Итак, согласно заглавию, мы должны познакомиться с изданиями книг за этот год. Бедовый случай — я не знаю, на какие колёса поднимают репортажи о книжных ярмарках: говорят ли о пользе чтения вообще, а типографских книг в особенности, и заодно о заменителях — электронных книгах, об истощении ли читательского интереса или, наоборот, об успехах книжных ярмарок. Полагаю, что лучше всего опереться на две опоры — на свои ноги.
Так вот, прежде всего надо об этом сказать — о том, что на пути от метро до громадного Центрального входа ВДНХ, а затем до павильона № 75, ты подвергаешь опасности ноги — устать. Время идёт, а мегалитические сооружения и недосягаемые для пешего хода здания с одной и с другой стороны создают ощущение, что ты с трудом двигаешься по ступеням вавилонского зиккурата к небу, на которое нацелена недвижно-движимая ракета «Памятника покорителям космоса» — с выбросом лавы ослепительного металла. Шёл и думал мысль перерусского из русских философов Н.Ф. Фёдорова: города должны походить на деревню.
Затем, сиганув из дома через двухчасовое расстояние, в павильоне ты всё-таки чувствуешь себя не на новом месте, чужим и свободным, когда говоришь звучным своим голосом по-русски — просто и ясно, иногда грубо, — знакомых нет, не одёрнут, не так, мол, громко! Но ты уже не ты, а мистерия — приглушённая толпа, движимая туда и сюда, ищешь то, не знаешь что, но обязательно желаемое, хотя чаще всего именно то самое как раз имеет малодоступное место по цене.
Итак, в зале А стенд «Иран — древнейшая цивилизация». Книги на языке хозяев Ирана, есть интересные издания на русском. А между тем заинтересованных покупателей нет, и я не ради книг подошёл. Существо Ирана для меня — «потаённое» пространство. Слышал только (или прочитал), что в Иране тех, кто исполняет рэп, и тех даже, кто его слушает, каким-то образом наказывают, но мне запомнилось — расстреливают. Подошёл к иранскому стенду затем, чтобы задать кстати трепещущий этот вопрос. И я его задал. Девушка в жёлтом платке на голове и на современный лад истощённая потупилась и отрешённым голосом едва ответила: — Вы что, Иран — цивилизованная страна. — То-то и есть. Мне было бы дорого, если бы в цивилизованной стране так оно и было, поэтому думал, что позиция ваша вне рэпа — это отношение к нам остальным, как вызов. Или моя информация — какая-то ошибка в расчётах? — Она совсем погасла и сказала, как прошептала: — Да, вы ошиблись. — Хуже нет, я стал оправдываться: — Всей своей нутьгой, методом проговаривания слов, антиритмом сопровождения рэп превращает людей в несамоотчётных дикарей, в отбросы. — Не помогло, мои представления не оправдались — Иран не состоялся, ускользнул от моей лояльной хватки. А ведь я редко проходил мимо рэпасаков[7] (пьяниц и воров), чтобы не сказать: — В Иране за рэп расстреливают!
Ввиду того, что мы довольствовались изданием книг привычного формата, диву дался, увидев книги не «кирпичи», а какие-то мегалиты, толщиной не менее 20 см, притом заключены в них материалы русского фольклора. Такие размеры томов видел только в зале Иностранной литературы Российской Государственной библиотеки, издания XVIII–XIX вв. И вот тебе на — под самым носом. Здорово! Затем порадовала успокаивающая мощь и красота гостеприимных православных изданий в белоозлащённых больших переплётах. И подумалось, можно сказать, о другом, но тем не менее о том же: изначально Русь — виноградная гроздь, сплочённое единство народов.
Так вот, тут же, по ходу, задело за живое то, что, казалось, провалилось в тар-тарары и замолкло — свистопляска «невегласов», мистификаторов и «родноверов», вокруг пресловутой «Влес книги». Когда специалисты ткнули их носом в небывальщину, в очевидную ошибку «Влес книга», стали писать «Велесова книга». Но и такой никогда не бывало. Тем не менее, «некто, а с ним иные» ударились издавать фантасмагорию Ю. Миролюбова. Глядь, и тут подделка: выдал себя за Миролюбова, на самом деле он — Лядский. Нет бы, тут и сказать: «Ну её к ляду (чёрту) собаку эту, она зря мечется на человека!». Так нет же, не только издавать, но пошли дальше. И группа из 8-ми украинских как бы экспертов издала в 2-х томах в ООО «Издательство «Концептуал», 2015 г., зарегистрированном в Москве, ощупанные этой группой чертоврезные знаки на снимках прямоугольных бумажек Миролюбова, и кривотолки о них, под названием «Экспертиза Велесовой книги». Однако это не всё — есть на прилавке издательского стенда ещё и ещё: В. и Ю. Татюк «Велесова книга со словарём», и просто Г. Максименко «Велесова книга», также 2015 г. Хоть волком вой. Но «молчу, волк увидел меня первым» (латинская пословица) — значит нападёт. Я как раз убеждал собеседника не брать такой товар, и тут же заметил приближающегося «волка» к нашему краю стенда.
