роль. Француз Роже Ривьер[157] установил часовые рекорды в 1957 и 1958 годах, а всего через два года, мчась вниз по крутому спуску во время Tour de France, потерял управление, кувырнулся через низкую стену, пролетев 18 м, и упал в овраг. В результате два позвонка оказались сломаны, а гонщик остался парализованным на всю оставшуюся не столь уж долгую жизнь (он умер от рака в сорок лет). Врачи якобы обнаружили обезболивающее в его карманах и крови. Сначала он утверждал, что у него отказали тормоза, но позже признался, что принял сильнодействующий препарат, притупляющий боль. По словам одного из друзей Ривьера, он был настолько «отморожен», что не мог давить на тормоза.
Есть и другие причины не избавляться от боли совсем. В серии экспериментов, начавшихся в 2009 году, исследователь Маркус Аманн, работавший тогда в Университете Висконсина, изучал, что происходит с велогонщиками, если они вообще не чувствуют боли. Аманн и его коллеги вводили средство, блокирующее нервы[158], в позвоночник добровольцев, предотвращая передачу сигналов от мышц ног к мозгу, и просили их проехать 5 км на велотренажере в полную силу. Эффект впечатлил исследователей. Участники получали способность, о которой мечтают многие спортсмены, — крутить педали со всей мочи, не чувствуя боли. Они воспользовались ею и довели себя до полного изнеможения. К концу эксперимента гонщики не могли самостоятельно сойти с велосипедов. У некоторых не вышло даже оторвать ноги от педалей, и, как вспоминает Аманн, «ни один из них не мог ходить».
Но результаты выявили и иной, неожиданный факт: несмотря на свой временный статус сверхлюдей, из-за рваного и чрезмерно взвинченного темпа испытуемые преодолевали дистанцию не быстрее, чем после инъекции плацебо. «Поначалу они всегда чувствуют себя превосходно, — объясняет один из коллег Аманна Грегори Блейн. — Они как будто летят. Но мы знаем, что они разобьются». Безумно быстро стартовав после блокирующей инъекции, велосипедисты постепенно начинают замедляться. На полпути они еще чувствуют себя великолепно, но выглядят озадаченными, поскольку ноги уже не реагируют на сигналы мозга. Они непреднамеренно крутили педали слишком сильно в начале теста, и их мышцы отказали (об этом мы поговорим подробнее в следующей главе, как и о других результатах работы Аманна). Иначе говоря, не чувствуя боли, они не способны самостоятельно регулировать темп.
Было бы неплохо, чтобы эта история оставалась похожей на складную сказку о Златовласке[159], где немного дискомфорта необходимо, чтобы двигаться вперед, но слишком сильная боль начинает вас тормозить. Однако по мере того, как ее роль в упражнениях на выносливость привлекала все больше внимания исследователей, течение истории делало неожиданные повороты. В 2013 году Алексис Може, который провел первое исследование влияния обезболивающих и несколько последующих по этой теме, обратился к онлайн-журналу Frontiers in Physiology[160] с призывом к действию. Усталость часто изучается в лабораторных условиях с помощью тестов «до отказа»: устанавливается темп или выходная мощность, и испытуемый едет на велосипеде или бежит, пока не сдается. Но в реальной жизни, по словам Може, мы не просто бежим к моменту, когда уже не сможем этого делать: мы рассчитываем силы, чтобы двигаться как можно быстрее, но не до полного истощения сил. Этот процесс управления усталостью в течение долгого времени скорее похож на пытку на дыбе, чем на гильотину, и большое значение здесь приобретает управление болью. Неслучайно, как утверждает Може, она «часто упоминается спортсменами, тренерами и комментаторами, но ее исследованиям уделяется странно мало внимания».
Чтобы исправить эту оплошность, Може призвал глубже исследовать «взаимосвязь усталости и боли», в частности использовать «новые нейрофизиологические методы» для модификации боли. Причина заключается в том, что даже такие, казалось бы, точные результаты исследований, как эксперимент с обезболивающим, можно интерпретировать по-разному. Парацетамол, в конце концов, вдобавок помогает при лихорадке. Не исключено, что все его возможности по повышению выносливости — следствие его способности бороться с перегревом организма, а не болеутоляющего эффекта. Невозможно быть уверенным ни в чем.
Следуя своему совету, Може начал экспериментировать с другими способами изменения боли. В одном исследовании он попробовал два разных способа применения электрического тока непосредственно к мышцам: транскутанную электрическую нервную стимуляцию (Transcutaneous electrical nerve stimulation, TENS) и интерференционный ток (Interferential current, IFC)[161]. Оба метода хорошо известны в физиотерапии, но ни один не подкреплен надежными доказательствами[162]. Их способность блокировать боль опирается на «теорию ворот», впервые предложенную в 1960-х. Если вы ударились голенью о стул, вашим первым инстинктом будет потереть ушибленное место рукой. Почему? Потому что безболезненное ощущение от трения конкурирует с болью от ушиба, передаваясь по тем же нервным сигнальным путям, которые сообщают это ощущение в мозг. Чем больше вы трете, тем меньше пропускной способности остается для болевых сигналов. TENS и IFC представляют собой, по сути, сверхэффективную форму растирания, предназначенную для запуска безболезненных нервных сигналов, которые вытесняют болезненные.