Почему же мышцы отказывают вам, когда «забиваются»? Традиционное объяснение таково: они переполнены молочной кислотой, которая вырабатывается при их интенсивной работе, и не успевают с той же скоростью насыщаться кислородом. В конце концов, «забивание» мышц обычно происходит в соревнованиях, длящихся от одной до десяти минут[185], что соответствует продолжительности, в течение которой в крови вырабатывается самый высокий уровень лактата. Снизить степень «забитости» можно, если употребить пищевую соду: она понижает кислотность почти так же, как при реакции с уксусной кислотой (или уксусом) в моделях вулканов из начальной школы. (Оборотная сторона допинга пищевой содой, раз уж мы обсуждаем вулканы, — это возможность неприятного извержения. Да-да, диареи.)
Такое мнение о «лактатном ожоге» все еще широко распространено, хотя лактат уже реабилитирован в научных кругах, прежде всего благодаря исследователю из Калифорнийского университета в Беркли Джорджу Бруксу[186]. Вместе с другими учеными он показал, что роль лактата в мышцах сложна: он служит важнейшим источником «аварийного топлива» во время интенсивных физических нагрузок. Лучшие спортсмены, которые не поддаются действию лактата, способны перерабатывать его в топливо более эффективно, чем остальные. Более того, если бы лактат действительно был проблемой, можно было бы воспроизвести ощущение «забитости», вводя его в ваши мышцы. Но, как оказалось, это не так просто.
В исследовании 2014 года Маркус Аманн и Алан Лайт вместе с коллегами из Университета Юты попытались ввести три разных метаболита, связанных с интенсивной физической нагрузкой[187]: лактат, ионы водорода (H+) и аденозинтрифосфат (или АТФ) — в мышцы большого пальца руки десяти счастливчиков. Концентрация варьировалась от «нормальной» (той, в которой эти вещества всегда циркулируют в организме) до более высокого уровня, соответствующего умеренной, сильной или экстремальной нагрузке. Сам по себе ни один из трех метаболитов не давал заметного эффекта. То же было верно, когда их вводили попарно, хотя лактат, соединяясь с ионами водорода, дает молочную кислоту.
Но когда все три метаболита были введены вместе, у участников исследования внезапно возникло странное ощущение крайней усталости и дискомфорта в больших пальцах. При низких дозах добровольцы сообщали в основном о таких ощущениях, как «усталость» и «давление». По мере увеличения дозы ощущения усиливались: появлялись «боль» и «жар». Результаты показывают, что «лактатный ожог» — это не буквально ощущение кислоты, растворяющей мышцы, а предупреждающий сигнал, посылаемый мозгом через нервные окончания, которые срабатывают только в присутствии трех ключевых метаболитов.
В предыдущей главе мы видели, что Аманн использовал препараты, чтобы блокировать эти нервные сигналы, и участники его исследования были не способны чувствовать этот «лактатно-АТФ-водородный ожог». В результате в гонках на время на велосипеде испытуемые начинали со старта быстро крутить педали и чувствовали себя превосходно, но ближе к концу сталкивались с проблемами, поскольку их мышцы переставали реагировать должным образом. Теория Аманна заключается в том, что реакция на лактат-водород-АТФ — способ мозга гарантировать, что сами мышцы никогда не превысят критического уровня стресса и разрушения. Если вы отключите эту защитную систему, например с помощью препаратов, вы станете способны подводить свои мышцы ближе к реальному пределу. В этот момент повышенный уровень других метаболитов, таких как фосфат, начнет напрямую влиять на способность мышечных волокон сокращаться.
Можно ли без фентанила достичь реального предела работы мышц? В коротком спринтерском забеге, длящемся менее минуты или около того, несомненно. Плато второго круга на 800 м у бегунов мирового класса выглядит для меня как знак того, что эти спортсмены тоже сталкиваются с непреодолимыми мышечными ограничениями. Наоборот, быстрый финиш, характерный для соревнований длительностью более двух минут, выглядит как свидетельство того, что именно мозг руководит во время этих состязаний. Есть ли исключения? Можно ли в определенных обстоятельствах довести свои мышцы до предела даже в длительном испытании на выносливость? Вероятно, этого нельзя добиться в лаборатории спортивного физиолога или даже на больших спортивных соревнованиях, но это не значит, что в других условиях это невозможно.
В 2012 году журналист из Sports Illustrated Дэвид Эпштейн рассказал о тяжких испытаниях Райнноны Халл[188], талантливой бегуньи на длинные дистанции, выступавшей за легендарную команду Орегонского университета по легкой атлетике и кроссу. Через шесть недель после переезда в Коста-Рику в 2011 году в пасмурный день она и ее шестилетний сын Джулиан отправились на местный пляж. Там никого не было, и, когда мать и сына течением отнесло от берега, прошло почти полчаса, прежде чем им на помощь пришли два подростка-серфера. Халл, жилистая марафонка ростом 158 см, которая в свои тридцать три года бегала дважды в день, удерживала сына над поверхностью воды почти полчаса. Мальчик позже вспоминал, что он «стоял на маме». Когда серферы подплыли ближе, вода периодически захлестывала голову Халл, но она пыталась удержать Джулиана наверху. Подростки прибыли как раз в тот момент, когда женщина в последний раз приподняла мальчика. Один из ребят схватил Джулиана и положил его на доску, а затем повернулся к Халл, но она скрылась под водой и больше не появилась.