А дальше не легче, на прилавках неоднократно попадались — Сталин, Сталин, Берия, Сталин… Но мне известно, что история не ошибается, а если бывают ошибки, то «по Гегелю» — диалектические и плодотворные. Хотя высказывать сейчас какое-нибудь мнение, даже если будет польза — лучше этого не делать, потому что разговор надолго. Кроме того, прошу поверить мне на слово, хочется закончить на оптимистической ноте, или о том, что приметы, как ни вертите, но сбываются.
Так вот, стремясь на ярмарку, я был настроен, что и моя книга, изданная в этом году издательством «Алгоритм», будет выставлена на продажу — «Славяно-русские древности в «Слове о полку Игореве» и «небесное» государство Платона», с воспроизведённой в цвете на верхней обложке иконой Андрея Рублёва «Архангел Михаил» — с мечом. Это было в четверг, 03.09.2015, подхожу к соответствующему стенду, продавец перебрал глазами и руками книги на прилавках, моей книги нет. Ну и что?! Однако осадок остался. Поднялся на обед в кафе. Ставлю на поднос по порядку то, что выбрал. Раздатчица подаёт тарелку горохового супа и улыбается: — Вам попало. — Что попало? — Вам будет хорошая весть. — Это с какой стати? — Вам попал в тарелку лавровый лист. — Ну и что? — Повторяет, улыбаясь: — Вам будет хорошая весть. — Пришло в голову вернуться к своему стенду и уточнить вопрос. — Ярмарка сегодня открылась или вчера? — В среду, вчера. — Молодой человек подозвал другого продавца, девушку, она ввела другой ответ: — У нас было немного экземпляров этой книги, вчера библиотека купила все экземпляры и забрала. — Больше у меня не было вопросов, а про себя сказал: — Хорошее издательство «Алгоритм»! Увенчало лаврами в гороховом супе.
09. 09. 2015 г.
Человеческая фигура с мечом и чашей.
Творчество по праву(ποιοŪντες)
1. Мокрый февраль
В дебелых берегах упитанного снега
Темнеет полотно тугой воды — река
Средь снега белого на влажном перекате
Распахнуто шумит, скользя через бревно.
Снег потеплел, намок, и будет ли дано
Прижать с Атлантики погоду демократий?
К отсталости ведёт, хватая за бока,
А государство — zo-о![8] — музейная телега?!
Но Слово о полку[9], даст Бог, я донесу
Деревьям отсыревшим в сумрачном лесу.
2. Любовь и волки
Но, слабый «славянин», Русь техносила[10],
Зубылда наш, угрюмый зубоскал,
Я русопят, а не славянофила
Отсталый взгляд, — ты на словах палкал[11],
Ни воин, ни мудрец, как был, ни то,
Ни сё, кентавр, а русь прорвёт реальность,
Торговлю праздную, продажность: «Что-о?!
Вам от своих трудов жильё и транспорт?!» —
Мы привлечём из северных широт
Любовь к войне и мудрости — волков,
Природы римских духов — той тропой,
Где lupus их звучит не «волк» — «любовь»[12].
И быть — ещё чужое бытиё,
Но соучастие в ином — своё.
3. Каждая собака в своей шерсти ходит
Мы будем их наказывать, вздыхая,
Какой сегодня мерзкий человек,
Своё злословит свой, не знает края,
Страх пострадать за зло пропал, никак
Среди иных и прочих — лиходеи.
Не покоряясь Слову, но словам
Дают они свободу, разумея,
Прикрыть возможно и свободой зла залом,
Прикрыть как можно веселей. — Черёмуха,
Душистым облаком цветов, колоколуша,
Корнями вверх под небо вознеслась
На зеркале реки, а ипостась
На берегу, корнями роет землю,
Когда удары трелей соловья
Куют весёлый пляс траве и зверю —
Черёмуха под небом — всем ничья.
Мы дети русского в себе народа,
Красиво то, что недоступно.
Гойда!
4. Пустынножители
Леденящая синева октября,
и под ветром солнечного света
волнуется жёлтая зелень деревьев —
плач журавлей несут скорбные крылья.
