На следующий день его эвакуировали и за шесть часов доставили самолетом обратно на станцию «Юнион Глейшер», где обычно базируются все антарктические экспедиции. Потом Уорсли доставили в больницу в Пунта-Аренасе в Чили, где его лечили от истощения и обезвоживания. Экспедиция закончилась неудачей, но похоже, что Уорсли смог последовать совету Шеклтона и остаться «живым ослом». Однако в больнице ситуация неожиданно изменилась: у Уорсли диагностировали бактериальный перитонит, инфекцию слизистой оболочки брюшной полости, и срочно сделали операцию. В возрасте пятидесяти пяти лет 24 января Генри Уорсли умер от синдрома системной воспалительной реакции, оставив вдовой жену с двумя детьми.
Когда лавина уносит лыжника, или акулы нападают на серфера, или неожиданный порыв ветра убивает вингсьютера, это всегда становится известно всем. Как и другие «экстремальные» смерти, трагический конец Уорсли обсуждался во всем мире. Но все-таки было и отличие от подобных новостей: ни лавины, ни большого голодного хищника, ни столкновения на высокой скорости. Он не замерз до смерти и не заблудился, у путешественника оставалось еще много провизии, он не страдал от голода. Уорсли, по сути, сам добровольно довел себя до предсмертного состояния — эта странность еще больше омрачила его кончину. Возможно, мы никогда не узнаем, что именно толкнуло его за грань[69]. «Разве Уорсли не понимал[70], что шагнул за грань своих возможностей, проверяя внешние границы выносливости?» — вопрошала британская газета Guardian.
В каком-то смысле смерть Уорсли казалась подтверждением математического представления о человеческих границах. «Все механизмы и организмы[71] имеют химическую или физическую природу. Все это когда-нибудь будет выражено в физических и химических терминах», — предсказывал Хилл в 1927 году. И каждая машина, какой бы мощной она ни была, имеет максимальную мощность. Уорсли, пытаясь самостоятельно пересечь Антарктиду, взвалил на себя миссию, которая превышала возможности его тела, и никакие психологические силы и упорство не смогли изменить этого.
Но если бы это было правдой, почему люди так редко умирают от усталости? Если это верно, почему смерть от выносливости так исключительна? Почему олимпийские марафонцы, пловцы, преодолевающие Ла-Манш, и туристы, поднимающиеся по тропе в Аппалачах, не падают в обморок регулярно? Именно такую загадку задал себе молодой южноафриканский врач Тим Ноукс, готовясь выступить с самой важной речью в своей жизни — престижной почетной лекцией на ежегодном собрании Американского колледжа спортивной медицины в 1996 году: «Я сказал: теперь послушайте[72]. Относительно физической нагрузки интересно не то, что люди умирают, скажем, от теплового удара или когда поднимаются на Эверест, — так умирают один или двое, — вспоминал он позже. — Дело в том, что большинство не умирает, и это гораздо интереснее».
Глава 3. Центральный регулятор
Чтобы успеть на паром, Диане Ван Дерен нужно было пробежать 58 км[73], уложившись в восемь часов. Обычно это не проблема для бывалого ультрамарафонца, но тот случай был особенным: суровая местность, проливной дождь и сбивающие с ног ветры — последствия урагана «Берил». К тому же за предыдущие 19 дней и 1448 км пути по трассе Mountains-to-Sea Trail через Северную Каролину накопилась усталость и образовались ужасные мозоли. Мало того: справа от Ван Дерен из темноты раздался «дикий и злобный» рев, изрядно напугав ее. «Что это?» — крикнула она проводнику, сотруднику компании, спонсировавшей ее попытку, Чаку Миллсэпсу. Он успокоил ее, что это всего лишь самолет, но на всякий случай они пристегнулись друг к другу перед тем, как пересечь продуваемый ветром мост.
Ценой вопроса во всем этом хаосе была попытка Ван Дерен установить новый рекорд в трейле[74] длиной 1000 миль (1609,34 км): если они не успеют на паром с острова Сидар на остров Окракок в час дня, то уложиться в 24 дня, 3 часа и 50 минут не получится. Пятидесятидвухлетняя спортсменка была настоящим экспертом в медленных пытках ультрамарафонами. Она протащила двадцатикилограммовые сани 692 км по замерзшей тундре и выиграла гонку Yukon Arctic Ultra (да, она заняла второе место, но ни одна другая женщина не дошла до финиша), поднималась на пик Аконкагуа высотой 6961 м в составе исследовательской экспедиции клиники Мэйо, изучающей пределы человеческих возможностей, занимала высокие места в самых изнурительных гонках на 100 миль (161 км) — и длиннее — по всему миру. Однако, чтобы добраться до парома, нужно было совершить рывок, несмотря на убитые ноги. Диана бежала уже около трех недель от рассвета до заката, почти без остановок, лишь иногда делая паузы, чтобы дать возможность команде поддержки из North Face заклеить ее покрытые мозолями ноги пластырем и запихнуть ей в рот еду. На сон у нее уходило не более трех часов в сутки, а иногда и вовсе только час.
