Честно говоря, ему хотелось материться, топать ногами и примитивно оттаскать ее за волосы, но и в таких экстремальных условиях он чувствовал себя ответственным человеком и не мог позволить себе выплеснуть эмоции столь безобразным образом.
Вместо того, чтобы успокоить мужа и тем самым привести семью к долгожданному миру, Лариса тоже встала в позу.
– А кто ты такой, чтобы мне указывать, как жить? Бывший муж? Ха-ха-ха!
Это язвительное «ха-ха-ха» прорвало в Евгении последние плотины хорошего тона, и он замахнулся, чтобы в чисто воспитательных целях дать ей хорошую затрещину.
Лариса, не желавшая, чтобы ее колотили, как уличную дворняжку, задержала дыхание, неуловимым движением, как хороший фокусник, вытащила из кармана пистолетик и направила струю жгучего перца прямо в лицо супруга.
От неожиданности тот глубоко вдохнул, побагровел и начал беспрерывно чихать. Воительница, прикрыв лицо заранее приготовленным платком, чтобы не зачихать вместе с ним, метнулась в кладовую, вытащила пылесос и быстренько пропылесосила окружающее пространство.
Убедившись, что перец остался только внутри Евгения, злорадно потерла руки и стала ждать, когда он прочихается и подобреет. По рассказам людей, вдохнувших в свое время добрую понюшку перчика, она знала, что после приступов чихания всегда наступает период редкостно благодушного отношения к окружающим.
Но Евгений и не думал прекращать чихать. После получасового ожидания, во время которого она давала ему воды, сока, даже виски, он смог лишь томно растянуться на диване и чихать, чихать и чихать, с немым укором поглядывая на безжалостную жену покрасневшими глазами.
Нераскаянно пожав плечами, та пошла к телефону. Набрав номер скорой помощи, беспечно пояснила:
– Тут человек случайно вдохнул жгучего перца и сейчас беспрерывно чихает. Похоже, у него аллергия. Боюсь, не начался бы отек гортани.
Что из себя представляет этот самый отек гортани, она представления не имела, но поставленный ею диагноз звучал так внушительно, что на станции спросили только адрес и пообещали, что машина немедленно выезжает.
Услыхав, что он случайненько, исключительно по собственной безалаберности, надышался перцем, Евгений хотел разозлиться, но не смог. Да и кто сможет злиться, если все силы уходят на чихание? А это, как выяснилось, крайне энергоемкая процедура! Услышав далее, что ему грозит отек гортани, испугался. Не хватало еще умереть от порции не туда попавшего перца!
Пообещав себе, что, если умрет, то просто так этого жене не спустит и отомстит по полной программе, каждую ночь являясь ей с истеричными завываниями, закрыл глаза и лег на спину, жутко устав от непрекращающегося чихания и нарастающего звона в голове.
Он уже не хотел никакой разборки, готов был всем всё просить, лишь бы это издевательство прекратилось. Вспомнив, что Нина Васильевна из общего отдела страдает поллинозом и каждую весну так же мучается, поклялся, что теперь, когда он знает, что это такое, будет отпускать ее в отпуск по ее просьбе, а не по графику, чтобы та могла спокойно маяться дома, а не на работе.
Приехавший по вызову врач скорой оказался перед сложнейшей моральной дилеммой. С одной стороны, больному было достаточно поставить инъекцию антигистаминного препарата, чтобы приступ прекратился, а с другой, в руки врачей не часто попадают столь перспективные больные.
Да за пару-тройку дней лечения у Боброва вполне можно выпросить новый аппарат для УЗИ или даже магниторезонансный томограф!
В результате этой нелегкой нравственной борьбы победило чувство корпоративной взаимовыручки, и Евгений Георгиевич оказался в больнице, в соматическом отделении, в отдельной палате.
В него воткнули несколько укольчиков, поставили капельницу, дали снотворное и он, обессиленный, тотчас уснул, видя во сне свою мучительницу, стреляющую в него из настоящего пистолета, отчего вздрагивал и жалостливо мычал.
Утром посмеивающийся Николай Иванович заглянул в кабинет босса. Увидев, что его еще нет, несколько удивился, но беспокоиться не стал: скорее всего тот примитивно проспал после бурного примирения с женой. Как нормальный мужик, он его вполне понимал.
Но когда друга не оказалось на работе и в двенадцать, вспомнил вчерашнее предупреждение, забеспокоился и принялся звонить ему домой. Лариса, в результате ночных приключений заснувшая лишь под утро, была на редкость неразговорчива.
Широко зевая, сообщила, что Евгений в больнице, и чтоб сегодня они его не ждали. А, скорее всего, и завтра.
Потрясенный Николай прошептал:
– Что с ним?
На что получил донельзя странный ответ:
– У него оказалась аллергия на жгучий перец. Понятно?
Еще больше удивившийся друг семьи смутно пробормотал, понимая, что ничего не понимает:
– Понятно, конечно… А что он с ним делал посреди ночи?
Добросердечная жена уточнила:
– Как что делал? Дышал, естественно!
Не задавая больше вопросов, чтобы не получать на них еще более загадочных ответов, Николай выяснил, где лежит шеф, и еще долго после конца разговора тупо смотрел на тонко пикавшую трубку.
