[263], заядлый велогонщик и экофизиолог из Университета Брока в Канаде, впервые исследовал эту тему при написании докторской диссертации. В эксперименте, финансируемом военными, он показал, что тренированные спортсмены в хорошей форме сохраняют работоспособность при более высокой температуре тела во время теста на беговой дорожке лучше, чем менее подготовленные. Это свидетельствует о том, что температурные параметры мозга изменчивы.
Самая последняя работа Чойнга дает еще более удивительное доказательство силы мозга. Он и его коллеги провели эксперимент с участием группы из восемнадцати подготовленных велосипедистов. Им нужно было выполнить несколько физических и когнитивных тестов при температуре 35°C. Затем половина велосипедистов прошла двухнедельный тренинг по «мотивационной беседе с собой», специально разработанный для занятий в жару. Он в основном предполагал подавление негативных мыслей вроде «здесь так жарко» или «я закипаю» и замену их мотивационными утверждениями, например «Продолжай работать, ты справляешься». Группа, проходившая тренинг, улучшила свои показатели в одном из тестов на выносливость с 8 до 11 минут, и в момент отказа температура тела участников стала выше на 0,3°C. «Теперь мы почти уверены, что это не просто физический показатель, — говорит Чойнг о концепции критической температуры. — Похоже, здесь есть сильный ментально-психологический компонент». Иными словами, правильный настрой позволяет преодолеть температурные пределы: «Даже если вы уже в хорошей физической форме, можно улучшить восприятие жары и то, как вы работаете в жару».
Но есть еще одна загадка. Диалоги с собой позволили велосипедистам Чойнга поднять температуру своего тела менее чем на полградуса, прежде чем они рухнули от истощения; температура тела Макса Гилпина в конце концов достигла 43°C — на целых три градуса выше обычного предела, — и органы уже почти начали плавиться. Мы традиционно рассматриваем тепловой удар как последнюю стадию: сначала вы чувствуете тепло, затем вам неприятно жарко, потом жара начинает вас утомлять, и, наконец, если вы не остановитесь, у вас случится удар. Но большинство людей физически не способны поднять свою температуру до 43°C. Тут должно произойти что-то другое.
В 2002 году врачи из солнечных Саудовской Аравии и Техаса опубликовали совместную статью в New England Journal of Medicine, предложив новое определение теплового удара[264]. Они утверждали, что дело не только в температуре тела: тепловой удар включает «системную воспалительную реакцию», которая запускает множество нарастающих симптомов, ведущих к полиорганной недостаточности. Механизм защиты организма от жары, как мы уже узнали ранее, гонит кровь к коже, где она отдает тепло. Обратная сторона этой реакции в том, что кишечник и другие внутренние органы испытывают недостаток крови и кислорода. Это позволяет токсинам, которые обычно находятся в кишечнике, начать просачиваться в кровоток, где они вызывают воспалительную реакцию всего организма. Тепловой удар — это не просто нагревание; это резкое воспаление, которое отключает нормальную температурную защиту организма.
Почему же воспалительная реакция выходит у некоторых людей из-под контроля? Есть длинный список факторов, повышающих риск теплового удара[265], но сотрудники Научно-исследовательского института медицины окружающей среды армии США в обзоре 2010 года выделили три из них: тяжелая, плохо дышащая одежда, предшествующая болезнь и употребление некоторых препаратов. Футбольная экипировка Гилпина дает возможность поставить галочку в первом пункте. Есть вероятность, что и во втором тоже: его мачеха сказала врачам, что у него болела голова и он плохо себя чувствовал тем утром, и несколько его друзей дали такие же показания. (Медицинское заключение было неубедительным: анализы крови показали признаки вирусной инфекции, но не могли определить, появились ли они до или после того, как он попал в больницу.) Токсикологический тест в больнице подтвердил и третий фактор риска: Гилпин принимал препарат для лечения синдрома дефицита внимания.
Пожалуй, самой известной жертвой теплового удара в спорте можно назвать британского велосипедиста Тома Симпсона[266], который умер менее чем в 1,5 км от вершины горы Мон-Ванту в жаркий день во время Tour de France 1967 года. Воля Симпсона к победе и способность к самоистязанию были печально известны, поэтому когда он, попетляв по дороге, упал на землю, никого не удивило его требование (во всяком случае, так гласит трогательная, но, вероятно, апокрифическая история): «Посадите меня обратно на велосипед!» Гонщику удалось проехать еще 400 м, прежде чем он снова упал, после чего умер еще до того, как полицейский вертолет доставил его в ближайшую больницу.
Как и Гилпин, Симпсон вышел на свой последний старт больным: несколько дней его мучил неприятный желудочный вирус, что, как вспоминал потом механик, заставило его отмывать велосипед после одного из предыдущих этапов. Однако история велоспорта помнит о Симпсоне другое: амфетамины. В день своего трагического падения он имел при себе три упаковки таблеток — две пустые и одну полную наполовину, а вскрытие подтвердило наличие вещества в его крови. Стандартная версия его смерти — из-за таблеток он стал менее рассудительным, был «одурманен и не осознал, что достиг предела своей выносливости»[267], как выразилась британская газета Daily Mail несколько недель спустя.
