Нет более существенного фактора — с точки зрения как выносливости, так и выживания, — чем кислород. Мы инстинктивно чувствуем его важность, когда наши легкие разрываются от каждого вдоха при физическом истощении или в нарастающей панике при задержке дыхания. Но разве нас останавливает именно недостаток кислорода? Подвиги фридайверов вроде Уильяма Трубриджа и альпинистов, поднимающихся на самые высокие в мире горы, где в воздухе (если сравнивать с уровнем моря) содержится только треть кислорода, говорят о том, что не так страшна асфиксия, как ее малюют. На примере этих авантюристов исследователи учатся различать, когда организм просто требует больше кислорода, а когда действительно нуждается в нем. Результаты таких исследований меняют наше представление о роли кислорода с точки зрения пределов выносливости на уровне моря. Стремление дышать, вызванное накоплением углекислого газа, а не недостатком кислорода, — предупреждающий сигнал, который вы можете и проигнорировать… до поры до времени.
Много веков европейские путешественники возвращались из странствий по всему миру с невероятными рассказами о ныряльщиках за жемчугом[193] в Карибском бассейне, Азии и южной части Тихого океана, которые погружались на глубину более тридцати метров и проводили под водой три или четыре минуты (а согласно некоторым, хоть и менее правдоподобным рассказам, до пятнадцати). Но исконная культура дайвинга почти исчезла к ХХ веку, став жертвой новых методов рыболовства и выращивания жемчуга. В 1949 году, когда итальянский летчик Раймондо Бучер поспорил на 50 000 лир[194], что сможет нырнуть на тридцать метров, просто задержав дыхание, большинство ученых считали, что это будет последний подвиг в его жизни. Объем газа обратно пропорционален давлению, поэтому на такой глубине, где оно увеличивается вчетверо, легкие сжимаются до четверти от своего нормального размера.
Но Бучеру это удалось: он успешно схватил эстафетную палочку из рук аквалангиста, ожидающего на дне океана у острова Капри, чем положил начало современной эре соревновательного фридайвинга. Желание спортсменов погрузиться на все большую глубину вызывает спорные чувства у тех, кто рассматривает фридайвинг как метод исследования океана, а не форму подводной «русской рулетки». В наши дни существует довольно запутанный спектр дисциплин фридайвинга, зависящих от разрешенных вспомогательных средств, таких как ласты и грузы для погружения. В дисциплине «без ограничений», где можно пользоваться утяжеленным слэдом для облегчения спуска на глубину и применять самонадувающиеся шары для ускорения подъема, австрийский смельчак Герберт Нич в 2007 году поставил до сих пор не побитый рекорд — 214 м. В 2012 году он попытался спуститься на 244 м[195], но потерял сознание на пути к поверхности и перенес несколько микроинсультов с длительными неврологическими последствиями, которые повлияли на его способность ходить и говорить. (На своем сайте Нич утверждает, что это неудачное погружение стало мировым рекордом, но Международная ассоциация фридайвинга не признает рекорды, если дайвер не смог успешно подняться на поверхность с соблюдением протокола безопасности после всплытия.)
Рекордное погружение Трубриджа на 102 м без каких-либо вспомогательных средств, кроме 400 г на шее, куда понятнее. Но есть еще более простая категория погружений, признанная ассоциацией фридайвинга, — статическое апноэ, которое подразумевает задержку дыхания на максимально долгий срок. Лежа лицом вниз в бассейне под присмотром наблюдателя, вы избегаете осложнений фридайвинга, таких как давление воды и декомпрессионная болезнь, и экономите кислород, необходимый для погружения и подъема, разрешая себе максимально близко подойти к своему пределу и не гадая, хватит ли вам кислорода, чтобы вернуться на поверхность. И этот момент — одновременно и благословение, и проклятие — как разница между экспедициями Шеклтона к Южному полюсу и обратно и Генри Уорсли в один конец. Осознание того, что можно остановиться в любой момент, не беспокоясь о возвращении назад, завело Уорсли столь далеко (см. главу 2). Нынешний рекордсмен по статическому апноэ — француз Стефан Мифсюд, которому в 2009 году днем в понедельник удалось оставаться под водой в местном бассейне непостижимые 11 минут и 35 секунд.