К счастью, у Ван Дерен было преимущество, по крайней мере, уникальная особенность, которая, видимо, и помогала ей заставить организм превзойти свои возможности, с чем не справились многие потенциальные ультрамарафонцы. Когда ей было тридцать семь, ей сделали плановую операцию на головном мозге, удалив фрагмент височной доли размером с мяч для гольфа — основную причину эпилептических приступов, от которых она страдала два-три раза в неделю в течение нескольких лет. Приступы прекратились, однако появились новые неврологические расстройства: плохая память, нарушение ориентации в пространстве и способности отслеживать время. В 2011 году журнал Runner’s World окрестил ее «дезориентированным экспрессом», отметив, что «она могла пробегать сотни миль и часто при этом не понимать, сколько уже бежит». Казалось бы, серьезная помеха, но она начала участвовать в соревнованиях именно после операции. Иными словами, чтобы понять необыкновенную выносливость этой женщины, нужно начать с мозга.
Роль мозга в вопросе выносливости, возможно, самый противоречивый вопрос спортивной науки. И это не значит, что кто-то считает, будто мозг не участвует в процессе. Все, начиная с А. В. Хилла и других основоположников системы взглядов на организм как на машину, понимали: выигрывают не всегда те, кто быстро бегает, особенно если они принимают неверные тактические решения, не умеют поддерживать нужный темп или не хотят немного пострадать. Согласно этому мнению тело устанавливает границы, а мозг диктует, как близко вы подходите к ним. Но с конца 1990-х южноафриканский врач и ученый Тим Ноукс стал утверждать, что эта картина недостаточно полная и на самом деле один только мозг определяет и обеспечивает кажущиеся физические ограничения, с которыми мы сталкиваемся во время длительной физической нагрузки. Это утверждение повлекло серьезные и неожиданные последствия, а уровень его достоверности два десятилетия спустя все еще вызывает горячие споры.
Особый тон дискуссии связан и с самим Ноуксом, который уже четыре десятилетия практически непрерывно конфликтует со своими коллегами и борется с традиционными теориями, и с его идеями. «Похоже, Тим — сам себе злейший враг, — говорит Карл Фостер, директор Лаборатории деятельности человека Университета Висконсин-Ла-Кросс и бывший президент Американского колледжа спортивной медицины, считающий Ноукса своим другом. — Он очень сильная личность, и ему в голову приходят по-настоящему стройные, новаторские идеи, но вместо того, чтобы сказать: “Ух ты, я нашел лучший способ объяснить это явление”, он говорит: “Все остальные заблуждаются”». Сам Ноукс отрицает, что когда-либо заявлял, будто все остальные неправы. «Конечно, я считаю, что они ошибаются, но не собираюсь говорить им об этом, — любезно пояснил он в электронном письме. — Я просто излагаю то, что считаю правдой». В любом случае, признает Фостер, если вы хотите бросить вызов веками накопленному знанию, «необходимо мутить воду».
Ноукс начинал заниматься греблей в студенческой команде[75] Университета Кейптауна, но его путь резко изменился, когда однажды утром в начале 1970-х тренировку отменили из-за сильного ветра. Его товарищи по команде отправились домой, а Ноукс решил остаться и побегать вокруг ближайшего озера. Через сорок минут его охватило незнакомое ощущение — классическая и неуловимая эйфория бегуна. Отчасти благодаря этой причуде химии мозга он быстро увлекся новым видом спорта и в итоге переключил свои профессиональные интересы с клинической медицины на исследования, связанные с бегом. Он пробежал более семидесяти марафонов и ультрамарафонов, в том числе семь раз финишировал на знаменитом пробеге на 90 км Comrades Marathon в Южной Африке.
В лаборатории у него довольно рано проявилась склонность к «разрушению стереотипов», как это называет Фостер. На знаменательной конференции спортивных ученых перед Нью-Йоркским марафоном 1976 года[76], в разгар первого бума бега трусцой, большинство докладчиков рассказывали о невероятной пользе бега для здоровья. Ноукс же представил отчет с описанием сердечного приступа у опытного марафонца, пошатнув популярное тогда представление о том, что бегуны на длинные дистанции не подвержены закупорке артерий. В 1981 году он сообщил о случае с сорокашестилетней Элеонорой Сэдлер[77], упавшей в обморок во время Comrades Marathon, и диагностировал ее проблему как гипонатриемию, вызванную слишком большим количеством выпитой жидкости, а не более распространенную, когда спортсмены пьют слишком мало. Потребовалось еще два десятилетия — и несколько смертей[78], — прежде чем научное сообщество полностью признало опасность чрезмерного употребления жидкости во время физических упражнений.