Такая, на первый взгляд, противоречивая картина — тепловой удар без обезвоживания, обезвоживание без теплового удара, — оказывается, не была случайной. Обезвоживание становится более серьезной проблемой в гонках на длинные дистанции, потому что у бегуна больше времени, чтобы вспотеть; тепловой удар же характерен для более коротких дистанций. Все потому, что температура тела в первую очередь определяется «скоростью метаболизма» — тем, насколько вы разогреваетесь во время бега. В получасовой гонке можно поддерживать достаточно быстрый темп и поднять температуру, даже при отсутствии времени на сильное обезвоживание. Во время трехчасовой гонки в большинстве случаев вы, даже потеряв много жидкости, не выдержите настолько серьезного усилия — достаточного, чтобы довести себя до теплового удара. Однако, как показали первые исследования, подобные тому, в котором участвовал Амби Берфут, при обезвоживании температура тела может немного повыситься. Но самым важным фактором, определяющим температуру внутри тела (помимо погодных условий), остается скорость метаболизма.
Вот почему обезвоживание не сыграло важной роли в процессе Джейсона Стинсона. У Макса Гилпина не было дегидратации, но даже если бы и была, все равно вероятность что-то изменить при помощи выпитой жидкости крайне мала. К несчастью для Салазара, жидкость не помогла и ему. Во время подготовки к Олимпийским играм 1984 года в Лос-Анджелесе, где марафон должен был проходить в жаре и духоте, Салазар работал с группой ученых из Военного исследовательского института экологической медицины США в Натике. С ним были проведены исследования на переносимость жары в климатической камере, у него были взяты анализы крови, а после его отправили во Флориду, дав ему ректальный термометр, с помощью которого Салазар должен был самостоятельно измерять температуру внутри тела на тренировках в жару. Альберто заставили выпить литр воды за пять минут до старта олимпийского марафона и еще почти два литра во время самой гонки. Такое количество жидкости сильно отличалось от того, что Салазар выпивал в своих рекордных забегах в Нью-Йорке и Бостоне при свойственном ему минималистском подходе к гидратации. В результате величайшая надежда американского марафона боролась за пятнадцатое место, почти на пять минут отставая от победителя и на шесть — от своего же рекорда.
В 2016 году, по прошествии более 30 лет с того забега, меня пригласили стать гостем программы на радио NPR[298], посвященной науке гидратации. В числе гостей также был директор Лаборатории работоспособности человека Коннектикутского университета и бывший президент Американского колледжа спортивной медицины Лоуренс Армстронг — тот самый человек, который руководил научной группой армии США и утверждал план по гидратации для Салазара в 1984 году. Вскоре стало ясно, что у нас с ним очень разные взгляды на уроки, извлеченные из опыта этого спортсмена. Армстронг до сих пор поддерживал идею о том, что неправильный график питья — основной фактор риска теплового удара. Он верил, что потеря 2% массы тела человека неизбежно снижает работоспособность.
Но это утверждение тоже заходит в тупик, когда вы делаете шаг за пределы лаборатории. В сырой сентябрьский день 2007 года эфиопская суперзвезда бега Хайле Гебреселассие на Берлинском марафоне установил новый мировой рекорд — 2:04:26. Как и Салазар, он потеет невероятно быстро[299]: во время теста в лаборатории он достиг скорости 3,6 л в час, и это один из самых высоких зарегистрированных показателей. К концу забега, во время которого Хайле установил мировой рекорд, он потерял с потом почти 10% массы тела, похудев с 58 до 52,3 кг. После этого врачи стали и дальше взвешивать Гебреселассие и других марафонцев-чемпионов и получили аналогичные результаты. Есть два способа интерпретации этих данных. Либо профессиональные бегуны — уровня Гебреселассие, чей мировой рекорд сделал его самым быстрым человеком, пробежавшим марафон, — бегут в соревнованиях медленнее, чем могли бы, потому что не соблюдают основные рекомендации по гидратации, которые во всем мире выдают всем новичкам в любой начальной школе или фитнес-клубе, либо привычный нам совет не работает.
К моему удивлению, Армстронг занял прежнюю позицию на радиошоу, когда я поднял вопрос о больших потерях жидкости с потом у лучших марафонцев: «Я спрашиваю: если бы они не теряли 4,5 кг, как быстро они бежали бы?» Позже, когда я позвонил ему, чтобы обсудить этот пункт, он предложил более сложный подход. Во время проверок и тестов перед Олимпийскими играми в 1984 году он и его коллеги подсчитали, что «скорость опорожнения желудка» Салазара, которая определяет, сколько жидкости во время бега проходит через желудок, всасываясь из тонкого кишечника, составляла около 1 л в час. Скорость потоотделения была в три раза выше, и он никогда не смог бы ограничить потерю жидкости до 2%: если бы он пил больше, она просто плескалась бы в желудке и гидратации не происходило бы. И поскольку скорость опорожнения желудка редко превышает 1,3 л в час, то же верно и для других людей, а значит, при длительных физических нагрузках в жару «правило 2%» скорее теоретический идеал, чем реалистичный план. Тем не менее Армстронг был непреклонен в том, что марафонцы, подобные Гебреселассие, платят высокую цену за сильное обезвоживание. «У меня нет никаких сомнений — ни малейших — в том, что он бежал бы лучше и быстрее, если бы масса тела упала на 2% вместо 10%», — сказал он мне.