Несмотря на кажущуюся простоту дисциплины, статус рекорда тоже довольно противоречив[196]. Сербский дайвер Бранко Петрович поставил рекорд Гиннесса (11:54), но он не выполнил правила Международной ассоциации фридайвинга: нужно было объявить о попытке и не пользоваться посторонней помощью по окончании времени задержки дыхания. Да и самого Мифсюда некоторые в сообществе дайверов обвиняли в мошенничестве. Подозревали (хотя доказательств этому нет), что перед тем, как установить рекорд, он вдыхал кислород через вентиляционные отверстия в бассейне. Подвиг по задержке дыхания с использованием чистого кислорода известен благодаря фокуснику Дэвиду Блейну, который в 2008 году установил рекорд в 17 минут. Однако сейчас рекорд в 24 минуты и 3 секунды принадлежит испанскому фридайверу Алейксу Сегуре. Но даже он после своего выступления признал, что задержка дыхания после вдоха кислорода — всего лишь «зрелище и экспериментальное поле, а не истинное апноэ или фридайвинг как вид спорта, за который мы все радеем»[197].
Тренируясь, Мифсюд занимается видами спорта на выносливость[198], из месяца в месяц бегая, катаясь на велосипеде и плавая, даже участвует в изнурительных триатлонных гонках Ironman. Только после усовершенствования аэробных способностей он переходит к стадии «рыбы-подмастерья», добавляя интервалы задержки дыхания по тридцать секунд, во время езды на велосипеде, которые повторяет двадцать раз с пятнадцатисекундным перерывом между ними. В конце концов он погружается в воду, где не дыша проводит два часа из шестичасового тренировочного дня. У него невероятный объем легких — 11 л. При этом и Мифсюд, и Трубридж, и почти все остальные согласны с тем, что на соревнованиях особое значение в любой дисциплине фридайвинга имеют ментальные, а не физические ограничения. После девяти или десяти минут под водой боль становится такой же, как если бы он лежал на раскаленном гриле для барбекю. Сердце бьется один раз в три секунды, и — что особенно тревожно — желание дышать почти исчезает. «Ты должен найти в себе внутренние силы, чтобы продолжать, — говорит он. — Я говорю себе: если мне больно, значит, я все еще жив».
Мифсюд установил рекорд именно в бассейне вовсе не потому, что там можно убедиться в честности дайвера. В момент, когда вы погружаете лицо в воду, происходит волшебство: возникает рудиментарный рефлекс, объединяющий нас со всеми млекопитающими — как наземными, так и водными. В 1894 году нобелевский лауреат по физиологии Шарль Рише[199] начал публиковать результаты серии ужасных экспериментов, в ходе которых он перевязывал дыхательные пути уток и подсчитывал, сколько времени они проживут. Некоторые птицы задохнулись на открытом воздухе, прожив в среднем семь минут, других он погружал под воду, и тогда утки выживали в среднем двадцать три минуты. Рише (который, помимо Нобелевской премии за работу над анафилактическими реакциями, много времени посвящал исследованию паранормальных явлений, придумав термин «эктоплазма»[200] почти за сто лет до фильма «Охотники за привидениями») пришел к выводу, что погружение в воду вызвало набор автоматических реакций, включая резкое замедление сердцебиения, позволяющее экономить кислород.
Сейчас совокупность этих реакций известна как «нырятельный рефлекс млекопитающих», или, в более поэтичной формулировке шведско-американского исследователя Пера Сколандера, «главный рубильник для включения жизни»[201]. Когда тюлень Уэдделла ныряет, скорость сердцебиения у него тут же падает — иногда в десять раз против обычного значения. Это помогает животному оставаться под водой более сорока пяти минут[202]. Сколандер обнаружил аналогичную, хотя и менее выраженную реакцию у людей, принявших участие в эксперименте, даже когда исследователь заставлял их выполнять энергичные упражнения (которые обычно ускоряют сердцебиение), будучи погруженными со свинцовыми утяжелителями на дно наполненного водой деревянного резервуара[203]. У Трубриджа пульс падает до двадцати с чем-то во время его рекордных погружений[204]; у других фридайверов рекордные значения пульса были и ниже двадцати — минимума, который физиологи когда-то считали необходимым для поддержания сознания.
Другой ключевой частью нырятельного рефлекса можно считать вазоконстрикцию — сужение периферических сосудов: кровеносные сосуды рук и ног сжимаются почти до предела, оставляя больший объем крови сердцу и жизненно важным органам, и организм поддерживает снабжение кислородом сердца и мозга на необходимом уровне как можно дольше. Кровь, будучи жидкостью, в отличие от воздуха (газа), практически несжимаема, и ее прилив также помогает легким компенсировать давление, вызванное глубоким погружением, и тем самым сопротивляться обморокам. Чтобы запустить эти изменения, достаточно окунуть лицо в прохладную воду: датчики этого рефлекса, по-видимому, находятся в основном вокруг носа[205], что подтверждает идею о том, почему человек успокаивается, если плеснуть ему в лицо холодной водой.