Но истина все-таки немного сложнее. В 1980-х биохимик и марафонец-любитель Эрик Ньюсхолм[268] из Оксфордского университета предположил, что усталость во время упражнений на выносливость может быть частично вызвана изменениями концентрации нейромедиаторов в мозге. Эта гипотеза не подтвердилась, но привела к серии исследований, в ходе которых проверялось влияние различных изменяющих химию мозга препаратов на выносливость. В нормальных условиях их влияние было минимальным, но в жару препараты, повышающие концентрацию дофамина в мозге, оказывали значительно более серьезное воздействие.
Даже в состоянии покоя испытуемые, принимавшие ингибиторы обратного захвата дофамина (которые повышают уровень дофамина в мозге), имели более высокую температуру тела, и это подтверждает, что лекарства меняли восприятие и внутреннюю регуляцию тепла. Когда испытуемые начинали выполнять физическую нагрузку в жару, они работали дольше и лучше, заставляя организм греться сильнее обычного критического порога, хотя и не чувствовали, что перегреваются. «Их “предохранительный тормоз” не работал[269], — объясняет Ромен Миузен, физиолог из Брюссельского свободного университета в Бельгии, который провел несколько важных экспериментов. — Они стали способны проникать в опасную зону без отрицательной обратной связи со стороны центральной нервной системы». Это, вероятно, и случилось с Томом Симпсоном.
В суде над Джейсоном Стинсоном несколько медицинских экспертов, включая того, к кому первоначально обратилось обвинение, показали, что использование психостимуляторов[270], вероятно, способствовало повышению восприимчивости Гилпина к тепловому удару. Конечно, миллионы людей в США регулярно принимают эти препараты, однако эпидемии тепловых ударов не наблюдается (хотя есть одно исследование, проведенное учеными Университета Джорджии, в котором подсчитали, что смертность от жары в футболе втрое[271] возросла с 1994 по 2009 год в период, в течение которого рецепты на подобные лекарства выписывали подросткам вдвое чаще). В любом случае смерть Гилпина была случайностью, как удар молнии без какой-то одной явной причины. Но стечение незаметных на первый взгляд факторов риска — препарат, болезнь и, возможно, креатин (который, по мнению некоторых ученых, способствует тепловым ударам) — сделало Гилпина «громоотводом», притягивающим молнии чуть сильнее, чем обычно.
В списке сопутствующих факторов отсутствует один пункт — обезвоживание. Это было камнем преткновения в уголовном деле, основанном на сообщениях о том, что Стинсон отказал игрокам в перерывах на питье во время тренировки, а также общем предположении, что большинство проблем в жару возникает из-за недостатка жидкости. Описания футбольной тренировки от очевидцев при пристальном изучении заводили в тупик (самые обличительные принадлежали бывшей подруге брата Стинсона, которая смотрела матч девочек на соседнем поле). У всей команды было три запланированных перерыва на питье во время тренировки, и некоторые игроки пили между упражнениями.
Было, конечно, много криков. Даже адвокат Стинсона сказал судье: «Думаю, вы можете обратить внимание суда на то, что Джейсон Стинсон вел себя как придурок в тот день»[272]. Но мальчики пили, и анализы крови и мочи, проведенные, когда Гилпин прибыл в больницу, показали, что он не был даже умеренно обезвожен. Именно этот факт более, чем что-либо, убедил присяжных оправдать Стинсона после полуторачасового заседания. Несмотря на вдолбленные в нас поколением проповедников общественного здравоохранения заветы, наставление пить больше не спасло бы Макса Гилпина. И это, оказывается, не единственная ошибка общепринятой гипотезы о гидратации.
Глава 9. Жажда
15 августа 1905 года, за несколько часов до рассвета, Пабло Валенсия и Хесус Риос[273] покинули последний колодец, погрузив на лошадей недельный запас пиноле[274] и три галлона воды (13,6 л). Целью их путешествия была «затерянная шахта», которую Валенсия обнаружил несколькими месяцами ранее в самом удаленном уголке пустыни Сонора, недалеко от границы Аризоны с Мексикой. Продвигаясь все дальше в раскаленную духовку пустынных песков, где в горячем воздухе мгновенно пересыхали рты, компаньоны начинали осознавать, что явно недооценили свои потребности в воде. И тогда Валенсия велел Риосу взять лошадей и отправиться на водопой, расположенный почти в 50 км, чтобы наполнить фляги. Встречу назначили на дальней стороне горной гряды через сутки. Валенсия пешком дошел до места, где собрал образцы и сделал необходимые записи. Риос нашел воду и направился к месту встречи, но то ли один из компаньонов, то ли оба перепутали холм, и встреча не состоялась. Они бесцельно бродили в поисках друг друга, пока Риос не сдался и не оставил своего напарника умирать.