Интересно, хотя и весьма болезненно, задаться вопросом: если бы серферы не пришли на помощь, смогла бы она продержаться дольше или сдалась бы раньше? Возможен любой сценарий, и оба указывают на то, что прибытие (или отсутствие) помощи, подобно надвигающейся финишной черте в гонке, высвобождает резерв, контролируемый мозгом. Но невероятно печальный конец истории — спасение сына ценой собственной жизни — заставляет нас поверить, что ответ точно посередине: Райннон Халл всю жизнь заставляла мышцы работать максимально близко к пределу и наконец достигла критической точки своей невероятной выносливости.
Но мы, конечно, никогда этого не узнаем.
Глава 7. Кислород
Лежа на спине в безмятежных тропических водах, Уильям Трубридж сделал глубокий вдох[189] и принялся лихорадочно «пить» багамское небо. С каждым глотком он втягивал воздух в рот, как карп, и глотал его, добавляя лишний литр или около того в уже полные легкие измеренной емкостью 8,1 л (среднестатистический человек может вдохнуть около 3–4 л). Наконец, закрыв глаза, он перевернулся на живот, погрузил голову в воду и нырнул. Трубридж двигался равномерно и неторопливо, сделав несколько ленивых гребков руками и ногами по-лягушачьи, чтобы опуститься на 9 м вглубь, где давление воды вдвое выше, чем давление воздуха на поверхности. Когда из-за давления воздух в легких сжался, общая плавучесть тела уменьшилась. На глубине 12 м влияние выталкивающей силы полностью изменилось: дайвер становился плотнее воды и начинал свободно падать все глубже, не прилагая усилий. Закрепленный на шее груз массой 0,4 кг удерживал его голову внизу.
В новозеландской телестудии (там как раз наступило время завтрака) родители Трубриджа с тревогой наблюдали за происходящим. За два года до этого, в 2014 году, Трубридж попытался[190] побить свой рекорд самого глубокого подводного погружения без специальных приспособлений: без ласт, без слэда, без дыхательных аппаратов. Телеканал TVNZ транслировал эту попытку в прямом эфире: Трубридж погрузился на глубину 102 м (335 футов), взял прикрепленную липучкой метку-маркер глубины, а затем поднялся. Ему не удалось довести дело до конца: дайвер потерял сознание на девятиметровой глубине, и его вытащили спасатели-водолазы. Трубридж уже попадал в похожие ситуации: в 2006 году у него остановилось дыхание более чем на 20 секунд в 12 м от поверхности воды, что, по некоторым данным, навсегда лишило его чувства вкуса (хотя сейчас он списывает это на «дурацкий назальный спрей»[191]). Теперь же Уильям пытался проделать то же погружение на 102 м, на этот раз ныряя в закрытых водах соляной пещеры у берегов Лонг-Айленда Багамских островов, снова в прямом эфире.
Когда Трубриджу было полтора года, его родители продали дом на севере Англии и купили небольшую яхту, чтобы всей семьей отправиться в долгую одиссею через Атлантику, Карибское море и, наконец, Тихий океан в Новую Зеландию. «Я вырос на лодке, — вспоминал он позже. — Я всегда был у воды, играл, нырял с маской и трубкой»[192]. И в свои тридцать шесть Трубридж — самый титулованный в мире фридайвер из ныне живущих, обладатель семнадцати мировых рекордов в различных дисциплинах этого вида спорта. (Во фридайвинге больше, чем в любом другом виде спорта, кроме бейсджампинга, важна оговорка «из ныне живущих»: дайвер Наталья Молчанова, установив сорок один мировой рекорд и затмив ничтожные заслуги Трубриджа, исчезла у берегов Испании во время учебного погружения в 2015 году.) Когда Трубридж (все еще с закрытыми глазами) приблизился к намеченной глубине, водолазные часы пискнули, предупредив его об этом. Он протянул руку, на ощупь схватил маркер и начал работать ногами на всплытие. Теперь, когда глубинное давление сдавило его легкие до размеров кулака, началась самая трудная часть: борьба с влекущей вниз силой тяжести. На полпути дайвер начал чувствовать угасание сознания: недостаток кислорода давал о себе знать. Его мать в оклендской студии тоже выглядела так, словно вот-вот упадет в обморок, пытаясь отвечать на скучные вопросы ведущего утреннего шоу.
Трубридж сумел сосредоточиться и продолжил путь наверх. Наконец, проведя под водой 4 минуты и 14 секунд, он вынырнул на поверхность, жадно глотая воздух и пытаясь стащить зажим с носа. «Я в порядке», — пробормотал он, подав рукой сигнал, демонстрирующий, что ситуация под контролем. Секунды мучительно тянулись в ожидании, пока, наконец, судьи не подняли белые карточки, показав, что они зафиксировали успешное погружение, и зрители — как на Багамах, так и в оклендской студии — разразились радостными овациями.