[424]. У вас может быть веская причина верить во что-то (например, в то, что ваша машина в гараже), даже если это неправда (потому что кто-то украл ее). И наоборот, вы можете поверить в то, что окажется правдой (что вы вытащите туза), без веской причины. Знание, согласно некоторым философским учениям, требует обоснованной истинной веры. Для спортсменов самый простой способ приобрести обоснованное истинное убеждение относительно своих способностей — проверить их: вы можете сделать снова всё то же, что и раньше, и даже немного больше. Но вот каков вопрос, поднятый Ноуксом, Маркорой и другими: не преуменьшают ли для большинства из нас такие обоснованные убеждения наши истинные способности? Чтобы продвинуться на неизведанную территорию — скажем, улучшить рекорд марафона на три минуты, а не на три секунды, как надеется Элиуд Кипчоге, — нужен творческий подход.
Как раз перед отметкой «35 км», когда бегуны поднимаются на небольшой холм, Кулсит выходит вперед. На данный момент в лидирующей группе всего четыре бегуна. По мере того как канадец продвигается вперед, марафонец Никсон Мачичим, имеющий результат 2:08, начинает всё больше отставать от группы и позже сходит с дистанции. Оставшуюся часть гонки бегунам приходится сражаться с порывистым встречным ветром. Квадрицепсы Кулсита горят, шаг начинает казаться медленным и отрывистым. Наконец, когда до финиша чуть больше 3 км, два его оставшихся соперника, с лучшими результатами на марафонской дистанции 2:07 и 2:05, начинают отрываться. Ветер сбивает Кулсита, и уже очевидно, что национальный рекорд он сегодня не поставит; но пассажиры автомобиля прессы всё равно возбужденно гудят. Несмотря на ужасные условия, спортсмен прибегает третьим с временем 2:10:55, показывает второй в истории результат среди канадских бегунов и получает место в олимпийской сборной. Однако я помню не время, а то, как он этого добился.
Эта книга — не руководство по тренировкам. Однако невозможно исследовать человеческие пределы, не задаваясь вопросом о том, как лучше их раздвинуть. В конце концов, лучшие способы поменять ограничения очень просты — настолько, что мы лишь вскользь упомянули о них. Если вы хотите бежать быстрее, нельзя дать совет лучше, чем хайку физиолога клиники Мэйо Майкла Джойнера, опубликовавшего в журнале 1991 года статью, которая положила начало погоне за двухчасовым марафоном:
Джойнер — один из ведущих мировых экспертов по физиологии выносливости человека, но он в шутку называет себя «технарем-нудистом». На конференцию, посвященную будущему спортивных технологий и повышению результатов, Джойнер принес в качестве реквизита свою старую боксерскую скакалку 1972 года. Все великие достижения современной спортивной науки — высотные палатки, приборы для отслеживания отклонений сердечного ритма, спортивные напитки, разработанные биоинженерами, и т. д. — сводятся к незначительным манипуляциям по сравнению с более элементарной задачей: заставить разум и тело работать на тренировках, день за днем, в течение многих лет.
По сути, полная беспристрастность, обещанная спортивными технологиями, иногда оказывается самоограничением. Стремление крутить педали велосипеда на определенной целевой частоте сердечных сокращений или с определенной мощностью похоже на поддержание слишком ровного темпа: это снижает вероятность провала, но лишает возможности прорыва. Как писал элитный тренер по бегу Стив Мэгнесс[426], технологические усовершенствования, такие как бег с GPS-часами, «ослабляют связь между восприятием и действием». Экопсихологи часто в качестве иллюстрации приводят езду на мотоцикле. Вы можете контролировать свою скорость, чувствуя под собой мотоцикл и ощущая ритм, когда мир проносится мимо, а можете посмотреть на спидометр. Последнее точнее, но для экспертов, по крайней мере, это не лучший способ оценить, насколько безопасно вы двигаетесь. А если при езде на велосипеде вы смотрите на прибор измерения своей мощности, прежде чем решить, ускоряться или замедляться, вы совершаете дополнительный когнитивный шаг, ориентируясь на несовершенную внешнюю оценку того, как вы должны себя чувствовать, а не на само ощущение.
Итак, если основы настолько просты и всем понятны, разве исследования скрытых резервов мозга учат нас чему-то новому? «Я думаю, что все великие тренеры всегда работают с мозгом», — сказал мне Тим Ноукс. Но не у всех есть великий или вообще хоть какой-то тренер. Думаю, большинство из нас может гораздо лучше работать с этими «скрытыми резервами». В частности, это относительно неиспользованная область, в которой способны расти те, кто уже тренируется на высоком уровне и, возможно, выходит на максимум своего потенциала ради физических достижений. Возможно, такие подходы, как тренировка и стимуляция мозга, будут успешными и обеспечат предсказуемый прорыв в спортивных результатах, который можно будет повторить. Или нам придется полагаться на более простые способы непосредственной борьбы с убеждениями, такие как самовнушение.