Тут же поехал в больницу, и, узнав о том, что произошло, так смеялся, что не на шутку разозлившийся Евгений пригрозил:
– Вот погоди, возьму у Ларки эту штуковину и угощу тебя хорошей порцией понюшки!
Николай с трудом взял себя в руки и дальше стал слушать друга, удрученно жалующегося ему на черствость жены.
– Она заявила бригаде скорой помощи, что со мной не поедет, потому что на улице темно, видите ли! И что я и без нее не помру! Прочихаюсь и здоровеньким снова стану! И вот я здесь, а она неизвестно где! Не удивлюсь, если узнаю, что она любовь крутит с очередным хахалем!
Как мог, Николай постарался утешить донельзя расстроенного друга и отправился на работу, облеченный всеми необходимыми полномочиями.
Сверх всякой меры обласканный больничным персоналом Бобров смог вырваться из их приторных объятий лишь через три дня, после клятвенного обещания подарить стационару новые аппараты для УЗИ и ЭКГ.
Главврач, чувственно потирая мягкие ручки, промурлыкал, блаженно глядя ему вслед:
– Эх, почаще бы у нас бывали такие пациенты! Всю аппаратуру бы обновили! – и мысленно посулил поставить литр медицинского спирта своему хорошему знакомому Васе, врачу скорой, доставившего к ним такого выгодного больного.
Глава восьмая
Юрий боялся, элементарно трусил. И не предполагал никогда, что способен на такое примитивное животное чувство. Это обескураживало и мешало думать. А подумать было над чем: вдруг Инга действительно беременна, и ребенок – его?
В этом случае Саша для него потеряна навсегда. С ее обостренным чувством порядочности она никогда не позволит ему вернуться, хотя Анюта – такой же его ребенок, как тот, еще не родившийся. Как меняются времена – каких-то пару лет назад он не знал, как избавиться от навязанной ему дочери. Наверное, он должен был пройти через всё это, чтобы понять, чего хочет от жизни, что ему по-настоящему дорого.
Чтобы отвлечься от мрачных дум и взять себя в руки, открыл научный журнал и попытался углубиться в статью, как раз соответствовавшую теме его диссертации. Ничего не получилось. Мысль ускользала, не желая сосредотачиваться на технических премудростях.
С досадой вспомнил, как легко, почти шутя, защитил кандидатскую. В то время он жил с Сашей и на душе было удивительно спокойно. Почему он не понял этого тогда? Или считал свой душевный покой само собой разумеющимся и никак не связывал его с постылой женой?
А сейчас душа растревоженно ныла, вынуждая хоть что-то предпринять. Но он вспоминал брошенный ему на прощанье презрительный Сашин взгляд, и оставался сидеть на месте, чувствуя свою беспомощность. Понимал, что не заслуживает ни прощения, ни счастья.
Поднял взгляд, и зеркало, висевшее напротив, отразило его усталое лицо и тревожный взгляд. Подумалось, что у отца были такие же обеспокоенные глаза, когда он от него уходил, и посочувствовал ему, как товарищу по несчастью.
Тот тоже, как и он, впервые обнаружил, что его жена нравится другим мужчинам. Они и в этом схожи друг с другом – совершенно уверены, что настолько неотразимы, что женщины никогда не смогут их забыть. А вот смогли.
Вспомнив про мать, неохотно решил исполнить сыновний долг и позвонил ей. Рабочий телефон никто не брал. Поняв, что она на кухне, поколебался, но позвонил на сотовый. В уши ударил сначала металлический шум, а уже потом послышался недовольный голос матери, не любящей, когда ее отвлекали от работы.
Сын толерантно поинтересовался, всё ли в порядке, узнал, что всё хорошо, даже чудненько и получил рикошетом тот же вопрос. Внезапно захотелось признаться, что у него всё плохо, что ему так муторно, что хочется напиться и обо всем забыть, но вместо этого бодро заверил:
– Отлично! А что еще у меня может быть?
Не вникая в нюансы его тусклого голоса, мать отрешенно попрощалась, и он вновь остался один. Сумрачно вздохнул. Вот так всегда с тех пор, как она занялась этим чертовым кафе и забросила и его и отца. Раньше она бы сразу поняла, что что-то не так, и хлопотала бы около него, как курица.
Он всё равно ничего бы ей не сказал, но было приятно сознавать, что он нужен и дорог. Теперь он как бездомный пес – каждый норовить его пнуть и выставить за порог.
Остро ощущая свою ненужность, лег на диван, закинул руки за голову и стал вспоминать, к кому из друзей можно было бы нырнуть, чтобы излить душу за парой бутылок пива.
Выяснилось, что ни к кому. Все были женаты и с детьми. Он тоже когда-то был женат, но не понимал, что это и есть счастье. Ощущал это как несвободу, навязанную извне.
Мысленно, только мысленно! – допустил худший вариант, и, к своему ужасу, понял: если Саша откажется выйти за него, или, что еще хуже, несмотря на все его предостережения и мольбы, сойдется с Павлом или с кем-нибудь еще, то жизнь потеряет для него всю свою еще так недавно ценимую прелесть.