[284] переписала свои рекомендации, предлагая бегунам пить только тогда, когда они испытывают жажду, и не стремиться восполнить все потери от потоотделения или потреблять «максимально приемлемое количество» жидкости. Их примеру последовали другие организации, а исследователи начали тщательнее изучать укоренившееся общепринятое мнение о гидратации, придя к удивительным и до сих пор противоречивым результатам.
Это было предостережение. Пейте сейчас, потому что даже потеря 2% веса снизит вашу работоспособность, а к тому моменту, когда вы почувствуете жажду, будет уже слишком поздно. Концепция «добровольного обезвоживания»[285], где жажда становится не совсем корректным барометром потребности в жидкости, уходит корнями к серии исследований военного времени, проведенных ученым Эдвардом Адольфом из Университета Рочестера, которые он изложил в классической книге 1948 года под названием «Физиология человека в пустыне»[286]. В 1941 году, с началом войны в пустыне в Северной Африке, Адольф вместе с коллегами отправились в калифорнийскую пустыню Сонора изучать потребности солдат в воде. В то время бытовало мнение, что можно приучить себя пить меньше, что, в свою очередь, минимизирует «расточительные» потери жидкости с потом. Адольф и его коллеги развенчали эту идею и продемонстрировали, что поддержание организма в гидратированном состоянии крайне важно даже для хорошо акклиматизированных военных, находящихся в пустыне не первый раз. Кроме того, ученые сделали любопытное наблюдение: во время длительных маршей по пустыне продолжительностью до 8 часов, даже когда людям разрешалось пить столько, сколько захочется, к концу похода организм был обезвожен, и солдаты теряли 2, 3, а иногда и 4% изначального веса. Танковые экипажи потеряли в среднем 3% веса тела после нескольких часов имитационного боя, восемь членов экипажа бомбардировщика «Летающая крепость» B-17 вернулись после двухчасового полета на малой высоте, потеряв 1,6%. После этого ученые сделали логический вывод: пить нужно, и даже больше, чем хочется, тогда можно избежать обезвоживания.
Зачем? Исследования Адольфа показали, что последствия обезвоживания включают общий дискомфорт, усталость, апатию, низкий моральный дух, нежелание и неспособность выполнять физическую нагрузку. Затем, начиная с конца 1960-х, исследования (в том числе то, в котором участвовал Амби Берфут) начали выявлять конкретную связь обезвоживания с перегревом[287]. В этом был смысл: при обезвоживании уменьшается объем крови, необходимый для отведения тепла к коже, и в особо жестких условиях может даже прекратиться потоотделение. Различия температуры тела, наблюдаемые в исследованиях, были незначительными — в доли градуса. Однако самой расхожей рекомендацией по предотвращению теплового удара было пить столько, сколько можно.
Но речь шла не только о том, чтобы избежать серьезных последствий. Ученые начали публиковать результаты, свидетельствующие о том, что даже легкое обезвоживание снижает как физическую, так и умственную работоспособность. В исследовании, проведенном для армии США в 1966 году[288], солдаты шагали на беговой дорожке «в гору» в жаркой комнате до полного изнеможения, при этом у них поддерживался либо нормальный уровень гидратирования, либо обезвоживание на 2%, либо на 4%. И действительно: время, которое они могли идти, сократилось в среднем на 22 и 48% соответственно в двух испытаниях, где участники были доведены до обезвоживания. Дальнейшие исследования дали аналогичные результаты, поэтому было сформулировано знакомое нам «правило 2%». Сложите все эти данные — «добровольное обезвоживание», перегрев, снижение работоспособности, — и вы получите убедительные доказательства того, что даже легкое обезвоживание может быть неприятным, если не опасным. Но это не единственный вывод, сделанный на основе наблюдаемых фактов.
Героем самых ярких поучительных историй об обезвоживании можно считать Альберто Салазара, звезду марафонов 1980-х с резким характером. Сейчас он тренирует эксклюзивную (и скандально известную из-за недавних обвинений[289] в неэтичном использовании добавок и рецептурных лекарств) команду из лучших бегунов мира в штаб-квартире Nike в Орегоне[290]. Салазар славился своим упорством в соревнованиях, а также стремлением страдать. В 1978 году, когда ему было девятнадцать лет, он вернулся домой на лето в Уэйленд, пригород Бостона, после разочаровавшего его шестого места на чемпионате Национальной ассоциации студенческого спорта. На тот момент это был его второй сезон в Университете штата Орегон. На стене в своей комнате Салазар повесил кусок ватмана, на котором фломастером написал фразу «Ты больше никогда не будешь побежден»[291], чтобы смотреть на нее ежедневно.