Настоящая волна перелёта,
что плывёт за волною волна — подряд.
Журавли растеклись — у всех на глазах —
подземным океаном потопного крика.
Но с ветром усилий,
величая землю плачем,
дождались собратьев,
разбились на клинья.
«Из Белоруссии! —
смятение моё усилила
женщина — летят».
Чтобы проснулись мы,
летят и кричат:
два жезла силы добыли словени и кривичи —
русский меч и русский крест,
стяжали славян себе —
под русский стяг.
5. Случай
По-над речкой видел чудо —
В целлофановых мешках
Лежит мусор, весь подобран,
Ах, ах, ах! (Припляс).
Воля есть у нас в умах,
Лежит мусор, весь подобран,
В целлофановых мешках,
Ах, ах, ах!
6. Власть, порядок, свобода
Спицы дождя,
Птицы в раю,
Дух вождя
В осеннем краю,
Что женствен
И змееног,
Мечник судных лезвий,
Не ворона — собака! —
А волк.
Не мешкая,
Сам
Берётся за дело,
Риск — действий мотор.
Вначале дело:
Свести с неба
Крайне правый огонь
Зиг — загом,
Божий глагол:
Помни свой род.
Решения наголо:
Бяри трапку, делай парадок! —
День — что век. — Ой, ой, ой! —
Воля и мысли — с собой.
7. К националистам без креста
Не задирая носа, голосом ясным,
Без пафоса, но с чувством перемен,
Не удаётся сказать вам незаглазно:
И я хочу — послать бы в передел
Клеймённых русских, чей чекан «безобразник»,
А с ним «буян». Любой бы леденел —
Глаза в глаза — поняв, что переключатель
Задатчика движений вековых —
Всего лишь наше слово, как обладатель
Вещей и дел. Слова имея, вы
Прямым путём придёте к действию, к славе,
Язык не умер, будете правы́.
Что толку, что — да и зачем же под немцев
Генетика коси́т у вас? Когда,
Рождённые мы дважды, мы — русь, воскресши
В купели русской веры, не орда —
Род христиан, ядро народа, и к месту
Первичную имеем, как вода,
Не добывая, мысль: ты свой знай порядок.
Вот в чём желанья севера: любовь
Стоять должна — активная ведь ограда
От злого стиля — тверже. И не в бровь,
А в глаз попал Гораций, вымолвив: правда,
Безбожны люди, коль бороздят скрось
Морские воды, хотя Бог — свет на части
Рассёк водой[13]. И прав тот дух, призвав
Своею тенью прочих: пускай потщатся
Когда-нибудь потом, поколебав
Бесстыдный мир, бездарный, вновь подчиняться
Законам расы[14], просветил — будь здрав.
Но дни лукавы, и крапивное семя,
Большевики, под взглядами отца,
Чужими для народов[15], всё ж размышлений
Усилие свободное резца
Об идеалах расы, битых во гневе,
Нам вмуровали, простаки с лица,
В Метро и в изваяния на Кургане.
И занимает голос, что на слух
Мне кажется предания ли на грани
Иль вымысла — захватывает дух:
Перетекла фасадом Рейхсканцелярия
В парадный вход Библиотеки, ну
Без «Ленина», и пусть, к чему пререкания, —
И кто у нас в Европе лучший друг?
14. 01. 2011 г.
8. Январское солнце
Сияет синий день на небе
Весёлой синевой.
Ворона каркает словами
«Карр, карр, карр»,
Вороний крик звездой бурьяну —
«Красть, красть, красть».
Солнце катится по крышам
Горячим колесом,
Белый снег морозом дышит.
— Солнце, эй, есть вопрос к тебе:
К нам во двор взойдёшь ли, солнце,
Чтоб укрепить столбы?
Или бросишь голых, босых
И неопоясанных
На произвол судьбы,
Космополитами повязанных?
Говорит Солнце:
— Не в именах предметов сила,
А в свойствах звуков языка,
На котором произносила
Кровь предков наверняка
Отечественные заклинания,
В чужих словах теряется их сила,
Не глядя на старания.
Говорит Солнце:
— В начале была — власть,
Обилие плодов.
Потом словене с кривичами шли,
Озлясь
На стиль противоречий —
Морским путём к варягам красным[16] шли,
Притом,
Готоны-чудь всё больше передом, —
Встал род на род,
Что смерд, перечит свой урод.
Словене красных спрашивали:
«Идёте ли? нет государя старшего».
