Возможно, важнее то, что связь между усталостью ног — центральной или периферической — и фактическими результатами гонки далеко не так однозначна. «Ладно, я теряю 40% максимальной силы, — говорит Милле, — это объясняет, почему моя скорость снижается? Нет… по крайней мере, не напрямую». Если вы бежите гонку на 160 км, то скорость, с которой вы пройдете отметку 150 км, потребует гораздо меньше, чем 60% максимальной мощности работы мышц. Если из-за дерева на вас набросится медведь, вы обнаружите, что по-прежнему можете бежать очень быстро, а значит, независимо от того, что диктовало ваш темп, это не было связано с неспособностью мышц производить больше силы. Это то же наблюдение, которое Маркора сделал в исследовании 2010 года, когда говорил о превосходстве разума над мышцами (см. выше): его испытуемые крутили педали, производя 242 Вт до тех пор, когда уже не могли продолжать, но каким-то образом смогли «выжать» 731 Вт в пятисекундном спринте. В момент отказа в длительном испытании на выносливость ноги не хотят работать, но не теряют эту способность.
Итак, если это не мышечная усталость, то что же? И Маркора, и Милле утверждают: множество факторов влияют на решение мозга ускорить, замедлить или остановить процесс. В ультрагонках, таких как Tor des Géants, востребованы непопулярные таланты — например, способность поглощать огромное количество калорийной пищи и бежать дальше без рвоты. Если вы не можете этого, вашим ограничивающим фактором станет «пустой топливный бак». В гонках по горам процесс возникновения микротравм в мышечных волокнах, развивающийся с каждым шагом, усиливается из-за ударных нагрузок в уступающем режиме, когда вы мчитесь вниз по склону (драма, которая разыгрывается в миниатюре на быстром спуске в начале трассы Бостонского марафона каждый апрель). Если ноги не готовы к суровым условиям скоростного спуска, ограничивать вашу скорость будут мышцы, но это произойдет в результате структурных повреждений и связанной с ними боли и потери координации, а не обычной усталости.
В случае Стефана Куло эти и многие другие факторы идеально встретились во второй половине гонки: никаких мозолей, никаких проблем с желудком, ноги продолжали нести его вверх и вниз по горным тропам, не вызывая жалоб. К тому моменту, когда он остановился на три минуты, чтобы выпить пива и съесть твердой пищи в альпийской хижине под перевалом Шампийон на 2740 м, он поднялся на четвертое место и более чем на двенадцать часов опережал свой график по сравнению с предыдущим годом. Когда начались проблемы, Куло не придал им большого значения: ему было слишком жарко. В деревне Боссес он снял футболку, шорты и ботинки и прыгнул в фонтан на пять минут, чтобы охладиться. С наступлением ночи он вернулся на тропу и двинулся дальше. Пришло сообщение, что один из бегунов впереди него дисквалифицирован, и он поднялся на третье место. Новость подбодрила его, но одновременно придала ему ощущение, что нужно торопиться, и он поспешил дальше, несмотря на приступы головокружения и перегрев.
По воспоминаниям Куло, к этому моменту он понимал, что терпит неудачу. Во время спуска к предпоследней хижине, всего в 11 км от финиша, он пять раз сбивался с пути, хотя знал наизусть этот участок. Прибежав, он принял катастрофически неверное решение, отказавшись от еды, горячего питья и постели, предложенной смотрителем хижины, и снова убежал в ночь, выпив только стакан воды, даже не наполнив бутылки с собой. «Я был не в состоянии думать и рассуждать, — говорит он. — Мой мозг работал неадекватно».
Через пятнадцать минут Куло потерял сознание. Он бежал 85 часов и 30 минут, останавливаясь отдохнуть в общей сложности всего на 3 часа и 20 минут. Милле годом ранее сделал нечто подобное: менее трех часов сна во время восьмидесятисемичасовой работы. К концу гонки у него начались галлюцинации, он был не в состоянии отличить бодрствование от сна. Куло повезло меньше, хотя погода, мягкая для здешних мест, действительно была удачной. Он не мог держаться на ногах, но сумел завернуться в легкое, как перышко, спасательное одеяло, не порвав его, и включить фонарь на мигающий режим, а затем набрал номер Милле на мобильном телефоне. Было за полночь, поэтому Милле уже выключил телефон. «На следующее утро, когда я получил сообщение, я думал, что он мертв, — вспоминает Милле. — Голос было едва слышно, как будто кто-то умирал». Через полтора часа на место прибежал другой бегун и завернул Куло в жилет из Gore-Tex и еще одно спасательное одеяло. В конце концов Куло проснулся от сильной тряски — его тормошил врач, которого привел туда проводник; через полчаса бегун уже находился в джипе, на котором его доставили к цивилизации.
«Мы редко можем загнать себя до смерти», — говорит Милле. Такие факторы, как сильнейшая жара, действие лекарств или длительный недосып — вероятный виновник мучений Куло, — могут изменить хрупкий баланс организма, но «мозг защищает нас от нашей способности перебарщивать во всем почти всегда».