Есть соблазн не учитывать случаи Гебреселассие и Салазара, отнеся их к физиологическим аномалиям — что будет, по сути, верно, но подобные закономерности обнаруживаются и у гораздо менее выдающихся людей. На марафонах, триатлонах и велогонках по всему миру исследователи попробовали простой тест: они взвешивали спортсменов до и после забега и искали связь между состоянием на финише гонки и степенью обезвоживания. Результаты неизменно противоположны тому, что мы предполагаем: самые быстрые, как правило, подвергались большему обезвоживанию. Например, из 643 финишировавших в 2009 году на марафоне Mont-Saint-Michel[300] во Франции те, кто уложился в три часа, потеряли в среднем 3,1% от стартового веса; те, чье время было между тремя и четырьмя часами, — в среднем 2,5%; и только те, кто бежал более четырех часов, соблюдали «правило 2%», теряя в среднем 1,8%. Результаты не говорят о том, что чем больше вы пьете, тем медленнее бежите, но они, безусловно, заставляют оспорить версию, что любая потеря жидкости свыше 2% массы тела замедляет вас.
Что касается нередкой ситуации, когда на финише спортсменам требуется помощь или они даже падают в обморок после длительного забега[301], то есть несколько причин с подозрением относиться к идее, что плохое самочувствие — плата за недостаточную гидратацию. Во-первых, исследования не обнаружили никакой разницы между типичным уровнем обезвоживания спортсменов, падающих в обморок, и тех, кто сам спокойно уходит от финишной черты. Во-вторых, по имеющимся оценкам, 85% обмороков происходят сразу после того, как спортсмен пересек финишную черту. Это говорит о том, что проблемы могут быть связаны с резкой остановкой после длительного напряжения. Если бы причиной было обезвоживание, гораздо больше спортсменов хлопались бы на землю на последних километрах дистанции, а не через несколько шагов после финиша.
По мнению многих исследователей, проблема заключается в снижении кровяного давления, вызванном скоплением крови в ногах, после того как спортсмен перестает бежать или крутить педали. Во время тренировки сердце качает огромные объемы крови к мышцам ног, испытывающим недостаток кислорода. С каждым шагом или поворотом педали икроножные мышцы сокращаются и сжимают кровеносные сосуды в нижней части ноги, помогая механически направлять кровь обратно к сердцу. После пересечения финишной черты этот мышечный насос резко останавливается, но у некоторых людей кровообращение не успевает перестроиться настолько быстро, чтобы поддерживать кровяное давление, что вызывает головокружение или обморок. Как же решить проблему? На триатлонных гонках Ironman и ультрамарафонах в Южной Африке в 2006 и 2007 годах медицинские работники в случайном порядке распределяли упавших в обморок спортсменов на две группы по типу лечения: спортсменам с четными номерами вводили жидкость внутривенно, что было идеальным способом лечения при обезвоживании; тем же, у кого были нечетные номера, велели лечь и поднять ноги, а пить разрешили по желанию. Среднее время выхода из медицинской палатки для обеих групп составило чуть менее часа, без статистически значимой разницы.
Как же согласовать расхождения между результатами лабораторных исследований и реальными эффектами обезвоживания? Прежде всего нужно понять различие между чувством жажды — желанием попить — и обезвоживанием, или состоянием потери жидкости относительно нормального уровня[302]. Исследования, проведенные в пустыне во время Второй мировой войны, четко показывают эту разницу: жажда почти всегда указывает на наличие обезвоживания, а концепция «добровольного обезвоживания», напротив, иллюстрирует, что оно не всегда вызывает жажду. Однако, по словам Тима Ноукса, почти все посвященные дегидратации исследования смешали эти понятия. Горы данных показывают, что обезвоживание и жажда, даже относительно умеренные, заставляют вас бежать медленнее. Но что делать, если вы в состоянии «добровольного обезвоживания», которое по определению предполагает свободный доступ к жидкостям, при этом организм обезвожен, но вы не хотите пить?
Чтобы ответить на этот вопрос, стоит подумать, что такое жажда. Желание пить — способ организма гарантировать поддержание необходимого уровня жидкости. Тогда «добровольное обезвоживание» — сбой системы, поскольку оно указывает