Безусловно, часто достоинства силы убеждения слишком преувеличены. Возьмем хотя бы книги по самосовершенствованию, которые утверждают, что пробежать милю за четыре минуты стало легко после того, как Роджер Баннистер доказал, что это возможно. Но в любом честном расчете тренировка — торт, а убеждение — вишенка, хотя часто именно она и играет главную роль. С тех пор как исследование, проведенное в 2014 году Сэмюэлем Маркорой, показало, что умение вести с собой мотивационный разговор продлевает время работы в велосипедном тесте, несколько других исследований подтвердили, что эта техника меняет соотношение между темпом и восприятием усилия. Эксперимент, проведенный британскими исследователями в полевых условиях, показал, что тренировка с элементами самоубеждения повышает производительность в утомительном ночном шестидесятимильном (95,6 км) ультрамарафоне[427]. Исследование Стивена Чойна, о котором я писал в главе 8, показало, что велосипедисты лучше переносят жару 35°C после самоубеждения, специально направленного на то, чтобы справиться с жаркой погодой. Если бы я мог вернуться назад во времени и поменять ход собственной беговой карьеры (разумеется, после того, как я уже десять лет пишу о последних исследованиях в области тренировки на выносливость), я бы дал молодому себе главный совет: проводить мотивационные тренировки для самоподготовки — без дураков, прилагая максимум усилий.
Как я понял в конце концов, то, что пленило меня в новой волне исследований выносливости, ориентированных на мозг, так это не возможность улучшить результат. Для миллионов людей во всем мире испытания на выносливость — нечто среднее между хобби и зависимостью, форма изнурительной самопроверки, ничего не дающей для здоровья. Зачем они это делают? Если бы гонки на самом деле были просто возможностью измерить пределы — понять, чьи сосуды могут доставить больше кислорода и перекачать больше крови, — они были бы скучны в своей однозначности. Вы участвуете в гонке один раз, и вы знаете свои пределы. Но это работает не так.
Когда я только пришел в команду колледжа по легкой атлетике, у меня состоялся неприятный разговор с девушкой из баскетбольной команды, на которую я надеялся произвести впечатление. Ей скоро предстояла игра, а мне — соревнования, и мы обсуждали, как сильно мы нервничаем. «Почему ты переживаешь? — спросила она. — Это же совсем не то, что пытаться сделать штрафной бросок перед орущей толпой. Тут просто раздается выстрел, все бегут, и побеждает тот, кто быстрее всех, разве нет?» Я пытался объяснить ей, что хорошее выступление в беге требует преодоления своих физических пределов. Если я бегу 800 м в полную силу на тренировке, то получается 2:10; на соревнованиях я могу пробежать эту же дистанцию за 1:55. Доступ к этим скрытым резервам не бывает предрешенным, и ожидание того, насколько глубоко мне удастся копнуть, добавляет гонке одновременно волнения и страха. (И свидания с ней у меня так и не случилось.)
Сейчас страх по большей части (хотя и не полностью) исчез. Когда я стою на старте перед забегом, то напоминаю себе, что моим самым яростным противником будет защитная схема моего мозга, выстроенная с благими намерениями. Этот урок я впервые усвоил в своем прорыве на 1500 м в Шербруке более 20 лет назад, но выводы, сделанные позже, продолжают меня удивлять. В ближайшие годы я хочу узнать больше о том, на какие сигналы реагирует мозг, как они обрабатываются и — да — можно ли их изменить. Но пока достаточно знать, что, когда наступает момент истины, наука подтверждает то, во что всегда верили спортсмены: результат будет лучше, если вы готовы в это поверить.
Два часа: 2 мая 2017 года
Двухчасовой марафон, придуманный специалистами Nike, невероятно скучен: он протекает равномерно и без каких-то неожиданных событий и отклонений от четко составленного сценария. Если всё идет как задумано, в забеге не будет ускорений, отрывов и попыток преследователей догнать лидеров, не будет даже малейших изменений темпа: только три человека, «наконечник стрелы» и секундомер. Однако кажется, что гонка Breaking-2 стала самым горячим неофициальным событием в Италии, хотя она и закрыта для публики. Сэмюэль Маркора, выросший в городке Бусто-Арсицио в 40 км от Монцы, взял длительный отпуск в Кентском университете, сидит дома и ухаживает за своей матерью. Я использую все свои связи, чтобы он получил аккредитацию в качестве комментатора, поскольку мне не терпится услышать его мнение об этом испытании в режиме реального времени. Только в 4 часа утра в день гонки, за 1 час и 45 минут до старта, я наконец-то могу отправить ему сообщение, подтверждающее, что всё готово. Он немедленно отвечает: «Я не спал, ждал твоего сообщения. Не мог уснуть!!!»