Большая часть жизни, конечно, проходит где-то между крайностями: мы не поднимаем автомобили, не бегаем по восемьдесят часов по горам. Где же пересечение между короткими усилиями на пределе работы мышц и длительными испытаниями воли? Чтобы ответить на этот вопрос, норвежский исследователь Кристиан Фройд[183], работавший под совместным наблюдением Гийома Милле и Тима Ноукса, провел серию «гонок» на время продолжительностью три, десять и сорок минут. Они были немного необычными: вместо работы на велотренажере или беговой дорожке испытуемые, пристегнутые к прибору для измерения силы, называемому изокинетическим динамометром, должны были с силой распрямлять колено каждые две секунды. Преимущество установки заключалось в том, что прибор позволял проводить измерение максимальной произвольной силы с дополнительным электрическим стимулом или без него с частотой раз в минуту. Поскольку мышцы восстанавливаются от усталости в течение нескольких секунд, это единственный способ получить надежные показатели, которые не искажаются временем, нужным для того, чтобы сойти с велосипеда и встать на динамометр.
Опубликованные в 2016 году результаты перекликались с некоторыми данными о сверхвыносливости Милле: мышечная усталость доминировала в самых коротких испытаниях, а «центральная» играла все большую роль в длительных. Измерения максимальной силы, проведенные во время долгих испытаний, показали, что усталость самих мышц довольно скоро достигла относительно стабильного плато на уровне около 80% от полной силы, которое сохранялось до тех пор, пока испытуемые не делали «финишный рывок». Это говорит о том, что важность чисто мышечной усталости в длительных гонках (если она вообще была) сильно переоценивалась в предыдущих исследованиях. Если мышцы ваших ног и правда горят в конце часовой гонки, причина в первую очередь в том, что вы слишком резко финишировали.
Самая интересная деталь в исследовании Фройда — темп. В десяти- и сорокаминутных испытаниях, как и в беге на милю, 5000 и 10 000 м, показанных на графике на с. 66, испытуемые ускорялись, чтобы эффектно закончить. При этом в трехминутном испытании они, наоборот, изо всех сил старались удержать начальный высокий темп — неслучайно это почти железное правило в забегах на 800 м, как показывает тот же график.
Текущий рекорд на дистанции 800 м (1:40,91) установил Дэвид Рудиша — высокий худощавый двадцатитрехлетний парень из кенийского племени масаи — на Олимпийских играх 2012 года в Лондоне. Первый круг он пробежал за 49,28 секунды, а второй — за 51,63 секунды, то есть замедлился на 2,35 секунды. Это типично для забегов профессионалов на этой дистанции, согласно анализу графиков мировых рекордов Росса Такера[184]: во всех рекордных забегах, начиная с первого в 1912 году, спортсмены пробегали второй круг в среднем на 2,4 секунды медленнее, чем первый. Только дважды за это время рекорд на 800 м был установлен в забеге, когда спортсмен пробегал второй круг быстрее первого; на более длинных дистанциях наблюдается прямо противоположное. На самом деле трехсекундное улучшение рекорда с 1960-х почти полностью связано с тем, что бегуны быстрее проходят первый круг. Время второго круга остается почти неизменным, что наводит на мысль о существовании какого-то физиологического предела быстрого бега на уставших ногах.
Такие закономерности вряд ли возникают случайно, и данные Фройда дают некоторое представление о том, что происходит. Во время испытаний проводили электромиографию (ЭМГ): ученые прикрепляли электроды на четырехглавые мышцы участников исследования, чтобы измерить электрические импульсы, проходящие от мозга к мышцам, и приблизительно определить, насколько сильно мозг требовал их сокращений. В десяти- и сорокаминутных испытаниях сигналы ЭМГ отражали фактическую силу, производимую мышцами, с резким увеличением как ЭМГ, так и силы ближе к концу испытаний. Но в трехминутных испытаниях картина была иной: сила постепенно уменьшалась, а сигнал ЭМГ увеличивался. В трехминутной гонке (и, вероятно, в беге на 800 м) мозг продолжает требовать спринтерской скорости, когда приближается финишная черта, — мышцы же не в состоянии повиноваться. Если вы ищете общее между ролью мышц в подъеме автомобиля и ролью мозга в беге на сверхдлинные дистанции, то вот хорошее определение: этот мучительный момент наступает примерно на отметке 600 м в беге на 800 м, где вы уже совсем не экономите силы, но все равно чувствуете, что замедляетесь.
Бегуны часто описывают это чувство словом, у которого на самом деле значение немного другое, — «забиться». Например: «Я думал, что выиграю гонку, но на последнем вираже мышцы совсем забились». Это означает, что они твердеют от усталости, что немного напоминает трупное окоченение после смерти, но это слово прекрасно передает и все остальные непонятные ощущения. Иногда, наблюдая забег на среднюю дистанцию, вы замечаете момент, когда спортсмен начинает «садиться» (еще один эвфемизм, употребляемый в этом случае): шаг становится короче, а движения — более отрывистыми. Если вы сами бывали в такой ситуации, то сейчас наверняка сочувствующе поморщились.