Говорит Солнце:
— Знамением вдохновлённые,
Отозвались на слова послов,
И с дружиной объединённые,
Князья становились чашей-солнцем
И на языке для уха божества
Скричали отклик звучным голосом:
«О Рос! О светло светлый!». Так с небёс
Сошло на варягов сперва,
Потом исход руси к новгородцам занёс
Прозванье Русь и слово рос[17].
Говорит Солнце:
— О светло светлая, украсно
Украшенная Русь,
Себя такою видишь ясно
Там, где огонь и дым, и звука
Трубный гром, и неба гусль,
Вступив во мрак, где имя Бога — Рос,
И чувство это не напрасно,
Из нимба — солнечного круга,
Вам светит Христос.
Говорит Солнце:
— В войне миров — Европы и России,
Все христианские святыни
Остались в деле той войны, в Москве.
Но мумия учителя безумия
Оттащена была от настоящего,
От горизонта событий — вовне,
И тот, кто мог, не одолел.
Говорит Солнце:
— Но имена имеют силу,
Человеческие имена,
Говорю о тех, что были,
Если увязываются всегда
С именем Бога, как Пушкин с Россией.
Он оставил сросток кристаллов
Самородного золота:
«Россия! встань и возвышайся!»[18].
Но отклик — пока не предстали —
Ваша забота.
05. 02. 2012 г.
9. Развёртывание настоящего
Давно ль колючий юг, и наглый,
Походка — врозь ступни, нескладный,
Небритыми кустами зарастая,
Изъя́звил мне загар,
Огонь и воздух — летучий жар.
Неисчислимые в узилище
Весомые валы, но волнорезы.
И не забудьте то, что звери,
Чем дальше их жилище,
Тем динамичней, борзее, резче.
Жалея злодеев — цыц! не перечьте!
Не диво ли, что даже там,
Где солнце погружается глубже
Зимой в Ледовый океан — вот ужас! —
Лесоповалу рады там —
Полярным рады грабежам.
И ещё.
Ибо напасть хранящаяся вот —
Непроходимые окраинцы,
Любой подхватят недочох —
Информационная мутация.
Хвороба.
О! В электронных письмах кодовое О
Поставят, а не ноль, —
О, ложь и злоба!
И беспорядок, что ниже ума,
И крови людской не жалко.
Чёрт в хату лезет — что ж, дарма́,
А москалю не смерть, так — палка.
И как собака стражей, я во сне
Подхватываюсь, гон на них во все
Лопатки был, — а что ж они? В Сибири,
На Дальнем ход им дали, и восток —
Спилили! — Выловили! — Перебили!
Земля трепещет, голос дают облака —
Чтоб вас перун треснул!
Или в Москву к Малюте повесткой —
Селение славы Твоей, Господи, —
И ныне, и присно, и на века!
Нас опаляет что ни день, и сегодня,
За домом бледно-жёлто-зелёная липа,
Ступени листвы — зелёные «горки».
Одна.
Другие липы раскрылись,
Ударились листья о землю, прогоркли.
В ноябре листопад обессилил,
Она —
Светоч Преображения Господня
Из святцев Новгородской Софии.
10. Береговые вётлы
Встал, наконец, октябрь без дождя,
Огнём-водой осеннего солнца
Сверкают в вётлах ясного дня
Лучей непобедимые зёрна.
Не понять мне единственно тех
Пернатых, что бездомны и дома,
У нас под боком, и как на грех,
Ворона ýмна да бестолкова.
Не знает ни один, как страшён
Её крик, её глотка воронья,
Ни от самой не узнаешь да,
Чем же она у нас недовольна.
Соседний украинский наш борт,
И криминальный. Выглядит ярче
Сорока, птица местных красот,
Пронзает всех за ненадлежащий
Порядок, стрекоча, что твой бес.
А между тем три певчие птицы
(По виду), не из лесу, не в лес,
А на газетные те страницы,
Где острые шипы устрашать
Способны — хищные сорокопуды[19],
Серы́, чёрные крылья под стать —
Леонтьев, Дугин, Фėфелов[20], спутать —
Ни с кем. Сказали: волен Бог да мы
Всё поменять — создать государство
Вглубь, что умнее нашей шпаны
И радикальней. Не окаянство,
Как знак, но истина и божество.
Слабоголовые корчатся пройды[21]
На острых шипах — и есть за что.
Господь, мы побеждаем вглубь. Гойда!
2013 г.
11. Благозвучная пляска
На яблоне одно не сбитое яблоко.
Ах, яблочко
Кисло-сладкое,
Расскажи про Русь
Не украдкою.