В конце того лета Салазар воплотил в жизнь свое кредо в шоссейном забеге на 7 миль (11,2 км) Falmouth Road Race на Кейп-Коде, где он состязался с лучшими мировыми бегунами: Биллом Роджерсом, Крейгом Вирджином и Руди Чапой. На шестом километре он попытался вырваться вперед. «Это последнее, что я помню о забеге», — вспоминал позже Салазар в книге мемуаров «14 минут». Свидетели рассказывали, что он остановился, повернулся на 360°, а затем бежал до финиша и пришел десятым. Следующее его воспоминание — серия чисел: «40… 41… 41,6… она и не думает падать! Я думаю, мы его потеряем!» Это была температура его тела: когда Салазара принесли с тепловым ударом в медицинскую палатку и положили в ванну с ледяной водой, его жизнь висела на волоске. Вскоре бегуна доставили в больницу, где священник прочел над ним последние молитвы. Через час температура упала, и Альберто полностью восстановился. После такого своеобразного подтверждения своей выносливости он обрел уверенность в себе.
Четыре года спустя Салазар стал ведущим мировым бегуном на длинные дистанции. Будучи еще студентом в Орегоне, он выиграл Нью-Йоркский марафон в 1980 году, а выйдя на старт на следующий год, установил мировой рекорд — 2:08:13 (позже он был аннулирован из-за неправильно измеренной длины[292] дистанции). Но самым известным выступлением Салазара остается Бостонский марафон 1982 года, где он лицом к лицу соревновался с самонадеянным соперником Диком Бердсли. Любители гонок запомнили это противостояние как «Дуэль на солнце»[293]. Старт в Бостоне в полдень означал, что бежать предстоит при температуре около 18°C под безоблачным небом. Салазар при этом почти ничего не пил — два стакана воды в общей сложности, как и во время своих триумфальных забегов в Нью-Йорке. Соперники не уступали друг другу почти всю дистанцию, а на последних 1,5 км Салазар вырвался вперед (и, как потом писали, последняя попытка Бердсли обогнать его была сорвана из-за мотоциклов и автобусов СМИ, забивших пространство у финишной прямой). Салазара снова пришлось нести в медицинскую палатку сразу после финиша, где ему внутривенно ввели 6 л жидкости.
Знаменитые обмороки Салазара и его привычка не пить до сих пор широко приводятся как доказательство наличия связи между обезвоживанием и тепловым ударом. Однако все не так просто, как кажется. В Фалмуте, где Альберто, несомненно, перенес тепловой удар, дистанция составляла всего 11,2 км, гонка длилась чуть больше получаса, а проблемы у Салазара начались вскоре после середины дистанции. Этот бегун обладал феноменальной способностью потеть (позже лабораторные тесты показали, что он мог выделять с потом 3 л жидкости в час, что крайне необычно[294]), однако потерять за 20 минут столько воды, чтобы это стало опасным для жизни, невозможно. Даже если предположить, что Салазар перед стартом не выпил достаточно и стартовал уже в состоянии легкого обезвоживания, потеря такого огромного количества жидкости за столь малое время не укладывается ни в какие разумные математические расчеты.
При этом уровень обезвоживания после «Дуэли на солнце» был очень высок, и тому имелась причина: Салазар выжимал из себя влагу более двух часов. Учитывая 6 л жидкости, введенной внутривенно, можно предположить, что он потерял почти столько же пота во время гонки. И все же, несмотря на солнце и чрезмерное обезвоживание, у него не было теплового удара. Наоборот: в медицинской палатке сразу после забега у него зафиксировали температуру 31°C[295], что на 5,5°C ниже нормы. Это значение, измеренное оральным термометром, вызвало уже после гонки бурную реакцию спортивных врачей. Поскольку температура тела внутри, измеренная в прямой кишке или ухе, отличалась, скептики утверждали, что на самом деле у Салазара не было переохлаждения. Напротив, у него было сильное обезвоживание, которое привело к уменьшению объема крови, поэтому организм не справлялся с задачей регулирования температуры. Уильям Кастелли[296], главный врач марафона, осматривавший спортсменов на финише (для которого это была синекура параллельно с должностью директора знаменитого долгосрочного проекта — Фремингемского исследования сердца[297]), настаивал на своем: «У него были холодные руки, включая кисти, и голова, — сказал Кастелли. — Может, у него и была высокая температура внутри тела, но он дрожал и покрылся гусиной кожей. Насколько я понимаю, он замерз до смерти». Без машины времени (и ректального зонда) невозможно разрешить спор, однако нельзя полностью исключить вероятность теплового удара.