Про Эльбрус-прарус,
Волги-мать ключи,
И про Китеж-свет,
Светлояр, не молчи.
Богатырский круг
Чаши Грааля,
Что ушла с ними вглубь
Светлояра.
Рассказать-показать
Не достанется,
Наша Русь — белый свет —
Так останется.
Ах, яблочко
Не сбитое,
Нам не надо свобод,
Надо витязя.
Рассказать-показать —
Всем достанется,
Наша Русь — белый свет —
Распознается.
12. Онокентавры[22]
Лево-правосторонний двойной акростих
Напряжённый цвет зла, свобода — крáсна,
Лад цветущего всего — под раз-лад,
И себя самих, и тех, кто дрýги
Тьмы, а не света — всем другим предпочесть.
И поесть их, коли они — враги,
Стихнув в должности, и никому — «прости».
Ну и проклятье, подобно демону
Да пало на нас, террор всегда
Мочит кого попало, в глазу бельмо —
Жемчуг: двуногий бескрылый люд можем
Побить, как ценных четвероногих, по
Заказу свалим лес — ствол что гвоздь — зараза!
Коли так, и рядом тут, недалеко,
Ну так — онокентавры тянут ко дну.
Распрямитесь! — глас — на путях ваших рас[23].
13. Концептуальное одномерное
Топот как потоп,
Потоп как топот.
Око тут кабак,
Кабак тут око.
Долог голод воров,
Воров долог голод.
Ад, отто да,
Да, отто ад.
Топот как потоп,
Око тут кабак.
Долог голод воров,
Ад, отто да.
На́ — шабаш! Ан наган,
Наган на шабаш! Ан
Казак — заказ и довод,
Довод и заказ — казак!
14. После 8 марта 2014
Н.В. Боголюбовой,
С.В. Каташинской
Полюблю, она не любится,
Помню, так было.
Что скребло, снимала улица.
Что было, не сплыло.
Чуть пестрят на сучьях разом
Две дикарки наши,
Вёрткие, как мигнуть глазом,
Экая прелесть — пташки.
Тюльпаны цвет долой багровый —
Налегке стоят голы,
Неволя — не поле.
Восьмое марта не помнят.
Эх, природа, ты природа,
Высший разум — север.
Наша русская порода —
Мыслящее сердце.
Принят пост, мы не постились,
Восьмое марта помним,
Два поэта в лучшем стиле —
Женщины — уму и сердцу воля.
15. Монумент покорителям Космоса — 1964
Недвижно-движимые
Солнечные часы,
Расправив полётные
Стальные хвосты
Ракеты-стрелы
Монументальной красоты,
Измеряют не то что «ходиков» усы,
А солнечное пространство Земли —
От сотворения Мира время.
Пророков мера —
5508 лет[24] до воплощения Сына, —
Пророки смогли!
16. Останкинская башня
Над уровнем дна
Воздушного океана
Водолазная бочка
Висит день-ото-дня,
И выдаёт на экраны
Смерть — оперативная точка.
Останкинская башня —
Скопление выбросов
Востроголовых наших
Чертей — «морского» вылюдья,
Что гадов выводят, не страждут, —
Воздайте за тайную выгоду!
По жизни — меж ВэДээНХа
И монументом о космосе —
Ватага оккупантов,
Грызуще-громких музыкантов.
Подальше от греха —
Конь белый просится.
Задёрганный городом конь
Стоит стоймя под седлом.
Грозит ему дым-огонь
Вразнос гремящих напролом —
Он дёргает голову вниз
И в бок. Конь бы их загрыз.
17. Худшие враги
По-над речкой Песчанкой
Береговые речевые
Мелколистые кусты
И многодумные деревья
От беглого ветра
Нечайно
Мотнули ветвями
Шевельнувшейся листвы.
Сыпучим потоком осени
Спустились с них косо,
Как саранча,
Горячие вести:
На рубежах, невзначай
Бои,
Ибо
Не война, а убийства, —
Падают листья.
Там зацепилась
Зверломная хитрость
За свой же чёртов гвоздь —
Глупость и рознь.
Враги из худших — поди ж ты! —
Клятые трижды —
Свои.
Стиль не наш и размер —
Избыток измен.
Зато Новорόссия строит
Жилище Бога —
Башню «Наш русский мир»,
В котором
Наш длительный опыт любви —
Украина без украинцев в крови.
Не в ширь волнующий,
А в глубь толчок,
И каждый из нас — замедленный
«Юго-восток».
18. Поздний октябрь
Пришла в залом река — забросан поворот
Обломками гнилых деревьев, распирает
Пространство — к кубу куб — оранжевый порог
Пластмассовых изделий — ужас! Свой теракт здесь.
Вода без неприязни шаг за шагом — вверх,
Она удовлетворена той силой тайны,
Что сохраняет о живых и мёртвых — всех,
И достигает цели. Лишь вода и ангел —
Архистратиг — хранят те самые слова,
Которыми создал Господь и твердь и землю,
Холодная вода блестит, лицом светла.
В разливе быстрица весной, а что же — целью?
На забережье — хлесть, — напрасно, и забыть.
Ни лучшей доли, ни корысти не достигнув,
Едва течёт в кустах сникая без борьбы,
Ни сил, ни гнева и не страсти — лицо пустыни…
В лесу неповоротливые облака,
Что горло зыбуна — болотного колодца,
Насыщенные влагой света-сумрака,
Проглатывают раз за разом вспышки солнца.
19. О-го-го ветла!
По-над речкой видел чудо —
Стопудовая ветла
Баобабом в пять обхватов
Из глухомани к нам пришла.
Немота витой коры
И мучительные сучья,
Снег да ветер — взрыв, —
Предмет, несоразмерный чувствам.
Стоит, чтоб замечали,
Объект, он был вначале.
20. Игумен волков
Когда царём на Руси был
Иван Васильевич Грозный,
Он царёву грозу усилил,
А было, кстати, уже поздно.
Не вывел измену
В каменной Москве.
Весёлое войско, к поясу эмблему:
«Верность царю, изменникам чаять смерть!» —
Собачья голова и метла то есть.
Вороной масти лошади шли,
Всадники в чёрных кафтанах,
И отороченный чёрным мехом шлык,
Быть в царском обиходе — радость такая!
Изменникам выть!
Чёрные вороны времён,
Отрицание, всё нипочём,
Возрождение корпораций,
Соимённых сословий, и жест адораций:
Гойда! — слава имеющим право!
Грозен был царь наш воин,
Первый царь — Иван Зноен,
Из Москвы — в Слободу, и был таков,
Бушующий игумен волков.
Разгорелось царское сердце
Пуще полымя и огня,
Задрожало я́рло[26] от измен в центре,
Сверхчеловечекий жар как унять?
Герой — бурной и жгучей силой
Создал божество — Россию.
Назвал Израилем её,
Себя — израильским царём.
Синяя правда севера — тело —
Полномочие и власть,
Чёрная рука — опричнина — дело,
Белая рука — земская, стать.
Соловецкий монах Филипп,
Всея Руси святой митрополит,
Взялся унимать Красного Ивана,
Погружал в слова, как в три ледяных чана.
И на третий ра́з царь не остыл,
Филиппа загнал в Отрочь-монастырь.
«Умер, — сказал Малюта на смерть Героя, —
От неуставного келейного зноя».
В Святцах достались нам записи
Коря́жемского монастыря:
«Обретение святого телеси
Великомученика — иже еси —
Ивана царя»[27].
Иван Красный,
Иван Грозный — куда ни шло,
По сумме своих распрей
Он — сильное чело.
Вторые души двудушных измен
Наращивают новые тела,
Когда встанем в тупик от перемен, —
Работают с бесами — где та метла?!
21. Мы побеждаем!
С двенадцатого года
Нынешней тысячи
Сверхконтинент дал на подъём поворот,
Слушая, слышите,
Теряется звук прошлого года —
Удаляющийся самолёт?
Лета сплетаются в сети,
Что паутина пауком,
В кручину трудов и болезней,
Безнаказанные мы не исчезнем, —
Разрушение и погром.
Летим. В этом году в России
Соединились мёртвые и живые
С «Бессмертным по´лком»,
Приходим в чувство мы с толком!
22. Зрелище
Нелинейное письмо
Простор небес не мерян,
То вместе, то розно,
Мыслят ярко в тесноте,
В звенящей сфере,
Просторные духом звёзды.
Трое нас —
Велико-мало-бело-русы,
Первичный трезубец[28],
Не тот, что у глупых умниц —
Ни бόроды, ни ӳсы.
Хотят на фресках Крита
Разместиться родиной одной
С расходившимися зрителями
На ступенчатых скамьях,
Что из каменных крыл, —
Как братская семья.
Удивительно, что фрески
Почти что телекамеры,
Корень спорта — бой,
Совершенный и зверский
На критских фресках.
Жёлтый цвет — счастливый,
Неудачливый же — синий, —
Ваш флаг.
Околдованные евро-магом
И собственным флагом,
С депрессивными лицами,
Счастливые остались за флагом[29],
Даром панцирные колесницы,
И что, не годится
Такой факт?
Русь — шумящая вода
И камень.
Недолюдие — властолюбие,
А вылюдье — да здравствует смерть! —
Сидят на мзде и глупизне всегда —
Галлюцинирующие брехтозавры,
Прочее — выплюньте.
Пением плоть услаждает смерд.
Ни сегодня и ни завтра
Не услышат вырусь на Крите,
Где могучий бык
Прёт во весь опор —
Ды-ды-ды-дык, —
Что ни говорите,
Но мигоментально атлет —
На рога опор —
Вдоль спины — ого! кувырок.
И ни в Греции, где конные стрельбища —
Ты-дык-ты-дык-ты-дык,
Отто так!
Кабы-дык-кабы-дык-кабы-дык, —
Неудачникам счастливым на зрелище —
Вход закрыт.
Трое нас.
Русь — шумящая вода и камень,
Первичный трезубец — за нами.
Вы не вступите в бой за жизнь,
Потерянную всеми,
Даже за Крит, будь вы на Крите,
Куда вас тянет язык, говорите.
Эпименид[30] же был в теме,
Он вот он, почти у крыльца,
И от своего, критянин, лица,
А не по слухам,
Бросает под нос вам, как не поверить:
«Критяне вечно лжецы, злые звери,
Праздное брюхо!» —
23. Кости стволов
Речка.
Ожил сентябрь.
Купался.
Чёрное море бурьяна,
За ним оплечье —
Кроны хозяев-берёз.
Распахнули наглядно
Кости лучистых стволов
Белее бивней слонов,
Огнекудрому солнцу
Навстречу
Под ветром до слёз.
Голод жжёт нутро всерьёз.
24. Те не те и эти не те
С ума-отечества сошёл,
Достоинство и взор теряя,
И большевик полумонгол,
И демократ, хвост негодяя.
На землю низкую, не домой,
Загнать, пусть там шумит разбой.
И солнце-Слово,
Играя бодро по холмам,
Не даст погибнуть без ума,
Уча нас снова —
Наш золотоволосый Рос,
Спаситель Иисус Христос.
25. Течёт, но не изменяется
Мировое
Волновое
Динамическое время, —
Разум нас не разыграл,
Но в нагрузку дал
Химеры.
Время — двигатель ума,
Чтоб себя в себе измерить,
Не сходили бы с ума —
Разум нас не разыграл,
Лишь в нагрузку дал
Химеры.
26. Дельфин
Амалии Образ
Солнце, ненастье с грозой —
Захватывает землю май,
Ныряя в зелень глубин
Как радостный дельфин, —
И нас с тобой.
Солнце, ненастье с грозой —
Захватывает дух! И ты
Ныряешь в жар моих глубин
Как радостный дельфин —
Благой разбой.
Солнце, ненастье с грозой —
Май захватывает власть времён,
Я сам такой вообразин —
Как радостный дельфин,
Волнуюсь сам собой.
.
27. Н. В. Боголюбовой
Душа решает, где родиться
И когда.
Вы предпочли российские границы —
Вот это да!
Тут обитали древние арийцы,
Здесь ваше солнце и звезда.
28. Ящеро-люди
И многоножка сквозь окно
Потёмки строчит, взор тревожа,
Как фосфорическая электричка.
А в океане — на телеэкране,
Лупоглавые ящеры — вверх дном
Весь дом, —
Страшны, но только с непривычки.
Конечно, ты не сговоришь
По-русски с ним — упрям и глуп.
— Чудные есть, не прогляди, смотри ж,
Рисунки на камнях: драконы — вот же! —
На зубьях выи возят человека.
— И говорят, что из хохлов, так что же?!
Коль нет ума, считай калека.
Отец Ты наших,
Господь, Ты жёсткий воздух
Очисть от мыслей шатких,
Настави ненавидеть злобных.
29. В режиме сюрреализма
(мотив «Семёновны»)
— Луна зелёная, луна квадратная,
На небе места нет, висит, качается.
На небе места нет — звёзды заняли —
Души русские, — у нас случается.
В центре Кол Железный — Звезда Полярная…
— Не луна, а фонарь — её тень заурядная.
— Фонарь жёлтый весь, бока золочёные,
А луна была — зелёная.
30. Полустанок сонетов
Сонеты были не ездовые, венок сонетов, написанный в период с мая 1960 — по апрель 1977 гг. Обнаружен в двадцатых числах июля 2012 г. в тетрадях дневников. Подвергнутые стилистической муштре, оказались пригодными по содержанию только семь.
Заводы
В глазах огни, колючие огни,
Просветы окон пыльные, глухие.
Зрачками жёлтыми струят они
Лобастый шум спешащим в проходные.
Контролем сдавленный людской поток
Иссяк, и стрелка трепетный прыжок
К восьмёрке совершив, вся ожиданье,
Когда в цехах взовьётся громыханье
Работы скорохватной, наложив,
Как маски на лицо, стремленье —
Скорей и больше дел. Отяжеленье
Свинцовое вольёт, потом отлив.
Глотают нас и транспорт, и квартиры,
И будущее в нас как на буксире.
Стройки
И будущее в нас как на буксире.
А краны, голенастые вампиры,
Отсасывают важно, без хлопот,
Нужду смердящих городов-болот.
На кучах мусора, земли и щебня
Растут кварталов изнурённых гребни.
Терпенью ждать жильё лишь костыли,
Они возникли где и как могли.
Строители в автобусах-улитках
Одни смущённо на спецовках грязь
С собой везут, входящих сторонясь,
Другие сытно каются в убытках.
Как в стенах кирпичи, за днями дни
Безмолвием ложатся, тьме сродни.
Деревни
Безмолвием ложатся, тьме сродни,
Деревни, окнами сверкнув в «сегодня».
Усмешкой отблесков среди равнин
Ответствуют: мы город не догоним.
Сибирских предков — белорусов — мысль
Видна с дороги мне: ни с места жизнь!
Ветрами продырявленные хаты —
Простор что мир! — как робкие заплаты.
И шлендая, эпическая плоть,
Здесь загнанная псами зорь призывных,
Находит утешенье в зное винном,
Не в силах сельской скуки побороть.
Валяются газетные кумиры,
А спутников тоски круги всё шире
Театры
А спутников тоски круги всё шире,
Не засыпает город, а живёт,
Цепь вопиющих сцен. Зеваки живо
Бегут в театр — томления оплот.
Стоячий воздух зацветает в зале
Тоской толпы о прочном идеале.
Бесплодное движенье лиц и пьес —
Споткнулась жизнь и топчется окрест.
Зачем играть? Играют лицедеи,
Актёры-обезьяны — не пример:
Слова, ходьба и голоса — партер
Того и ждёт, — зачем худые тени?!
Притихли кресла в шорохе мышей,
Мелькнув, мы не похожи на людей.
Танцы
Мелькнув, мы не похожи на людей,
Не я, а некто зябнет до костей
В потоке равновесия больного,
Как в полдень воздух города большого.
Столбняк упорной спешки, дел и сна
Прошёл, как шесть рабочих дней недели,
Недоумелые работы сдав,
По выходным танцуй — и обалдели!
Здесь жёсткие мелодии-сосцы
Отдав, стоит волчицей скорбной борзость.
Да что! Сосут неистово, серьёзно,
Наращивая злобу, сорванцы.
И вновь терраса гнёт кариатиды,
Где спляшет некто танец знаменитый.
И то, и другое
Антихрист спляшет танец знаменитый —
Растёт возни мышиной новизна.
Прикованный герой и Зевс здесь квиты —
План налицо и жизни голизна.
— Непобедим один, мученьем скручен, —
Держатель грома возражать не стал.
Чистопородным подвигом размучен,
На нас на всех он коршунов послал.
Тяжёлый шелест крепких крыльев слыша,
Мы дымом палим мрак, а не огнём, —
Испуг, тревоги вопль нас рвут живьём
Ежемгновенно. Сим Зевс победиши.
Вражда к Творцу (она не нынче свита
Из о´траслей добра и зла) — в зените.
Поём еврейские песни
Из о´траслей добра и зла — в зените
Лукавый страх: не трогай — не велят!
Ни племя, ни язык нам не защита,
Будь прочный толк. Чтоб оскорбить — молчат.
Домашний сор не выноси за двери, —
Так это смысл расхожих суеверий,
А не возврат к началу без конца,
Ведь сила жизни — качество кольца.
Вращаясь торопливо в пене суток,
Поём евриты[32], своё не от себя.
Догнать себя, подняться до себя —
Трусливо вторим сердца стукам.
Мы пёстрые, для нас неодолим, —
И что? Кто спрятался, тот соль земли?!
Заключение
В глазах огни, колючие огни —
(И будущее в нас как на буксире), —
Безмолвием ложатся, тьме сродни,
А спутников тоски круги всё шире.
Мелькнув, мы не похожи на людей,
Антихрист спляшет танец знаменитый,
Где отрасли добра и зла — в зените.
И что? Кто спрятался, тот нас правей?